Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ЦЕННОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ

Есть в церковном календаре праздник, который носит название Недели Православия или Торжества Православия. Связан он с событиями глубокой древности, когда Церковь преодолела ересь иконоборчества, вспоминаются и другие победы Православия над еретическими, неправославными, безбожными учениями и направлениями человеческой мысли. Но многие нынче смотрят на это, как сказал поэт, «словно в бинокль перевёрнутый»: да, были когда-то богословские проблемы и тонкости, учёные люди разобрались, злодеи посрамлены… Нам-то что до того? Мы-то все православные.
Мы, вон, пришли в церковь с утра в воскресенье, когда другие спят. Мы, вон, уже целую неделю пропостились, когда другие пропускают по рюмочке да салом закусывают. Мы, вон, и детям-внукам с утра есть-пить не даём, пускай поревут-поплачут, это им полезно для смирения. Мы, вон, в каждую этикетку на пачке пряников вчитываемся до рези в глазах, и если хоть одну паршивую молочнокислую бактерию там обнаружим — беда! отдать прянике снохе, она всё равно не постится, безбожница. Когда положено — кланяемся, не положено — не кланяемся, «делом, словом и помышлением, зрением, слухом, обонянием» на бумажке аккуратно выписываем и батюшке на исповеди отдаём, всё вычитываем, всё выстаиваем — чего ещё от нас нужно? Со всеми в мире, ни на кого не гневаемся, голоса не повышаем, в голову не берём. У нас простая, детская вера. Чего нам-то о богословии безпокоиться?
А я вам сейчас скажу, чего безпокоиться. Вот, лежит у меня на пороге кельи половая тряпка. Я с ней в мире? Абсолютно. Я на неё гневаюсь? Никогда. Голос повышаю? Да ни в жизнь. И в голову ровно ничего на её счёт не беру. Пройду по ней, вытру ноги, пяткой расправлю, и весь с ней разговор. Она, может, и пискнет иной раз что-нибудь, тряпочка моя, о чём-то меня попросит, пожалуется, всплакнёт, — а я её каблуком приложу покрепче: пускай смиряется, это для неё как раз, лучшего не придумаешь. Такие вот у меня с ней прекрасные православные отношения.
Ну, бывает, конечно, что тряпка совсем потеряет вид, затаскается, уже и видеть её противно, и посторонним людям стыдно об неё ноги вытирать. Тогда ладно, брошу её в ведро, прополосну — и снова она чистая. А если уж, так и быть, повешу её просушить на солнышке да ветерке — тут уже радость до небес и слёзы счастья: «Подумать только, и мне, простой тряпке — такая высокая честь…» Ну, подсохнет, и снова на место. А как обветшает — скажу: «Хорошая была тряпка, умерла на послушании!», швырну на помойку, а себе новую тряпку найду, и дело с концом.
Повезло тряпке, как вам кажется? Вспоминаете, что послушание и смирение выше поста с молитвой? Думаете, пострадала тряпка, смирилась, потерпела в этой жизни, а теперь в селениях праведных учиняется и на лоне Авраамле упокояется? — Да ничего подобного. Не надо себя обманывать.
Тряпкой была она в земной жизни, тряпкой и осталась после смерти. Я сам лично выбил из неё образ Христа своими вонючими сапогами. Кроме моих сапог, другого бога у неё не было и быть не могло: я ей об этом не раз напоминал, подбирая нужные цитаты. И в храме стоя, она ни бельмеса не понимала, и Евангелие так шустро вычитывала, что смотрела в книгу, а видела фигу, гордясь к тому же своей простой детской верой. И если случалось ей взглянуть по сторонам, то перед глазами у неё оказывались всё те же этикетки от постных пряников да подобные ей тряпки, предметы её зависти или гордости, смотря по тому, сколь часто или редко я вытирал о них ноги.
Всю свою спесь, лицемерие, тупость и ложь, которые исподволь завладели моей собственной жизнью, я вдавил ей в лицо подошвами своих сапог. Горе, горе и мне, и ей, и нет нам спасения.
И вот теперь, в эту минуту, в тоске и ужасе простирая руки ко Всевышнему, я открываю для себя «богословские тонкости» — только уже не в перевёрнутом бинокле, а прямо перед собой, в страшной близости, в слепящем свете последней истины: что человек — не тряпка, а образ Божий; что одна-единственная человеческая душа ценится выше всей вселенной — потому что за неё, за эту душу, отдал жизнь на Кресте Христос Бог; что нету у нас иного пути к Небу, чем путь Креста — путь жертвенной любви к Богу и ближнему, и нету иной возможности удержаться на этом узком пути, чем в Его Святой, Соборной и Апостольской Церкви.
Боже, даруй мне дар покаяния.
Иеромонах Макарий