Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

День памяти св.прп. Андрея Рублёва

ВЗГЛЯНИ И СТАНЬ СВЯТЫМ

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ВЕЛИКОЙ ИКОНЕ

…Но для меня это, прежде всего, несравненно красивая икона. Самая красивая из всех икон, писанных до неё и после неё. Больше скажу: это, по-моему, самое красивое в мире произведение живописи.

Как-то не принято заострять внимание на красоте икон. Это даже кажется каким-то дурным тоном: что, мол, смотреть на живописные красоты — ты зри в корень!

Как будто красота — это такое маловажное начало в нашем мире. Нет, друзья, красота — это великая вещь, это, может быть, основа тварной вселенной, её фундамент и опорный столп. Только созерцая красоту, мы можем постигнуть, что мир этот создан Кем-то Великим, Благим и Любящим.

А потому и икона должна быть красива. Настоящая икона не может не быть красивой. Другое дело, что уровень постижения красоты может быть разным, как у живописцев, так и у зрителей, но мы сейчас не об этом…

Так вот, рублёвская «Троица»… Что в ней поражает с первого взгляда? Это её несказанное равновесие, её гармония. Древние китайцы говорили, что основа гармонии — симметрия. Вот чисто человеческое, чисто земное, плотское суждение! Действительно, обычный художник, желая изобразить что-то гармоничное, непременно обратится к симметрии. Вроде бы и прп.Андрей к ней обратился, — смотрите: два Ангела по бокам, один в центре, всё очень симметрично. Однако эта симметрия многократно нарушается — и разностью поз, и разностью цветов, и «отклонением» центрального Ангела от своего центрального положения. И именно эти лёгкие, ненавязчивые отклонения от строгой геометрической, «умственной» симметрии, они-то и создают ощущение гармонии неземной, той, которая выше нашего представления о совершенстве.

Потом, я не знаю, как прп.Андрей это делал, но фигуры на его иконе совершенно невесомы. Они определённы, они чётки, они подлинно существуют, но законам тварного мира они не подчинены. Они парят над грубой вещественностью.

И вот ещё совершенно необъяснимая вещь: икона светится от любви — но как передал преподобный эту любовь? Три фигуры являют собой совершенное бесстрастие, но и совершенную любовь, и кажется, что человеческая кисть вообще не в состоянии изобразить ничего подобного.

Вот возьмём для примера полотно, так же исполненное любви — Рембрандтово «Возвращение блудного сына». Но там всё ясно: стариковские руки, нежно и крепко прижимающие к себе обретённого заново сына, и вся поза этого вернувшегося — всё это очень чётко и ясно, без излишней театральности указывает зрителю: здесь художник хотел рассказать о любви. Но в «Троице» нет даже этих скупых, однако понятных зрителю знаков. Ангелы просто сидят, просто смотрят друг на друга — и всё. И это — Сама Любовь.

И как изображена та таинственная «нераздельность и неслиянность» Пресвятой Троицы? То есть это вопрос без ответа: она на иконе есть, а как художник изобразил её, с помощью каких приёмов — нам не постигнуть. Все Трое, несомненно, составляют Единство, и всё же все Трое имеют своё собственное Лицо.

Известны споры искусствоведов и богословов о том, Кто есть Кто на иконе: где тут Отец, Сын и Дух Святой. Объяснения даются различные, и каждое из них имеет под собой солидную доказательную базу. А если вы спросите моего мнения, то я скажу так: во-первых, удивительно и радостно, что икона действительно даёт повод для подобных разночтений. Она порождает такие недоумения и тем определённо указывает на извечную тайну Пресвятой Троицы, которую человеку постигнуть невозможно. Преподобный Андрей сумел даже это: сумел изобразить Непостижимость Божественную.

И во-вторых, сейчас мне определённо кажется, что Ипостаси на иконе разделяются так: в центре Бог Отец, слева от нас Предвечный Сын, и справа — Дух Святой. Почему мне сейчас так кажется? Центральное положение Ангела в синем хитоне как бы указывает на положение Бога Отца в Пресвятой Троице: всё-таки именно от Него рождается Сын и исходит Святой Дух, а не наоборот. Это говорит не о главенстве Одного и подначальности Двух, но о той непостижимой для нас иерархии, которую лучше всего изобразить, разместив образ Отца именно в центре композиции. Что же касается того, что центральный Ангел (Бог Отец) одет в те одежды, в которых по канону принято изображать Иисуса Христа, то богословы давно дали ответ на этот вопрос. Учёные люди говорят, что раз Господь Иисус являет Отца — значит, Отец на иконе должен быть изображён в одеждах Сына. Как сказано: «Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь: покажи нам Отца? Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне?» (Ин.14,9—10).

Бога же Сына являет тот Ангел, что сидит слева от зрителя, ибо, хотя Он от зрителя и по левую руку, но от Отца — по правую, а сказано: «Седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих» (Пс.109,1); или, как сказал о Сыне Апостол Павел: «воссел одесную престола». «Одесную» же это и значит «по правую руку».

Но — довольно богословских выкладок. Они уместны, но не в тот момент, когда мы смотрим на божественное творение прп.Андрея. Пока мы смотрим на него, надо молчать — не только устами, но и умом: только тогда можно получить нечто в дар от этого чуда.

Лучше скажем вот о чём: кто-то считает, что икона должна быть анонимной, что зритель (а пуще того — молитвенник!) должен думать о том, кто изображён, а не о том, кто изобразил. Это верно. Но мне кажется, только не в данном случае. Преподобный Андрей поднялся на такую вершину святости, что мы не можем забывать о нём, даже обращаясь сердцем к Трём Изображённым. Ведь его работа — это святость, которую можно увидеть. Это как творения святых отцов: мы постигаем Бога через труды, скажем, свт.Иоанна Златоуста, мы смотрим на Бога его глазами, ибо своими по скудости нашей взглянуть на Него не способны, и мы не можем не воздавать чести великому святителю, который дарит нам это чудесное зрение. Так и прп.Андрей: он дарит нам частицу своей святости, чтобы и мы могли, хотя бы только стоя перед иконой Пресвятой Троицы, достичь высот Боговидения.

…Хотелось мне сказать и ещё об одном обстоятельстве, но не знаю, уместно ли сейчас, после взлёта к рублёвской «Троице», спускаться на землю. Дело в том, что для меня с «Троицей» странным образом перекликается другой общепризнанный живописный шедевр — леонардовская «Джоконда». Что­то неуловимо общее есть в двух этих работах… Кажется, рукой великого итальянца водило всё то же стремление изобразить совершенный, небесный покой, ту же, высшую плоти, невесомость, ту же распахнутость в небеса… Есть ведь, есть много общего в позах рублёвских Ангелов и героини знаменитого холста, и не только в позах… Если же вспомнить, что и та и другая работа создавались, в общем­то, в одну и ту же эпоху, то можно даже предположить, что именно тогда земли коснулся некий особенно яркий отблеск Фаворского света, и чуткие художники ощутили его тепло на своих сердцах… Но если в душе русского монаха, светлого ученика Преподобного Сергия Радонежского, этот отблеск родил видение Того, что превыше небес, то в душе итальянца, гуманиста в хорошем и отвратительном смысле этого слова, человека, обожествлявшего плоть и земное, не чуждого оккультных поползновений, полного мрачной мудрости, он родил нечто совсем иное, и не сказать ли — противоположное? Его Джоконда — одна на холсте. Принципиально одна. Впечатление такое, что она одна на всей планете, ибо безлюдные горы за её спиной — словно инопланетный пейзаж. Она одета как бы в траур, но при этом улыбается. В её улыбке можно прочесть всё что угодно: тонкую язвительную насмешку, самоуглублённость, самовлюблённость, коварство, чувство превосходства — только не любовь, даже если мы говорим о простой человеческой любви. Да что это за существо? В чём его власть? Зачем оно пришло?

Нет, оставим это. Мы говорим о свете, о святом преподобном Андрее Рублёве, о его великой иконе, о Пресвятой Троице.

Алексей БАКУЛИН