Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Наш
корреспондент беседует с известным петербургским писателем Анатолием Юрьевичем
Козловым о поэзии Сергея Есенина
— Почему-то меня с давних лет очень занимает вопрос: если бы Пушкин смог прочесть стихи Есенина, что бы он сказал о них? Смог бы он оценить их по достоинству — ведь поэтический язык Есенина так отличается от пушкинского языка? Сумел бы он принять эту форму, увидеть сквозь неё потрясающую боль и любовь есенинских строк? Что вы об этом думаете?
— Как можно говорить за Пушкина?.. Трудно это, трудно… Но вот что я скажу: Пушкин — великий поэт, и Есенин — великий поэт. Поэт поэта всегда поймёт. Это критик, который сам не пишет, а другим указывает, как надо писать, — он может не понять, не оценить то, что не вмещается в его шаблоны. А поэт… У меня есть некоторый опыт в этом отношении: я в своё время писал историю русской литературы, — писал не как литературовед, а как писатель. Понимаете, это не критика, это не научное исследование — совсем другой эффект получается! Или возьмите речь Достоевского о Пушкине: она в первую очередь тем и интересна, что тут один литературный гений оценивает другого.
Как сказал Михаил Кольцов, для талантливого писателя нужен талантливый читатель. Я это давно заметил: литература — всегда сотворчество, читатель должен работать вместе с писателем.
Хотя тут есть опасность: поэт к поэту может испытывать чёрную зависть… Или белую? Ну не важно — факт тот, что зависть может родиться… Вот родилась бы у Пушкина зависть к Есенину? Сомневаюсь! Он чувствовал себя человеком состоявшимся, вполне полноценным и воплотившимся и без зазнайства понимал, что в поэзии равного ему нет.
А что касается есенинского языка… Да, тут могла бы быть загвоздка… Но в конце концов Пушкин как никто чувствовал поэзию, и он в конце концов понял бы этот язык — он был человек умный и пытливый. А уж способность чувствовать у него была такая острая… Так что я думаю, что Пушкин оценил бы Есенина по достоинству.
Хотя лучше, конечно, спросить об этом у самого Александра Сергеевича.
— Слышал я такое мнение, что Есенин — это новый Пушкин, что он как поэт равновелик Пушкину…
—
Можно и нужно ли так говорить? Дело в том, что Пушкин — это основа русской
литературы. Без Пушкина нашей литературы практически нет. Пушкин — это и
стихосложение, и драматургия, и проза, это русский фольклор, приведённый в
высокую поэзию, это сказки… Это осмысление и русской истории, и Святого Писания…
Пушкин задал нам вектор, поднял планку, а Есенин использовал то, что уже создал
Пушкин. И ещё: Пушкин шёл от академической формы, от классической мировой
культуры… Есенин, конечно, тоже не был человеком неграмотным, тоже был знаком с
мировой культурой, но он шёл от народных песен, от того, что подсознательно во
младенчестве впитывается в душу. Пушкин, если можно так выразиться, в своём
творчестве шёл к Есенину, к этому народному звучанию, а Есенин от народной песни
шёл к классическим формам, к Пушкину: они были разного происхождения и
по-разному развивались. То, что создал Есенин, — это замечательно, это
гениально, и слава Богу, что он это сделал. Но если измерять литературоведческой
линейкой, то Пушкин выиграет: он всё же был первооткрывателем, первопроходцем,
новатором.
Есенин воплотил русскую душу в русскую культуру, потому что русская народная душа так устроена, что она всегда должна воплощаться поэтиче-ски, — причём особенно это необходимо для неё в самые тяжёлые моменты нашей истории… Вы знаете, что на СВО едва ли не все пишут стихи. Русский солдат чувствует, что его душа не живёт без стихов, — вот и пишут, кто-то лучше, кто-то хуже… А мне однажды попался в руки томик стихов солдат Первой мировой, написанных в германском плену. Этот томик купил в Берлине в 1945 году советский солдат… Поразительно: в русском человеке в роковые минуты поднимается высокое чувство! Война, грязь, смерть, — а у него это всё одухотворяется, и люди начинают массово писать стихи, кто-то профессионально, кто-то нет. Такой феномен! И этот феномен в полной мере воплотил Есенин. Его поэзия — это русская душа, иностранцу это не понять.
— Что для вас лично стихи Есенина?
— Когда я был помоложе, я слушал неких тогдашних мэтров… Они так вещали: «Ну, Есенин… Поэзия — это полёт бабочки, а у Есенина бабочка очень низко летит». Сейчас я вижу, что в них говорило полное непонимание поэзии вообще, некая душевная недоработка: всё-таки, читая стихи, нужно не отдыхать душой, а работать душой, тогда она начинает плакать и болеть в унисон стихам.
В чём чудо есенинской поэзии? Ты читаешь и не понимаешь, как из этих простых, понятных слов родился великий стих. Как? Хотя, да, есть у него и не совсем простые, и даже вовсе непонятные обороты, — но всё равно это чудо! Это и у Пушкина так же: русские, ясные, каждому известные слова вдруг слагаются в гениальные строчки, и ни за что не догадаться, как это происходит… А самая главная тайна Есенина: непонятно, почему от его простых слов вдруг начинает щемить сердце. Это тайна всей русской литературы — непонятно, откуда он берётся, этот русский сплин, русская тоска. Откуда боль такая? А это предчувствие рая — вот что! Причём оно посещает даже человека неверующего. Вдруг понимаешь, что где-то есть этот замечательный рай, но увидеть его не дано.
И все-таки не надо сравнивать Пушкина и Есенина: это же не спорт, не гонка, это стихи, это голос души…
Вот приходит ко мне молодой человек или девушка, приносят какие-то нелепые строчки… Но ведь они тоже рождены от чувства, от сердца. Они неграмотные, несовершенные, но ведь человек их родил в муках… Относиться к любому творению нужно осторожно. Не всё можно печатать! Не всякое писание до€лжно обнародовать, но всякое писание — это плод творчества. Это надо понимать…
— Вспомним всех наших рано ушедших гениев: Пушкин, Лермонтов, Есенин… Ведь неспроста же Господь попустил им уйти так рано? Можно ли в их уходе усмотреть какой-то «положительный момент»? Вот, например, я слышал такое мнение: мол, если бы Пушкин остался жив, он бы задавил своей славой, своим авторитетом всю последующую литературу, и не было бы ни Толстого, ни Достоевского, — они просто не смогли бы развиться, — а был бы сплошной Пушкин.
— Не так был страшен Пушкин, как его малюют. Вспомните его мизерные тиражи, его постоянные долги… Он держался-то во многом лишь покровительством государя… Он был очень уязвимым человеком, почему его и язвили все, — человек с тонкой, творческой, открытой душой. Как и Есенин, кстати говоря. Художника легко обидеть: он идёт с душой нараспашку, а если не так, то ничего и не выйдет — будет одно фиглярство. По-моему, никого бы Александр Сергеевич не задавил, не удавил, а наоборот, его бы все давили: «Вот идёт старый Пушкин, который когда-то был известен, а теперь сошёл на нет!» А может быть, ходил бы Пушкин, и никто бы на него внимания не обращал. Пришло бы новое поколение и сказало: Пушкин устарел, давайте что-то новенькое! И это было бы трагедией для поэта. Неизвестно, что хуже: пуля Дантеса или всеобщее равнодушие…
Но к чему мы обсуждаем Промысл Божий? Это бессмысленно. А с другой стороны, если позволить себе порассуждать, может быть, Господь простит нас… Мы всё-таки не из корыстных побуждений фантазируем, а из тоски по Пушкину.
— Ну а Есенин? Если бы он остался жив, изменило бы это что-нибудь в России?
— Если бы Есенина не убили, — а я думаю, что его всё-таки убили, — то он вскоре
умер бы от инфаркта. Его бы разорвало. Не пережил бы он это время. Ну а если бы
пережил, если бы собрался как-то?.. Он всё-таки такой гений, такой талантище, —
а значит, и сила душевная у него была огромная… Что бы он тогда начал писать?
Агитки в Окна РОСТА? Единственно, что могло бы его спасти, как и многих тогда
спасло, — как это ни парадоксально звучит. — война. Вот почитайте Андрея
Платонова «Котлован», «Чевенгур», «Ювенильное море» —
и сравните с его же военными рассказами. Вот где настоящий Платонов! Это совсем
другой язык, совсем другие темы, совсем другие ценности! Многие тогда ушли на
фронт и все свои личные заморочки оставили…
Но сперва надо было дожить до войны, а это непросто… Мог он угодить в лагерь? Да, мог — с его темпераментом, с его взрывным характером… Он запросто высказал бы всё, что думает, и о вождях, и о НКВД — не важно, справедливо или нет… А его кабацкие скандалы? В 30-х годах как раз велась борьба с хулиганством: хулиганство тогда захватило всю молодёжь, это было настоящим общественным бедствием, и с ним боролись. Есенин вполне мог угодить под эту антихулиганскую кампанию…
Он мог бы исправиться, но для этого нужно было кем-то стать в новой жизни. А кем? Пролетарским поэтом? Получилось бы у него это? Я думаю, что нет. И он бы мучился, и страдал, и продолжал бы писать замечательные стихи — может быть, сквозь слёзы, может быть, трагедийные… Но слёзы той эпохе были не нужны! Нужны были победные марши, медные трубы: страна готовилась к войне, нужны были твёрдость духа, стойкость тела — бойцов выковывали!.. Есенин никак для этого не подходил. Скорее всего, его изолировали бы тем или иным способом: как терпеть такого неуёмного человека? Но Есенина в мешке не утаишь.
Вот потом, во время войны… Так ведь он и пришёл к нам потом, когда всё вернулось на круги своя, когда жизнь снова стала тянуться к русским началам. Он же ещё до войны стал появляться, а во время войны… а после войны… он вернулся! А это самое главное свойство и Пушкина, и Есенина, и других русских гениев: тела нет, а дух живёт, живее всех живых. В этом, наверное, видится главный смысл их творчества.
— Есть ли в русской прозе какой-то аналог Есенину? Есть ли у нас Есенин в прозе? Что-то безусловно русское, певучее, родное…
— Прозу со стихами сложно сравнивать… Вот, к примеру, Гоголь очень поэтичен и полон русского духа, несмотря на то что он с Украины родом. Всё равно это русская душа, великолепный русский поэтический язык… Кто ещё? Может быть, Бунин с его тонким чувством Родины… Конечно, по языку интересен Лесков, но с Есениным я бы его не сравнивал.
— Может быть, Шолохов?
— Шолохов, да… У него, конечно, есть глубокая поэтичность – и в «Тихом Доне», и в «Поднятой целине», которую почему-то не слишком высоко ставят… Ничего не понимают люди! Какие там, в частности, дивные поэтические вставки! А «Судьба человека» — это настоящая поэма! Хотя, с другой стороны, это трагедия, и трагедия, пришедшая извне, от внешнего врага, а трагедия Есенина, она внутренняя, русская. Почему у нас такие протяжные, грустные песни? Объяснить этого никто не может…
Да, трудно сравнивать прозу со стихами… Но можно. И если мы способны представить, как общаются Пушкин с Есениным, то можно представить, что и герои в каком-нибудь шолоховском произведении вдруг запели «Не жалею, не зову, не плачу…» Вполне возможно! Вот, кстати, интересный критерий: могут ли в произведении звучать стихи Есенина? Будут ли они там естественны?
Кто же ещё, кроме Шолохова, достоин называться Есениным в прозе? Может быть, Василий Белов? — у него всё такое есенинское… Наверное, Фёдор Абрамов… Конечно же, Шукшин! Деревенщики вообще отлично ложатся в этот список — думаю, что все они Есенина любили.
— Теперь неприятный для меня вопрос… Всё-таки наша газета православная… И нам нельзя обойти молчанием есенинскую «Инонию», насыщенную жуткими богохульствами…
— Так ведь и Пушкин от этого шёл, вернее, уходил, — от вольтерьянства, от масонского атеизма, — уходил всё больше и больше, и за сто дней до смерти закончил «Капитанскую дочку», совершенно православное произведение. В этой повести Пушкин окончательно выразил то, что он стал русским, православным человеком.
А есенинское богохульство — это трагедия. И трагедия закончилась трагедией. Вы только вдумайтесь, когда Есенину довелось жить? Революция, смена ценностей, выворачивание наизнанку сознания. Всё меняется, всё становится с ног на голову… Россия становится с ног на голову, — а Есенин до боли душевной хотел всегда быть с Россией. В России периодически наступают такие эпохи, когда пытаются сломать нашу русскость. Потом-то всё стало на свои места — так же, как у нас после 90-х… Мы всегда возвращаемся на круги своя — потому нас Запад и не любит, потому он с нами и воюет.
А что мы должны? Осудить Есенина, сказать, что он был безбожник и непрощённый грешник? Нет. Я думаю: не судите, да не судимы будете, — не нам судить.
Обратите внимание: когда кто-то берётся оценивать автора — будь то критик или литературовед, — он чаще всего говорит не о нём, он говорит о себе. Он выбирает те факты, те черты характера, которые ему самому ближе. А кому близок есенинский душевный раздрай? Кому-то он близок…
Или возьмите Николая Рубцова… Кто-то видит в нём горького пьяницу и отщепенца, а для меня Рубцов — это
В потемневших лучах горизонта
я смотрел на окрестности те,
где узрела душа Ферапонта
что-то Божье в земной красоте.
У меня слёзы выступают… Мне это от него надо, и я вижу его таким.
Да, конечно, Господь всех нас накажет за наши речи, за наше срамословие, за пустословие, — но от этого никто не застрахован. Вылетает порою, да… И судить других — не нам.
И для меня Есенин никогда безбожником не будет — наоборот, это человек, который всегда видел «что-то Божье в земной красоте». Он жил в такие годы, когда требовалось «задрав штаны, бежать за комсомолом»… Он не бежал, но он пытался пойти вместе со всеми… А как это сделать? Надо прежде себя сломать. И эта ломка не привела ни к чему хорошему.
Да, он мог и разозлиться, мог и отчаяться… Я таких людей очень много видел: они молились годами, десятилетиями, а потом вдруг отчаяние захлестнуло: «Что Он мне попустил?! Я-то к Нему со всей душой, а Он!.. То у меня плохо, и это плохо…» Возроптал человек. И запил. Трудно таких осуждать — надо через это самому пройти, чтобы понять. И всё равно я считаю, что Есенин — человек Божий, человек верующий… Да и кто может назвать себя человеком праведным? Кто-нибудь наберётся такой наглости? Абсурд же!
Поэтому не осуждайте, а просто не читайте эти стихи, да и всё! Не нравится? Противно? Не читайте. Не читайте «Инонию» и не печатайте, храните в архивах для специалистов и тех, кому хочется порыться в грязном белье… Кто-то ведь этим наслаждается, кто-то говорит: «Да, он такой!» Но это не он такой — это ты отыскал то, что тебе близко. А Есенин, он Есенин, он высокий поэт, великая душа…
Да, у Есенина могут быть и богохульства, могут быть и ругательства — мы это знаем. А что нам даёт это знание? Возможность видеть трагедию его души? Ну разве что так… Вот до чего можно довести хороших людей, ломая Русь, ломая нашу культуру. Собственно говоря, такого результата от нас и добивались — что хотели, то и получили.
Нет, и Пушкин для меня не безбожник, хотя он тоже кое-что подобное писал… Но он-то ушёл от этого: сунулся раз, понял, что тут нехорошо, и ушёл. Он и Есенин — это тонкие, глубоко чувствующие люди, они-то и имеют прямую связь с Богом, чувство Божией красоты среди окружающего нас мира.
Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН