Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Война и мiр

МЕНЯ ЖДУТ НА ДОНБАССЕ

Сергей Иванович Псарёв — писатель, художник… Офицер-отставник, 20 лет отслуживший на Байконуре, принимавший участие в таких делах, как, например, подготовка полёта «Союз—Аполлон»… Православный человек, влюблённый в красоту русских храмов — на Валааме, на Псковской земле, в Карелии. Он говорит:

— Я видел, что побеждать можно не только силой оружия, — побеждать можно и красотой. Когда я в катере на подводных крыльях плыл в Кижи, то рядом со мной была женщина из Швейцарии. Она на коленях стояла возле иллюминатора и всё смотрела, смотрела на Онежское озеро, на приближающийся остров… И я подумал: «Кто-то бьёт ракетами, чтобы покорить себе чужие народы, — а тут человек увидел красоту — и он побеждён, он стоит на коленях перед этой красотой». Красота, она вроде бы и хрупкая, но имеет гигантскую силу! В Кижах я подходил к Успенскому храму, прикладывал руки к его нижнему венцу, и я чувствовал, как в меня перетекает тепло, — непередаваемое ощущение… Я, конечно, могу красиво писать и о войне, могу, например, написать, что во время обстрела земля дрожит, как будто по ней несётся табун диких лошадей, но мне приятнее другая красота.

Но мы-то встретились с Сергеем Ивановичем Псарёвым, чтобы поговорить именно о войне — о его рейсах на Донбасс, на СВО, куда он ездит, чтобы передать нашим бойцам бронежилеты и… Ну всё, что обычно привозят в таких случаях. И книги — Сергей Иванович непременно везёт с собой книги, потому что они, оказывается, нужны там всем — и мирным жителям, и тем, кто сражается.

— Сергей Иванович, скажите, какая из ваших книг нравится вам больше всего?

— Как у всех: самая любимая книга — последняя, та, что посвящена Донбассу. Она очень тяжело мне давалась, она дорого стоила. Но я должен был её написать. И я, как военный человек, смотрю на войну другими глазами. Я не хочу рисовать то, что рисуют в студии Грекова, —
эти медальные профили, мужественные лица: комбайны идут в ряд, танки идут в ряд, солдаты идут в ряд… Это хорошо для монументальной живописи, но война, она же не такая. Если люди поверят, что война такая, то пойдут туда и на третий день их убьют.

Сейчас я только взгляну на любую серию военных рисунков и сразу увижу, был художник на войне или нет. Есть какие-то детали, по которым легко определить, срисовано это с фотографии (а фотографии у нас на 99% постановочные) или с натуры.

Я когда ехал на Донбасс, то хотел это увидеть: не ту войну, которую показывают, а ту, которая на самом деле. Я увидел, и теперь у меня взгляды другие. Мне это было нужно, потому что в Донбассе непременно спрашивают: «Ты на позициях был? На передовой был?» — и если да, то с тобой начинают разговаривать.

Мне приходилось встречаться с батальоном «Барс III», российской десантно-штурмовой дивизией, Первой славянской бригадой Министерства обороны, «Ахмат-Север». Был на Запорожском направлении, Донецком направлении, в Луганске… По большим городам я практически везде был, кроме Херсонской области.

И как нас, гостей, берегли военные!.. Помню, мы ехали на «буханке», так нас усадили возле дверки, чтобы, если что, мы могли сразу выпрыгнуть. Я тогда подумал: «Я прыгать не буду. Что такое на восьмом десятке выпрыгнуть из машины на полном ходу в полной темноте?» И беспилотник сняли, когда выходили с позиций, — а дорога простреливалась очень здорово… Мы туда съездили, а ночью нашу буханку расстреляли. Она сгорела, и двух солдат не нашли. Я потом к начальнику штаба подошёл: «Скажите, не из-за нас это произошло?» А он: «Это обычное дело, всё нормально». Потом через двое суток пришла информация, что пропавшие остались живы — успели выпрыгнуть, но одному пальцы оторвало.

…Я отправляю туда книги, отправляю туда рисунки — люди их с благодарностью принимают. Но вот бронежилеты надо чётко довозить до адресата, передавать из рук в руки, да ещё и зафиксировать передачу. Время такое: у нас можно бронежилет подписать, отправить бойцам, а потом увидеть его где-нибудь в магазине. Эта война — вещь непростая: одни воюют, другие зарабатывают, третьи и воюют, и зарабатывают. Иные проводят параллель между Великой Отечественной войной и спецоперацией… Нет, этого делать нельзя, это совершенно разные вещи. Та война ставила всех в равные условия, здесь не так…

— Какое ваше главное впечатление от спецоперации?

— Меня на войне больше всего потрясает то, что€ переживают мирные люди. Военные что ж, это их выбор, но когда видишь, как военные ходят в бронежилетах, в касках, а между ними шмыгают дети… Где родители этих детей? Мать где-то работает, отец на фронте, а они предоставлены сами себе — в той зоне, где падают ракеты, снаряды, где огромное количество мин. Кассеты, «колокольчики» и прочие украинские мины калечат в первую очередь детей, причём в большом количестве. То, что делаем мы, —
эти «бабочки», «лепестки» — они отработают своё время, а потом срабатывает устройство и они обезвреживаются. А на украинских такое устройство отключено: тебя не убьёт, но стопу оторвёт — и как ты после этого жить будешь?

Я видел там детские рисунки. О чём мечтают дети? Они рисуют себя с родителями. Они рисуют солнце, рисуют дом, рисуют игрушки — вот о чём они мечтают…

— Войну не рисуют?

— Редко. Её больше в Петербурге рисуют, где войны не видят. Один мальчик на Донбассе, который уже повоевал и лежал в госпитале, сказал мне: «А вы можете в мою палату зайти?» И стал мне свои рисунки показывать, — а там у него война, страшная война.

— Как видит эту войну православный человек?

— Сам я крестился довольно поздно: меня отец не захотел крестить в детстве. Я, когда был некрещёным, ходил мимо храма и остро чувствовал: там своя жизнь, а ты в ней чужой. А когда покрестился, захожу в храм каждый раз и думаю: это мой дом. Но чтобы дойти до этого, я прошёл долгий, длинный путь. А на войне проходят его очень быстро, потому что бойцу нужна нравственная, духовная опора, которой на войне нет, — и только вера даёт ему такую опору. Атеистами там остаются единицы, — это я точно говорю.

— Кто из наших военных на Донбассе произвёл на вас самое сильное впечатление?

— Я скажу так: личностей там много. Вот командир батальона «Барс III», у него позывной Дядька. Я с ним побеседовал и понял: таких-то командиров бойцы и называют «батя»: хоть он и не старый, но как отец своим солдатам. Он страшно переживает из-за несоразмерных потерь, ведь потери там, конечно, очень большие, и прежде всего от беспилотников. На гражданке в его подъезде никто не знает, что он командир батальона: он говорит всем, что работает на Севере и ездит туда в командировки. Он очень совестливый человек. Он настолько совестливый, что, думается мне, после завершения этих событий (а они ведь всё равно когда-то завершатся!) этот человек в мирное, безмятежное состояние уже не вернётся. Точно так же, как мой отец, который воевал в Великую Отечественную, — он так и не вернулся в исходную.

А вот другой боец — Хакко, якут. Он примерно так говорит: «Я ничего не испытываю, когда убиваю. Убил и всё, — а какая от врага польза? Никакой. Вот на охоте я лишнего зверя не убью, потому что зверь даёт шкуру, мясо, — его надо беречь. А от этого никакой пользы, только вред». Он настоящий охотник, — и православный, кстати говоря. А у другого я спросил: «Ты помнишь своего первого убитого?» А он: «Давайте я вам не буду о нём рассказывать». А просто он штурмовиком был и видел глаза тех, в кого стрелял. «Нет, не буду об этом рассказывать! Оно ко мне возвращается», — и полез за бутылкой после этих разговоров.

Здесь иногда бытует такое мнение: эти люди идут туда зарабатывать деньги. Но что значит «зарабатывать деньги», когда тебя в любой момент могут убить? Конечно, человек должен получать вознаграждение за риск… Все бойцы, кого я знал, — люди семейные. Это не бродяги безродные, которым нечем заняться, которые от безделья идут подзаработать. Нет, — люди сознательно туда стремятся. Это патриоты. Они говорят: «Мы не хотим передавать эту войну своим детям!» У всех по три-четыре ребёнка, у всех жёны ждут не дождутся…

Вот боец с позывным Кот — в Славянской бригаде снайпер. Он из Иркутской области, шахтёр. С шахтёрским характером парень, спокойный, рассудительный, без надрыва, без криков. После войны собирается поступать в университет. Этот Кот, он умница, с тонким юмором, умеет рассуждать о любых вопросах и из той категории людей, которые ничего не боятся. Скажем, придёт к нему завтра президент России — он и с ним будет спокойно разговаривать. Абсолютно уверенный, самодостаточный человек, который нигде кланяться не будет, — и он знает, зачем пришёл на войну.

Потом, командир взвода с позывным Армагеддон. Фамилии его я не знаю. Человек уникальный: сумасшедшая энергия, сила воли… И его очень-очень любят солдаты! Для меня как для военного это показатель: ты ещё не видел человека, а солдаты уже начинают про него взахлёб рассказывать. В нём, возможно, смесь кавказских кровей и русских: речь у него без малейшего акцента, но внешность, орлиный нос, эмоции — всё кавказское. Личность героическая, но притом и скромная. Такие люди войну и выигрывают. Он полон энергии, которая заражает всех вокруг него. Когда к нему каким-то образом попадают ребята слабенькие, хиленькие, он их держит при себе, пока они не заматереют, массу не наберут, здоровыми не станут, — а до тех пор никуда не посылает! Он их бережёт, у него своих четверо детей, ему тридцатник с небольшим.

И ещё я видел одну женщину, она у меня в книге выведена под именем Светлана… Она с Дальнего Востока приехала, чтобы быть поближе к мужу. Она наполовину русская, наполовину — из каких-то северных народов. Журналистка, мать троих детей. Она ехала с нами на встречу с мужем, а нужно было проехать штук шесть блокпостов, — и на одном посту как начали нас потрошить! Она уже и надежду потеряла, слезами заливается… «Вот, — говорит офицеру, — возьмите мой амулет, только пропустите!» Амулет у неё — рыбка такая… Для неё он имеет большое значение, а для офицера это вообще ничего. Но что-то у него в душе дрогнуло, и он перестал куражиться… И вот приезжаем в большое село неподалёку от передовой. Все здания побиты, постреляны, и муж её на связь не выходит. И тогда она говорит нам: «Можно, я свои стихи почитаю?» — «Тебе всё можно!» Она читает — и мужики плачут… Наконец приезжает муж со своими штурмовиками. Все закопчённые, чёрные — настоящие солдаты. Они на богатырей не похожи, но именно такие — настоящие герои. Они не получают ни орденов, ни славы, и сильно обижаются, что говорят не про них… Встреча была удивительная…

Светлана потом рассказывала мне, как муж приезжает к ней, а потом звонок — и он опять уезжает, и двух часов не прошло. Он даже в отпуске ни разу не был, хотя у него уже и орден есть. Познакомились они в мастерской в автосервисе: было холодно, и оба одновременно подошли к печке погреться. Она говорила: «Мир вокруг был такой замороженный — и мы с ним встретились у одной печки».

— Вы были офицером в мирное время… Скажите, в чём разница между той армией, которую вы видели, и той, что сейчас воюет?

— Разница вот в чём… Когда мы проводили учения, то делали всё, как не будет на войне. В душе мы были совершенно уверены, что вой­ны не случится, что никто на нас не нападёт. Соответственно и вели себя. Никто не верил в то, что действительно придётся встать под пули, что придётся умирать.

— Как вы считаете: у военных на СВО накопилась усталость —
и физическая, и моральная? Они ещё способны воевать?

— Естественно, накопилась. Люди выбывают на фронте очень быстро: 70% состава меняется за счёт двухсотых и трёхсотых, — потери колоссальные, и прежде всего от беспилотников. Потому-то мы и двигаемся вперёд очень медленно, что это сопряжено с большими потерями. К тому же на военные действия в большой степени влияет политика: где-то наверху решают, куда идти, куда стрелять. Конечно, накопилась огромная усталость, но все чувствуют страх, что всё это закончится каким-нибудь позорным компромиссом. Сколько людей уже погибло — и для чего? Чтобы всё вернулось к началу? Нет, эта война должна закончиться только на наших условиях, иначе все силы потраченные, все люди погибшие — погибли зря.

Я когда в первый раз приехал на Донбасс, почувствовал, будто снова призвался. И теперь вижу: надолго мне останавливаться здесь нельзя. Надо возвращаться. Меня там ждут.

Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН