Газета основана в апреле |
||||
НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный Санкт-Петербург» «Горница» «Чадушки» «Правило веры» «Соборная весть» |
Рассказ
Автобус с паломниками поломался. Заглох на шоссе, не доехав всего 15 км до места назначения. Этот автобус с самого начала не внушал доверия. Водитель полез в мотор, а экскурсовод успокаивала пассажиров:
— Не волнуйтесь, сейчас нам из монастыря пришлют другой автобус… Возможно… — неуверенно добавила она.
Надя дышала и смотрела на серое сентябрьское небо. Ещё вчера вечером она не предполагала, что окажется здесь. Вчера был обычный пятничный вечер. Надя напомнила мужу, что на выходных надо наконец выбрать обои для ремонта.
— Я так устал, — раздражённо ответил Костя, — на работе достали все, и ты грузишь этим ремонтом.
Лениво разгорался спор, впрочем, они были такие уставшие, что даже поссориться
толком не могли. Теперь, когда их единственный сын закончил школу и уехал
учиться в Москву, в доме почти всегда была эта усталая тишина. «Надо хоть летние
куртки в стиралку закинуть», —
решила Надя. И тут она обнаружила в кармане листовку с расписанием поездок.
«Так, завтра рано утром можно поехать, если места ещё остались, а муж пусть весь
день на диване валяется», — раздражённо думала Надя.
И вот она стоит на осеннем ветру на обочине шоссе, как на обочине жизни.
— Искушение, вот искушение, — твердила одна из паломниц. Её синий платок с ярко-красными цветами весело смотрелся в сумрачном дне.
Экскурсоводу наконец удалось что-то выяснить. Она объявила, что из города к ним выслали другой автобус.
— Ну это же почти два часа ждать… — зашумели пассажиры.
Женщина в ярком платке предложила:
— Я пойду, тут есть пешеходная тропинка, 7 км всего. Я хорошо знаю эти места, кто хочет — за мной.
Грунтовка вела в деревню, а они свернули на тропинку, бежавшую в лес. Выглянуло солнце, золотом засветились стволы сосен. Всюду был черничник, кое-где и ягодки ещё висели. Надя лакомилась этими кусочками лета, хоть и были они водянисты на вкус. Она обрывками слышала рассказы женщины в платке:
— Я уже несколько лет сюда езжу, особое здесь для меня место. Тут источник блаженной Феодоры, храм когда-то был в её честь. А я как раз крещена Феодорой. Так-то я по паспорту Фрида Петровна, но батюшка, когда крестил, сказал: «Будешь Феодорой, Фриды в Святцах нет».
Надя хотела уточнить, та ли это Феодора, которая мытарства прошла, но промолчала. Она побоялась, что общительная Фрида-Феодора будет слишком многословна.
Путники спустились к монастырю —
словно попали в другой мир. В ожидании паломнической группы Надя настроилась на
отдых. Но Феодора взяла всех в оборот:
— Давайте на кухне поможем!
Отказаться было неудобно. Незаметно раскручивался этот день, один из тишайших дней Надиной жизни. Какой-то покой охватил её, она помогала в трапезной, пока не приехала паломническая группа. Началась экскурсия по монастырю, потом отправились на источник, расположенный в лесу. Погружались в ледяную воду, тело, горящее каждой клеточкой, и душа ликовали. На всенощной в полутёмном храме трогательно звучал хор, состоящий из трёх человек. Когда пришло время отъезда, Наде до слёз не хотелось возвращаться в город.
— Что, понравилось здесь? — подошла к ней Феодора. — А ты останься до завтра, благословись у настоятельницы.
— Как же я в город вернусь? Мне в понедельник на работу.
— А на рейсовом автобусе вернёшься. Дойдёшь пешком, как мы шли, и уедешь.
Надя позвонила Косте, сообщила, что вернётся завтра. Она испытывала какое-то удовольствие от того, что уловила в тоне мужа тревогу:
— Как завтра? А я все выходные один просижу?
— Ну я же тебя утомляю своей суетой, вот и отдохни.
Воскресенье промелькнуло, как светлый миг.
— Спасибо за всё. Я провела два чудесных дня, — прощалась Надя с трудницами.
Был удивительно тёплый сентябрьский день. У источника стоял скромный крест, висела иконка блаженной Феодоры. Надя умылась серебристыми ледяными струями. Почему журчание воды так завораживает?..
Она встала: надо идти, а то на автобус опоздает. Вдруг холодок пробежал по спине — ей показалось, что за деревом стоит человек. Нет, это просто на кусте висел забытый кем-то платок. Она пошла быстрым шагом, стремясь выйти на знакомое место. Но мгновения страха сбили с пути, к тому же она не так уж хорошо запомнила дорогу. «Заблудилась, надо вернуться обратно в монастырь, на автобус уже опоздала, скоро начнёт темнеть», — паниковала Надя. Вот впереди просвет — выход из леса. Она метнулась в ту сторону. Но вдруг песок посыпался под ногами, Надя покатилась в глубокую яму. Дикая боль пронзила ногу, стрелой дошла до головы, свет померк.
Над ней склонился муж с большим букетом цветов. Костик был очень молодой, он улыбался:
— Надюша, поздравляю! Ты забыла? Сегодня 25 июня — год со дня нашей свадьбы.
— Зачем ты меня разбудил? — недовольно ответила Надя, — Дай поспать.
— Какое поспать! Поехали за город, к озеру — на наше место. Там отметим.
— Да уж, комаров кормить. Я думала, ты что-нибудь поинтереснее придумаешь. Хотя у тебя на другое денег нет, — ворчала Надя.
Где-то далеко зазвонил телефон. Она открыла глаза — кругом песок и сухие ветки, безумно болит нога. А звонок раздавался вверху, на краю ямы, — видимо, телефон выскользнул в момент падения. Преодолевая боль, Надя попыталась встать, но тут же села: скорее всего, нога сломана. Надя стала звать на помощь. Но кто услышит? Все паломники уехали, из монастыря никто уже не пойдёт вечером к источнику. Добраться бы до телефона. Звонки прекратились. Уже темнело. Пытаясь не опираться на больную ногу, она стала ползти вверх. Зацепилась руками за корень сосны, но подтянуться не было сил. Пальцы разжались, заскользил песок, увлекая её вниз. Перед глазами поплыли серые полосы, как штриховка.
Серым простым карандашом выводила она в углу листа А4 свою фамилию. 8-й класс, урок черчения. Как ненавидела она этот предмет — единственная тройка за четверть. Эта неприязнь распространялась и на учителя Семёна Яковлевича. Был он очень стар, а может, таким казался, сутулый, в одном и том же потёртом пиджаке, в очках с толстыми стёклами, за что получил прозвище Лупа. В начале урока он что-то объяснял, а потом садился и по журналу в алфавитном порядке вызывал учеников с домашним заданием, проверял, ставил оценки. Надя сидела за партой с Толиком Артюховым, который был в списке первым, он обычно получал 4 или 5. Надя придумала, как поступить. Она в журнале была последней, поэтому, пока все по очереди вызывались к учительскому столу, она стирала в углу листа фамилию Артюхов и вписывала свою — Яковлева. Семён Яковлевич ничего не замечал — оценки по черчению стали хорошие. Вскоре в эту авантюру включились сидевшие перед ними Мищенко и Ткачёва. Теперь одну и ту же работу показывали четыре раза. Хихикая, в спешке терли они угол листа и вписывали свою фамилию. А сейчас, когда Надя очередной раз предъявила лист А4, Семен Яковлевич дольше обычного его рассматривал, потом неуверенно сказал:
— Я сегодня уже видел эту работу.
Надя начала спорить. Учитель снял очки, положил их на стол, приблизил лист к самым глазам.
— Вот, видишь, стёрта чья-то фамилия, а твоя сверху написана. Это обман.
Он склонился над журналом и вывел ей «2». Волна гнева захлестнула Надю, обиднее всего было, что Мищенко и Ткачёва проскочили, а она попалась. Семён Яковлевич ещё раз поднёс лист к самым глазам, стал рассматривать стёртую фамилию. В это время Надя незаметно взяла со стола его очки и спрятала их в карман. Раздался звонок с урока, она быстро выскочила из кабинета, зашла в туалет, открыла окно и выбросила очки с третьего этажа. Прозвучал звонок на урок, но идти Надя не могла — ноги вязли в сухом песке, тело заледенело.
Она открыла глаза — темно и очень холодно. Опять звенел телефон там, вверху, на краю ямы. Звонит, наверное, муж, волнуется. Интересно, сколько времени? Надя пошевелилась, от этого опять пронзила боль в ноге. Надо что-то делать, но мысли путались. К чему здесь Семён Яковлевич и его очки? Он тогда ушёл на пенсию посреди учебного года, с тех пор Надя его и не вспоминала.
Ещё одна попытка выбраться, добраться до телефона не удалась. Хорошо, что хоть рюкзак упал вместе с ней. Надя вынула тёплый свитер, поддела его под куртку, сверху ещё завернулась в дождевик. Стало тепло, даже жарко. Откуда-то появилась длинная норковая шуба, новая, неношеная. Её достал из шкафа дядя Коля, они вместе разбирали вещи его покойной жены. Отметили 40-й день, и дядя позвал помочь ему. Шуба была как раз Наде впору, тогда они были в моде, она о такой могла только мечтать. Но дядя Коля смущённо сказал:
— Надя, я эту шубу хочу отдать нашей соседке, она так помогала мне ухаживать за умирающей Валей. Эта соседка одна с тремя детьми, я вижу, в чём она ходит.
Надя смотрела в зеркало на блестящий струящийся мех, на своё злое лицо.
— Дядя Коля, как можно такую вещь отдать чужой женщине? Тётя Валя наверняка хотела, чтобы я эту шубу носила в память о ней. А соседке ты просто заплати.
— Да, ты права, ей лучше деньгами, — согласился дядя.
Надя стала расстёгивать красивые гладкие пуговицы, но они не поддавались. Воротник душил её, мех стал жёстким, колючим. Нет, это не мех вовсе, а дождевик стянул ей шею. Надя села, дрожащими руками распутала завязки. Ну и сны, как наяву! Шубу эту она не успела поносить, тогда была весна. А зимой оказалось, что мех во многих местах съеден молью. Так обидно было, так она себя ругала, что в шкаф не положила средство от моли.
Опять окружили темнота, тишина. Нога сильно распухла и уже почти не болела. Телефон больше не звонил, разрядился, наверное. Нет, не полная тишина вокруг, раздаются какие-то лесные звуки, шорохи. Да и темнота немного отступила, появилась луна. В её серебристом свете где-то вверху проступали кроны сосен. При таком освещении казалось, что они покрыты снегом.
— Бабушка, спой мне песню, где «с молодою женой мой соперник стоит».
И бабушка, помешивая что-то на плите, поёт: «В лунном сиянии снег серебрится, вдоль по дороженьке троечка мчится…» Надя внимательно слушает, как в первый раз, переживает за неведомого юношу.
— Бабушка, а он потом нашёл другую невесту?
Но бабушка уже совсем старенькая, лежит на кровати, почти не разговаривает. Мама ещё не пришла с работы, а подружки зовут в кино.
— Наденька, побудь дома, — чуть слышно шепчет бабушка.
— Уже скоро мама придёт, ты подремли пока.
Каблучки весело застучали по гулким ступенькам подъезда, но вдруг стали проваливаться в песок. Большая гора песка, земли, два парня ловко орудуют лопатами, засыпая могилу. Где-то там, в зелёном гробу, навсегда её бабушка. «А ведь я её тогда даже не поцеловала, когда убегала в кино», — вспоминает Надя.
Где-то высоко над ней неровные края обрыва. Луна медленно заходит за тучу, опять темнота. «А я почти как в могиле, в этой яме, только засыпать осталось, — равнодушно думает Надя. — А может, я уже умерла, и так выглядит смерть? Все эти воспоминания… Я будто заново переживаю всё. Будто мытарства прохожу, как блаженная Феодора. Здесь ведь рядом был храм в её честь. Теперь только источник остался. Бежит, струится родниковая прохлада. Наде даже показалось, что она слышит шум воды. Врачиха закрыла кран, вытерла руки, села за стол, стала что-то записывать.
— Беременность 5—6 недель. Будете сохранять? — дежурным скучным голосом спросила она.
Надя торопливо одевалась.
— Нет, не буду.
Врач привычно взяла бланк, стала выписывать направление.
«Не буду! Не буду сохранять!» — стучало в голове. Эта мысль, как шарик от пинг-понга, прыгала внутри черепной коробки.
— У нас сын только подрос, в школу пошёл. И что, опять бессонные ночи? Только работу нормальную нашла! — убеждала она мужа.
Но главная причина, в чём она не хотела признаться себе, — это ее коллега Андрей. Пока был только лёгкий флирт, но Надя чувствовала ту звенящую струну, что натянулась между ними. Под взглядом Андрея она становилась старшеклассницей, словно вернулась юность. Как от досадной помехи, как от больного зуба, избавилась она от беременности. Добавило неприятности то, что муж тяжело это переживал, даже не разговаривал с ней какое-то время. Он мечтал о большой семье.
— Потом, успеем, — твердила Надя. Ей так хотелось побыть ещё молодой, лёгкой, желанной.
Потом всерьёз закрутилось с Андреем. Она врала мужу: то задерживается на работе, то встречается с подругой. Костя, видимо, чувствовал ложь, потому что всё это время не смотрел ей в глаза. Через полгода любовник её бросил. Это оказалось мучительнее, чем аборт, тот хотя бы делали с анестезией.
Слёзы текли и текли. Мягкие младенческие ручки вытирали ей щеки.
— Мама, мамочка, не плачь, — склонилась над ней белокурая девочка, совсем малышка.
Надя очнулась. По лицу текли не слёзы — это моросил мелкий осенний дождь. Уже рассвело. Может, кто-то пойдёт к источнику? Она закричала:
— Помогите! Помогите! Помогите!
— Ите… ите… ите… — разнеслось эхо.
Наверное, ещё очень рано. Надо подождать. Только не засыпать! А то опять начнутся видения. Господи, я всё поняла. Только почему именно эти случаи? Ведь всего такого подобного было много. Надя стала очень чётко вспоминать давно забытое, то, чему она не придавала значения. Дрёма опять подступала, окутывала.
Вдруг послышался хруст веток совсем близко. Рогатая бородатая голова показалась на краю ямы. От ужаса Надя даже не могла вскрикнуть. «Ну всё, я точно умерла, и за мной пришли из ада», — промелькнула мысль.
— Милка, Милка, а чтоб тебя! Куда побежала! Стой! — раздался сердитый женский голос.
Страшная голова скрылась. Кто-то приближался к яме. Надя, забыв про ногу, вскочила, но от боли провалилась в темноту.
Нет, это были не ангелы небесные в белых сияющих одеждах. Вверх к свету её поднимали два обычных мужика. Они не парили на крыльях. Их ноги в тяжёлых грязных сапогах крепко упирались в песчаные склоны ямы. Их речи не были благозвучны, в другое время они бы покоробили Надины уши. Но только не сейчас.
Вот она лежит на мягком мху. Пожилая женщина — Надя узнала в ней трудницу из монастыря — громко объясняет:
— Милка, коза, отвязалась и убежала. Я за ней: думаю, в лесу покалечится, а мне отвечай. Она к тебе в яму сунулась, я и сама чуть туда не свалилась. Смотрю, ты там лежишь и вроде как не дышишь. Я и не знаю, куда бежать. Хорошо, грибники из деревни недалеко были…
Мелкий дождь шёл и шёл. Тысячи капелек-слезинок впитывались в песок, в мох, пропадали бесследно. И только немногие из них текли по лицам людей, хлопотавших возле Нади.
Светлана КЛЕМЕНТЬЕВА