Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

— …Мои стихи — экспромты. Они пишутся минут за 15—20, не больше. Раньше я работала над ними долго, делала по нескольку вариантов, порою до десяти… Теперь — всё иначе.

Мы говорим с Ирэной Андреевной Сергеевой — знаменитой петербургской поэтессой. Ирэна Сергеева — руководитель секции поэзии Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России, и уж кто-кто, а она-то знает, что представляет собой современное стихотворчество.

— Ирэна Андреевна, недавно Борис Орлов — глава нашего отделения союза, прекрасный поэт, сказал мне слова, которые поначалу меня просто ошеломили. Он заявил: «Пройдёт сколько-то времени, и завтрашние критики с удивлением увидят, что поэзия наших с вами современников окажется на деле куда интереснее, богаче и глубже, чем творения прославленных мастеров Серебряного века».

— …Но это факт! Это в самом деле так! Возьмите книги, которые мы выпустили недавно, — «Десятая часть века» и «Благословенна Отчая земля», — почитайте их внимательно. Я долго думала над тем, по какому принципу составить первую, а потом решила: надо взять у каждого значительного современного поэта именно те стихи, которые отражают минувшее десятилетие — первое десятилетие XXI века. Отбирая поэтов, я не смотрела ни на чины, ни на звания — просто искала наиболее выразительные строки: если Россия уже вступила в XXI век, то нужно показать, как отразилось это в поэзии. Что же мы видим в этом сборнике? Любовь к земле родной, стремление к Богу, любовь к русской культуре, к Пушкину. Я думаю, по этой книге можно судить, какими мы вступили в новый век. Мои стихи там тоже есть, но не шибко много: я не хотела выделяться.

А что касается Серебряного века… Это было время великого разлома — как и нынешнее, впрочем. Мы тоже могли бы окрестить себя Бронзовым веком, собрать свою компанию, создавать какие-то словесные выкрутасы… Кое-кто так и делает —
но, к сожалению, читать их стихи невозможно. Да и те времена — так ли много гениев они породили?.. Сейчас все говорят: «Как я люблю поэзию Гумилёва!» А я его не люблю. Стихи Николая Гумилёва порой слабоваты. Есть, конечно, и исключения — вот, например, «Наступление»: «Та страна, что могла быть раем, стала логовищем огня, мы четвёртый день наступаем, мы не ели четыре дня…» Замечательно! Но в остальном… Что вы говорите? Ахматова? Помню, в 60-е годы, когда вышел первый за много лет сборник Ахматовой, мы с моей мамой сидели и внимательно читали его, строго разбирая каждое стихо-творение. Моя мама прекрасно понимала поэзию, очень тонко чувствовала русский язык. И вот после такого совместного разбора мы с ней отобрали из всего сборника только десять стихотворений, которые нам понравились. Зато Игорь Северянин! Вот его я по-настоящему люблю. Он такой напевный, так много у него словотворчества!.. Что же касается Ахматовой, то язык её стихов хотя и правильный, но не слишком богатый. Это ко многим поэтам того времени относится. Вот у Пушкина был обширнейший словарь — более обширный, чем у любого из наших поэтов! Но это и понятно: он, слава Богу, подолгу жил в деревне — тут и Арина Родионовна с её сказками и песнями, тут и крестьяне с их чудесным говором… Пушкин внимательно слушал речь станционных смотрителей, охотников, егерей… Народный язык — это такое сокровище!.. Мама моя — у неё был очень правильный язык, но она любила народную речь и порой выдавала в разговоре такие изумительные, такие красивые обороты!.. А когда во время войны мы были в эвакуации на Урале, в городе Сим, — как великолепно говорили хозяева того дома, где мы жили! А какие там были частушки! Я когда-то писала:

Я люблю огонь частушки —
Жар, пожар, хмельную власть.
Жаль, её не слышал Пушкин,
Не заслушивался всласть!

Я люблю её бедовую,
Искристую — держись!
И старинную и новую,
Про истину и жизнь!

Говорят, народ слагает,
А поэт себе берёт.
А когда поэт сверкает,
Сам играет, сам поёт?

Сад кудрявый, самородок,
Ты смородина моя.
Пой, поэт, служи народу,
Слушай, Родина моя!

Это посвящено поэту Виктору Бокову — великому знатоку частушки. А другой поэт, близкий к народным истокам, — Николай Тряпкин — какой замечательный мастер! А вы говорите — Ахматова… Однажды моей маме сказали: «Вам нельзя выезжать за границу, потому что ваша дочь пишет, как Ахматова». Как я была возмущена! Ничего подобного! У моих стихов с ахматовскими никакого сходства нет, разве что краткость. Но таков уж мой склад творчества; я и молодым поэтам говорю: «Не надо растягивать стих, не надо лишних слов, не надо уходить в сторону от главной темы. Возьмите восемь своих срок и вложите их в одно четверостишье!..»

— Вы с молодыми поэтами работаете давно…

— Да… В журнале «Звезда» я 15 лет была поэтическим консультантом. Это было хорошей школой — школой отношений с поэтами. Очень это непросто: с одной стороны, необходимо твёрдо показать авторам все недочёты, а с другой стороны — не огорчать их, не подрубать им крылья. С одной стороны — не вселять в них безпочвенные надежды, а с другой стороны — поддержать, ободрить…

Я видела, как начинали многие известные теперь поэты. В первую очередь хотелось бы вспомнить покойного Анатолия Иванена (†2014), Толю… Хороший поэт с тяжёлой, трагической судьбой. Родителей его сослали на Север — там, в ссылке, он и на свет появился… Сегодня утром вспомнила его и написала такие строчки:

Навсегда запомним это —
Тюрьмы, ссылки, дым войны.
Тяжела судьба поэта,
Неотрывна от страны.

Все мы грешны и больны.
И стихи — одна отрада
Для поэта и для всех.
Осуждать его не надо.

Прославлять его — не грех.
Навсегда его успех.

Судьба у Анатолия Иванена могла бы быть и легче, но на пользу бы это пошло его поэзии? Кто знает… Для поэта слишком лёгкая судьба губительна. Но и слишком тяжёлая — тоже нехорошо: человек начинает ломаться под жизненными невзгодами, ему уже не до стихов. Тут же и пьянство начинается… А пьянство — гибель поэзии. Порою слышишь: «Только выпью — тут-то и начинаю писать!» Может быть, и так, да только что получается в итоге? Ерунда одна. И Есенин принимался за стихи лишь на трезвую голову.

Вообще поэтам нелегко приходится: они создания нежные, и мужчины тоже. Я вам так скажу: истинный поэт должен иметь в своей душе нечто от противоположного пола: женщина — долю мужской силы, мужчина — толику женской слабости. Вот тогда это будет настоящий поэт! Взять всё лучшее от обоих полов, а от худшего решительно отказаться. Женщина, например, должна отказаться от всей этой бабьей глупости — сплетен, склочности; ей нужно взять нечто мужское — смелость, решительность, собранность. Настоящие поэтессы должны быть такими.

— Может быть, это и глупый вопрос, но всё-таки… Попробуйте дать определение поэзии, хотя бы самое общее.

— Поэзия — это душа. Не просто отражение души пишущего, а собственно душа. Говорят: «Чужая душа — потёмки», а у поэта наоборот — она вся прозрачна, вся всем видна. И если ты пишешь стихи по-настоящему, всерьёз, от сердца, то ты не укроешься, не спрячешься, ты будешь весь на виду. Настоящий поэт выдаёт себя каждым словом. А отсюда такой вывод: главный жанр поэзии — это лирика, то есть отражение души стихотворца. Все остальные жанры не вполне поэтичны. Есть, конечно, сатира…

— А как же эпос? Как же великие русские эпики ХХ века — Маяковский, Твардовский?

— Да я вам скажу, даже Пушкин в своих поэмах несколько скован необходимостью развития действия, описания событий — всем тем, что свойственно скорее прозе. Всё это перегружает стих, забивает его. А Твардовский? Счастье, что он шёл от той же частушки, от народной песни! Она делала его поэмы пластичней, живей, ярче. Нет, истинную поэтическую виртуозность можно показать только в лирике, только в коротком стихотворении. Именно в таком творчестве происходит то, о чём я в дерзновении говорю: «Поэтам диктует Бог», — если мы заслужили, то Он нам диктует. А если в стихах вылезает нечто отнюдь не Божественное — значит, кто-то другой нам продиктовал… Такое тоже случается… Я стараюсь избегать этого. Хотя… Был в одной из моих книг цикл «Чёрные баллады» — но это нечто иное, это стихи, описывающие различные виды греха — по Святым Отцам…

Но, что ни говори, а лирика — это лучшее в поэзии. Хотя лирику сегодня не читают, но она для сердца человеческого — лучшее лекарство. Быстродействующее лекарство! Хороший стих моментально действует, как валидол: прочтёшь — и сразу раскроются сосуды и задышишь свободно. И может быть, у тебя слёзы прольются — а это очень целительно для души.

— Как становятся поэтами? Я понимаю: в первую очередь нужен дар от Бога, талант, но нельзя ли и талант «разложить на составляющие»? Что, собственно, включает в себя понятие «поэтический дар»?

— Это не нужно определять словами: всё будет неточно, субъективно, верно только отчасти… Но всё-таки… Мне кажется, что будущий поэт должен в детстве напитаться родительской любовью. Если тебе дано было родиться в такой семье, где все любят всех, значит, ты будешь любить людей. Любить несмотря ни на что, несмотря ни на какие обиды. Меня в жизни часто обижали. Люди практичные говорили мне: «Нет интереса нам с тобой общаться. Невыгодно — что от тебя получишь?» И действительно, что от меня получишь? Я жила в бедности, в нищете послевоенной; тогда большинство так жило — что с нас было взять? Но на ненависть я не могла отвечать ненавистью, не завидовала чужому достатку, ведь зависть — это уже ненависть. Потом с годами, устав от нелюбви, я принялась «воспитывать» себя, на каждый удар старалась отвечать ударом — а как же иначе, если другого языка люди не понимают? Но сейчас, слава Богу, это миновало. Я не могу ненавидеть — только жалеть, если что… И я не могу не любить этих бедных несчастных поэтов. Да, они несчастные люди. И те, кто злые, — они тоже несчастные… Мне всех их жалко — правда, правда…

Немножко я отклонилась от вопроса, но тут есть свой смысл: без любви к людям не бывает большого поэта. А что же ещё поэту нужно? Правильная русская речь? Да! А для этого необходимо, кроме всего прочего, много читать. Я знаю только двух людей в нашем союзе, которые — мне это точно известно — читают широко. Есть такие поэты: о чём с ним ни заговоришь, он тут же сможет развить тему, припомнит, что сказали о том же предшественники. Это очень ценное качество, хотя им нельзя ограничиваться: надо не только книги, надо и жизнь знать, надо впитывать в себя жизнь, стараться всё испытать… Кроме греха, конечно. Хотя и тут всё не так просто: все мы не безгрешны; и только тот, кто сам грешил, а потом нашёл в себе силы покаяться, сможет понять, простить и полюбить других бедных грешников…

И хочу сказать о музыке стиха, о чувстве музыки, скрытой в человеческой речи. Это чувство неотделимо от музыкальности вообще. Надо, чтобы поэт любил музыку. В детстве у меня даже пластинок не было, но радио я слушала, особенно любила оперы. Тётя моя пела романсы, а русский романс — это ни с чем не сравнимая гармония слова и мелодии!.. Я и сама сочиняю песни и пою их «а капелла». Но мне не нравятся те песни, что поются под гитару у костра. Это не поэзия: их сочинители думают, что гитара и звук человеческого голоса скроют недостатки стиха; так оно и выходит, но когда рассматриваешь тексты песен отдельно от музыки, то ясно видишь, насколько разболтан, неряшлив и безпомощен стих. Неточность в слове, в поэзии — большой грех для поэта. Стихо-творцу необходимо самоограничение, —
впрочем, не только в стихах, но и в жизни тоже. Но вернёмся к музыкальности: поэт должен слышать музыку речи, музыку стиха и непрестанно бороться со всем, что эту музыку ломает. Ведь даже у профессиональных поэтов в строчках бывает порой такое нагромождение согласных, такие стыки несочетаемых звуков, что просто язык ломается, когда это читаешь. Какая уж тут музыкальность!..

— Вот такой вопрос: в народе нередко считается, что поэты — это люди не вполне здравомыслящие…

— …Немного с приветом, да? Что на это ответить? Есть такое понятие: логика творчества, логика стиха. Поверьте, это, как правило, — железная логика. А как логика может быть связана с безумием? Конечно, поэт по сравнению с обычным человеком более раскован душою. Он и должен быть раскован, должен чувствовать временами свободу духа, — и это-то состояние внутренней свободы кажется людям непишущим каким-то чудачеством, странностью. Но те, кто любит поэзию, — они поймут поэта и не станут его осуждать. А кто не любит, кому это не дано… Что ж? Жалко их, но что же делать? Поэт должен быть свободным душою, хотя заповеди, конечно, помнить надо. Выражай себя свободно, но не напивайся, не играй в карты, не блуди направо и налево. В молодости никто от этого не застрахован, но надо «вовремя созреть» — по Пушкину.

— Говорят, современная поэзия должна обходиться без рифм. Европейские поэты считают рифмованные стихи дурным тоном…

— Бред какой! Они так считают просто потому, что не владеют родным языком, не видят его богатства, его возможностей. Рифма — это всё! Она окрыляет поэзию! А в русских частушках, к примеру, даже ассонансы окрыляют. Русский язык создан для поэзии, с его помощью можно создавать совершенные творения. Поколения наших великих поэтов трудились над тем, чтобы русский стих достиг высочайшей виртуозности, совершенства, — а теперь взять и отказаться от этого наследия?.. Допустим, я не люблю словесной эквилибристики Хлебникова, но как не использовать звукопись? Мне очень нравится начинать стихотворение со строчки, где есть внутренняя рифма, — это великолепно, стих сразу приобретает движение. Или, допустим, к четверостишию прибавить пятую строчку — я всем поэтам это советую: делайте так иногда, разбивайте однообразие. Когда-то я выпускала серию книг «Сестра таланта», там были собраны стихи современных поэтов, состоящие из одного четверостишия. У всех были четверостишия, а у отца Сергия Григорьянца — шестистишия: он добавлял к каждому четверостишию ещё две строки, выходило очень красиво.

— Приходилось слышать такие слова: «Библия написана стихами…»

— Да, язык Писания необыкновенно гармоничен, его, наверное, можно назвать свободным стихом. Но по-настоящему это чувствуется только в церковнославянском переводе. То же скажу и о молитвах: по-церковнославянски они звучат как прекрасные песни. Но когда слышу молитву по-русски — я в ужасе! Нет красоты, нет пластики языка!.. Но ведь и славянский перевод — это только перевод, и мне интересно, как же это звучало в первоисточнике. Не могу назвать себя глубоким знатоком Писания; для меня существует в первую очередь Новый Завет: он краток, но не сжат, не сух, он говорит нам главное. И когда поэты жалуются мне: «Не пишется… Не идёт… Не могу найти тему…» — я советую им: «Читайте Новый Завет, и вам всё откроется. Сразу появится тема — не обязательно на евангельский сюжет, может быть, совсем иная, но она появится. Придут и силы, и желание писать. Я сама так делаю. Попробуйте, Господь вам в помощь!»

Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН