![]() |
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
|
|||
2095 лет со дня рождения Вергилия
МАЛЬЧИК, МАТЬ УЗНАВАЙ И ЕЙ НАЧИНАЙ УЛЫБАТЬСЯ
Жил
в давние времена поэт — долговязый, худой, сутулый и очень застенчивый.
Прославился он своими маленькими деревенскими поэмами, воспевающими крестьянский
труд и пастушескую вольную жизнь. Была у него и ещё одна поэма — большая, о
древних героях, битвах и путешествиях, — но её он закончить не успел, умер от
солнечного удара. Умирая, завещал друзьям сжечь большую поэму: она-де не
доведена до ума, не отделана, не отшлифована, стыдно будет, если потомки начнут
судить о её авторе по этим несовершенным строкам. Но друзья не исполнили
завещания поэта — и поэмой этой восхищаются до сих пор, хотя с момента её
написания прошло уже ни много ни мало две тысячи лет… Называется она «Энеида», а
автор её — древнеримский поэт Публий Вергилий Марон или попросту Вергилий.
Но мы сейчас хотим поговорить не об «Энеиде», а о другой поэме Вергилия — маленькой пастушеской поэме «Буколики», а точнее, об одной её главе — четвёртой. Главы в «Энеиде» называются эклогами, и речь наша об Эклоге IV.
«Буколики», как я уже говорил, — это пастушеская поэма; её герои — пастухи и пастушки, обсуждающие друг с другом свои любовные радости и огорчения, в каждой строке поэмы царит безмятежность, свобода и счастье, вся она пронизана жарким италийским солнцем и дышит чистейшим воздухом доиндустриального мира.
И вдруг среди этих добрых, наивных песен мы слышим совсем иные звуки, совсем иные слова, — слова четвёртой эклоги.
Нет, четвёртая эклога не нарушает общий счастливый настрой «Буколик», — наоборот, она усиливает его, поднимает до высокого ликования. Поэт вдруг забывает о своих влюблённых пастухах и начинает говорить голосом почти библейским, голосом пророка и ясновидца. Он пророчествует, он предсказывает рождение в мир некоего Младенца…
Вот как это звучит:
…Дева грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К Новорождённому будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится.
Дева Луцина! Уже Аполлон твой над миром владыка.
При консулате твоём тот век благодатный настанет,
О Поллион! — и пойдут чередою великие годы.
Если в правленье твоё преступленья не вовсе исчезнут,
То обессилят и мир от всечасного страха избавят.
Жить ему жизнью богов, он увидит богов и героев…
Будет Он миром владеть, успокоенным доблестью Отчей.
Мальчик, в подарок тебе земля, не возделана вовсе,
Лучших первин принесёт, с плющом блуждающий баккар…
Сами домой понесут молоком отягчённое вымя
Козы, и грозные львы стадам уже страшны не будут…
Сгинет навеки змея и трава с предательским ядом…
Отпрыск богов дорогой, Юпитера высшего племя!
Мир обозри, что плывёт под громадою выгнутой свода,
Земли, просторы морей обозри и высокое небо.
Лишь бы последнюю часть не утратил я длительной жизни,
Лишь бы Твои прославить дела мне достало дыханья…
Мальчик, Мать узнавай и ей начинай улыбаться…
Какого Мальчика имел в виду поэт?
В Древнем Риме говорили: Вергилий пишет о потомках императора Августа.
В атеистические новые времена утверждали, что поэт разбирает какие-то языческие мифы и предания.
Что можем увидеть в этом отрывке мы, православные люди ХХI века?
Если скинуть с эклоги все языческие одежды, языческие речевые обороты, то можно увидеть следующее.
Вергилий приветствует некоего Младенца, который должен вот-вот родиться. С его рождением завершится прежняя, тёмная эпоха и настанет «Сатурново царство», т.е., в соответствии с тогдашней терминологией, наступит Золотой век. Появлению Младенца предшествует некая Дева, которая грядёт в мир. При чём здесь Дева, если речь идёт о рождении? Что побуждает язычника Вергилия связывать воедино Деву и Младенца?
Младенцу предстоит жить жизнью богов, потому что Он «отпрыск богов дорогой, Юпитера высшего племя». Не обращайте внимания ни на Юпитера, ни на богов во множественном числе: поэт пишет в соответствии со своими понятиями, суть же в том, что Младенец есть дитя Божества.
«Будет Он миром владеть, успокоенным доблестью Отчей». О ком, кроме Господа Христа, могли быть сказаны эти слова?
«Сгинет навеки змея и трава с предательским ядом». Как тут не вспомнить змея из Эдемского сада и другого змея, властвующего над ветхозаветным миром? Как тут не вспомнить «терния и волчцы», которые земля родит Адаму и всем детям его?
«При консулате твоём тот век благодатный настанет» — это Вергилий обращается к императору Августу, предсказывая, что именно в его царствование родится великий Младенец. Что и исполнилось: «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле… Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем… записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна» (Лк.2,1—5).
Пророчество Вергилия удивительно перекликается со знаменитым пророчеством ветхозаветного пророка Исайи: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог» (Мф.1,23).
И другое Исаиино пророчество: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их» (Ис.11,6). Ему вторит Вергилий:
Сами домой понесут молоком отягченное вымя
Козы, и грозные львы стадам уже страшны не будут.
И наконец, самый факт, что это пророчество внесено в поэму, посвящённую пастухам, — а кто, как не пастухи, первыми приветствовали Рождённого Младенца?
Словом, нужно очень сильно зажмурить глаза, нужно очень сильно укрыться своим атеизмом, чтобы не увидеть в четвёртой эклоге ясного евангельского пророчества, — пророчества о скором Рождестве Христовом.
Хотя, конечно, это кажется невероятным. Вергилий ни до, ни после «Буколик» нигде не отрекался от своей языческой веры — все его произведения переполнены юпитерами, юнонами, фавнами, нимфами, дриадами и т.п. Он жил в этом мире, он дышал этим духом — откуда тут взяться евангельским предчувствиям?
В самом деле, откуда?
Говорят, что поэт мог общаться с иудеями, в немалом количестве жившими в тогдашнем Риме. Конечно, мог! А если учесть, что иудейский мир в те годы просто-таки бурлил от нетерпеливого ожидания обещанного Мессии, ибо сроки, указанные пророком Даниилом, подходили к концу и Мессия должен был прийти вот-вот, со дня на день…
Поэт мог видеть это, мог слышать речи иудеев. Но, с другой стороны, что ему до религиозных чаяний каких-то чужестранцев? Разве он мог принять иудейское ожидание так близко к своему латинскому сердцу?
Есть и другое объяснение. Говорят, будто бы приход Спасителя был предсказан в Сивиллиных книгах, которые были своего рода Святым Писанием Древнего Рима… Кто такие сивиллы? Древние пророчицы, — такие древние, что древними их называли даже в Древнем Риме. Говорят, что они подробно предсказали всю судьбу Римского государства. Говорят, что император Август, прочитав в Сивиллиных книгах пророчество о Рождестве Христовом, убоялся и не стал вводить в империи поклонение Солнцу, — а до того он мечтал о создании солнцепоклоннического культа. Говорят, что сивиллы признаются богодуховенными пророчицами даже христианской Церковью и изображения их можно видеть, например, в Успенском соборе Московского Кремля…
Вот и Вергилий в своё время получил возможность заглянуть в Сивиллины книги, прочёл там о рождении Младенца и перенёс это в свою поэму… Может быть такое? Очень может быть. Да и «иудейскую версию» отвергать не стоит…
Но вот что учтите… Тысячи римлян общались с иудеями и слышали от них о скором пришествии Мессии. Многие римляне были в курсе и Сивиллиных пророчеств. Но никого из них весть о грядущем Младенце не взволновала, никто ею не вдохновился, никто не пустился проповедовать о Сыне Божием и о чудесной Деве…
Только этот худой, сутулый, застенчивый деревенский поэт.
Только его сердце вспыхнуло от этой искры, только он возгласил на весь тогдашний мир:
Отпрыск богов дорогой, Юпитера высшего племя!
Только он с болью в голосе воскликнул:
Лишь бы последнюю часть не утратил я длительной жизни,
Лишь бы Твои прославить дела мне достало дыханья…
Бог не судил Вергилию дожить до Рождества. Почему? Такова была Его воля. И всё же где-то за спинами вифлеемских пастухов, чуть поодаль от волхвов, пришедших с дарами, мы можем разглядеть скромную фигуру римского деревенского поэта, склонившегося в земном поклоне…
Алексей БАКУЛИН