КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ?..

После объявления морато­рия на смертную казнь вот уже десять лет про­должается дискуссия о правильно­сти или неправильности ее отме­ны в нашей стране. Возникает ряд вопросов. Может ли позволить себе современное общество не казнить преступников, совершивших страш­ные злодеяния, в том числе серий­ные убийства, изнасилования и убийства детей? Может ли пожиз­ненное заключение быть адекватной мерой наказания за эти особо тяж­кие преступления? Зачем сохранять таким преступникам жизнь, и како­вы должны быть дальнейшие усло­вия жизни пожизненно заключен­ных? Почему общество должно не­сти большие расходы на охрану и содержание этих преступников?

Если отвечать на эти вопросы с точки зрения политической целесо­образности, ответ однозначен: по­жизненное заключение — это лиш­ние расходы на охрану и содержа­ние заключенных, дополнительное напряжение в обществе, не желаю­щем щадить убийц и насильников. Это уменьшение страха у преступ­ников при совершении злодеяний, знающих, что при любых обстоятель­ствах им сохранят жизнь и что даже при пожизненном сроке у них оста­ется надежда выйти на свободу.

В противоречии с этой точкой зре­ния состоит мнение о негуманности смертной казни, о возможности су­дебной ошибки, которую может ис­править пожизненное заключение. О «правах человека», которые будут нарушены, если не сохранить пре­ступникам жизнь.

Эти мнения, на мой взгляд, не способны в полной мере прояснить данный вопрос, т.к. основаны на субъективных «человеческих» по­стулатах и не опираются ни на рус­скую историческую традицию, ни на богооткровенные духовно-нрав­ственные ценности нашего народа.

Если коснуться истории вопроса, станет понятно, что сомнение в необходимости и законности смер­тной казни появилось на Руси толь­ко на короткое время после ее кре­щения. Летописец повествует о том, что умножились преступления, опасным стало передвижение на территории Руси, поскольку Святой равноапостольный князь Владимир отменил смертную казнь. Когда гре­ческие епископы спросили его, по­чему он так поступил, то св. Вла­димир ответил, что боится греха.

Епископы, опирающиеся в сво­их советах на византийскую госу­дарственную традицию, стали го­ворить князю Владимиру о том, что он поставлен от Бога казнить злых и миловать добрых. Казни разбой­ников возобновились. Далее в ис­тории России смертная казнь при­менялась, но преступникам дава­лась возможность принести покая­ние на исповеди перед казнью и обратиться к царю с прошением о помиловании. В советские годы смертная казнь применялась с ко­ротким перерывом до 90-х годов.

Чтобы ответить на поставленные выше вопросы, давайте посмотрим: что же происходит по ту сторону колючей проволоки с пожизненно заключенными после отмены смер­тной казни?

Подойдя к дверям красного кор­пуса, мы вдруг слышим громкие крики, из которых разбираем толь­ко два слова — «гражданин началь­ник». Почему-то создается впечат­ление, что несколько мужчин кри­чат хором.

«Подойдите поближе», — пригла­шает замначальника колонии по воспитательной работе Алексей Трибушной... Большинство из них — убийцы со стажем... Теперь они здесь. Обыкновенные зэки. «Точнее сказать — «осы», — поправляет Три­бушной. — От слова «осужденные».

Уже через минуту наблюдения за смертниками становится ясно, что заключенные они не совсем обыч­ные... если металлический кругляшок дверного «глазка» чуть звякнет, «осы» моментально «столбенеют». Они ожидают, что произойдет дальше. Например, при безобидном открытии небольшого окошечка для передачи пищи арестанты принимают «исходную позицию»: с размаха ударяются в ближайшую от них стену головой на уровне колен, поднимают вверх руки, с вывернутыми наружу ладонями, закрывают глаза и открывают рот.

В такой позе они ждут, пока не прозвучит какая-нибудь команда. «Доклад», — приказывает офицер. Один из заключенных — дежурный по камере — не разгибаясь, скороговор­кой принимается рапортовать. Фор­ма доклада стандартная: фамилия, статья и коротко — за какие деяния отбывает срок. Отбарабанив текст, осужденный снова принимает «исходную позицию». Чем выше скорость доклада «осов», тем мень­ше им придется стоять в неудобной позе.

«Камеру к досмотру!» — звучит громовой голос дежурного. Все за­ключенные по очереди подбегают к решетке, отделяющей наружную дверь от «жилого помещения», и протягивают вытянутые за спиной руки. Всем по очереди надевают наручники. Звучит команда выйти из камеры. Четверо осужденных с закрытыми глазами выбегают в коридор и опять встают в «исходную». Всех тщательно обыскивают... Со стороны вся процедура выглядит ужасно и одновременно забавно: здоровые мужики, словно цирковые собачки, подчиняются командам офицера — «укротителя».

Входим в камеру. Внутри бетон­ного помещения — своеобразная клеть: решетки отделяют заключен­ных от наружной двери и окна. Че­тыре прикрученные к полу метал­лические кровати — «шконки» — по две двухъярусных с каждой стороны, умывальник и унитаз. Одеяла на «шконках» сложены в безукоризнен­ный параллелепипед. «Осужденные по нескольку часов кряду разглажи­вают малейшие неровности одеяла, добиваясь идеально ровной повер­хности», — замечает Трибушной...

Когда мы вновь оказываемся в коридоре, арестантам командуют вернуться в камеру. «Есть, гражда­нин начальник», — хором кричат они и по одному забегают внутрь...

Если арестантам станет душно — им передадут специальное при­способление, напоминающее по­жарный багор, которым можно от­крыть окно. При этом «осы» обяза­тельно хором прокричат: «Спасибо, гражданин начальник!»

Короткие установленные фразы не дают возмож­ности осужденным, например, по душам поговорить с конвоирами. Ведь что у пожизненников на уме — неизвестно... Впрочем, нападение на сотрудника — предположение из раз­ряда гипотетических, так как любое нарушение, будь то плохо заправлен­ная койка или не вовремя закрытые глаза, расценивается как попытка на­падения на охрану. Такие проявле­ния — редкость, но если они все-таки случаются, то караются дозволенны­ми спецсредствами — газом «Чере­муха» и резиновой дубинкой.

Особое место в распорядке арес­тантов занимает сон: осужденные обязаны спать головой к двери, не накрывая лица и при довольно яр­ком свете. Если же кто-нибудь спро­сонок натянет одеяло на голову, то команда офицера последует неза­медлительно, и тогда уж принимать «исходную позицию» придется всем четверым обитателям камеры. «У нас все хорошо знакомы с ночными по­рядками, инцидентов практически не возникает», — говорят охранники.

Недавно я побывал на дру­гой зоне для пожизненно осужденных — «Остров Огненный» в Вологодской области. Я ожидал увидеть там примерно такую же картину. Но, к моему боль­шому удивлению, когда я подошел к одной из камер и дежурные от­крыли дверь, никто не метнулся из камеры к стене «головой вниз», вставая «в позу осы». Не слышно здесь было и громких криков «граж­данин начальник», да и робы у заключенных были самые обычные — черного цвета.

Бывший Кирилло-Новоезерский монастырь, несмотря на вышки и колючую проволоку, не утратил об­лика монастыря. Здесь заключен­ные находятся по двое, реже — по трое человек в бывших монастыр­ских кельях. Условия содержания и сдержанно-твердое отношение к ним охраны не препятствует их по­каянию и молитве. Сидельцы не озлоблены. В зоне есть своя биб­лиотека православной литературы и молитвенная комната. Это очень важно, поскольку в условиях пожиз­ненного заключения нечем жить, если ты не обрел веру и не приоб­щился к молитве.

К сожалению, тюремный священ­ник зоны — отец Александр бывает на острове один раз в месяц, а ус­ловия содержания заключённых не позволяют собирать для исповеди и молитвы многих. Поэтому встречи с батюшкой осуждённым приходится ждать несколько месяцев. Приход о. Александра в Белоозерске бедный, а поездки в зону требуют существен­ных материальных затрат.

По словам администрации коло­нии, более частые посещения свя­щенником заключенных они бы только приветствовали, ведь даже неверующие сотрудники зоны под­мечают, что беседа священника, исповедь и молитва действуют на осужденных благотворно.

Эти впечатления сильно отлича­ются от описания зоны в Соль-Илецке. Ключевым словом во взаимоот­ношениях с «зэками» в «Черном дельфине» является слово «осы». Начальник зоны и его подчиненные называют так осужденных с удоволь­ствием. Одетые в полосатые робы, бегающие головой вниз, с задран­ными за спину руками, эти уже быв­шие люди действительно напомина­ют ос. Как насекомых безжалостно давят и уничтожают, так в этой зоне бьют резиновыми дубинками и тра­вят «черемухой» двуногих «ос»; даже за небольшую провинность, напри­мер за складку на заправленной кровати или за несвоевременное вставание в позу «осы». Возникает вопрос: кому полезно такое содер­жание пожизненно заключенных и почему такое «служебное творче­ство» некоторых начальников зоны не ограничено рамками федераль­ного закона?

Руководство «Черного дельфи­на» обосновывает заведенные у них жестокие порядки требованиями безопасности, однако в зоне «Ост­ров Огненный» с безопасностью полный порядок. О нападении на охрану не слышно. Видимо, спокой­ное, без глумления, содержание «зэков» не приводит к усилению их агрессивности. Скорее, наоборот, из-за невыносимых условий жизни загнанный в угол постоянным уни­жением и страхом «ос» способен наброситься на охрану зоны, по­скольку ему уже нечего терять.

Кто же уполномочил начальника «Черного дельфина» превращать жизнь заключённых в ад? Способствуют ли такие порядки, как безо­пасности персонала, так и покая­нию и исправлению заключенных, которые через 25 лет могут быть помилованы и выпущены на свобо­ду? На эти вопросы, надеюсь, да­дут ответ депутаты Государствен­ной Думы. Думаю, хорошим при­мером для решения этой пробле­мы может послужить опыт работы колонии «Остров Огненный».

Как известно, Господь и наши злые дела направляет ко благому. Так критикуемый многими морато­рий на смертную казнь, навязанный России Советом Европы, дает воз­можность создать заключенным ус­ловия для покаяния и исправления. Мне возразят: в этих зонах сидят одни серийные убийцы, и нет ника­ких надежд на их исправление. При­дется напомнить, что осуждение — это смертный грех, тем более что осуждающие, мягко говоря, сами не без греха.

Приведу только один пример. Боль­шинство женщин в нашей стране уби­вали своих собственных младенцев. Ответственность за детоубийство ле­жит и на государстве, узаконившем аборты, и на мужьях, и на родителях, потворствующих или даже заставля­ющих женщин убивать своих детей. Причем редко кто ограничился одним детоубийством. На совести многих родителей пять, семь и более убийств собственных детей. Как ни печально это сознавать, мы живем в постсо­ветском обществе детоубийц. Наря­ду с личной ответственностью серий­ных убийц-родителей эту ответствен­ность разделяют власть имущие в нашей стране. Президент, не запре­тивший своим указом детоубийства, депутаты Государственной Думы, не принявшие закон о запрете абортов и очень озабоченные демографичес­кой проблемой в России. И, наконец, высокоморальные врачи, зарабаты­вающие себе на жизнь убийствами младенцев.

Серийные детоубийцы есть и сре­ди судей, прокуроров, сотрудников исправительных учреждений. В цар­ской России за убийство неродивше­гося ребенка при царе Алексее Ми­хайловиче была введена смертная казнь. В 1715 году Пётр I заменил её на длительное тюремное заключение, а согласно уголовному уложению 1903 года за это преступление дава­ли три года каторги матери и до шести лет каторги врачу-убийце.

У нас же серийные убийцы соб­ственных детей судят и охраняют; ненавидят и осуждают других се­рийных убийц, оказавшихся по тре­бованию нынешнего закона по дру­гую сторону решетки.

Нужно подчеркнуть, что задачей этой статьи не является оправдание жестоких преступлений осужденных на пожизненное заключение. Я хочу сказать о другом. Если в нашей стране наложен мораторий на смер­тную казнь и на содержание и охра­ну одного заключённого тратится около ста тысяч рублей в год, пусть запрет смертной казни принесёт ду­ховную пользу хотя бы немногим раскаявшимся преступникам. И для этого должны быть созданы соответ­ствующие условия.

А «непримиримым обличителям» стоит помнить: «Суд без милости не сотворившему милости!»

Свящ. Михаил Рогозин