Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
БУКЕТ
Живой букет
В прозрачном хрустале
Теплом согрет
В квартире на столе.
Свежи цветы,
Хотя и терпят плен.
Их красоты
Пока не тронул тлен.
Но дни идут.
Хрустальной вазы гнёт
Не жизнь в саду —
Букет вот-вот умрёт.
Но так ещё
Его приятен цвет —
Розовощёк
Подвянувший букет.
Хранит хрусталь
Гербария печаль:
И жалок вид,
И расставаться жаль.
†††
Мой летний город подчинён цветенью:
Черёмухой наполнен и сиренью,
Акацией, шиповником, жасмином,
Тюльпанами и пухом тополиным.
Так приторен порой цветенья запах,
Крадущийся на сладких мягких лапах
По улицам, районам и кварталам,
Что я себя на мысли вдруг поймала:
Мой город стал подобием букета
И высится в бездонной вазе лета.
†††
Дым костра — светло-серой завесой
Над остатком зелёной травы,
Испарения влажного леса,
Терпкий запах осенней листвы.
Мы на время покинули город,
Окунувшись в лесную красу.
Небо хмурится, сумерки скоро,
И дождинки уже на носу.
Под ногами иголками сосен
Выткан осени жёлтый ковёр.
А тебе, знаю, город несносен —
Он асфальт над травой распростёр.
Но различно у нас восприятье —
Есть везде обаянье своё…
Всё стараюсь понять и принять я…
Осень жизни проходим вдвоём.
9 МАЯ 2020
Сегодня не было парада…
И мне смириться нелегко
С тем, что прошла такая дата
В плену квартирных пустяков,
В тиши налаженного быта,
Где в громких шоу без конца
От «звёзд» до «первого лица»
Напоминают: «Не забыто!»
Мы помним!
Но избыток фальши
Сожмёт бесчувственным кольцом:
Подумать страшно: «Что же дальше?
Что будет с памятью отцов?»
За внешней скорбью, за словами
Сквозит игра и пустота,
И нам в кино, в военной драме,
Пустыми хлопает глазами
«Солдаток» юных красота.
†††
Перед блокадной датой выпал снег.
Впервые в эту пасмурную зиму.
Вода в Неве замедлила свой бег,
Готовая к январскому режиму.
И тишина морозная сошла,
Как память о суровой страшной были.
Из тех времён неведомого зла,
Что мы не знали, только не забыли…
А после снега лил холодный дождь,
Стекали струи цвета серой стали.
И ветер дул, и пробирала дрожь,
И небеса до вечера рыдали.
КОШКА
У кошки — лицо измождённой женщины,
Узкое, аскетичное.
Черты в нём условны, в разы уменьшены,
Но отражают типичное.
Кто приютил бы приблудную серую
Жительницу дворовую?
Смотрит в глаза: Может, будете первыми?
Скрасьте судьбу суровую!
Только надежда её преждевременна —
Вот оно, зло вселенское:
Кошка некстати совсем беременна…
Женское, всё в ней женское!
†††
Я вбираю тебя дыханием,
Взглядом, словом, соприкасанием,
Слухом, разумом, подсознанием
В череде наших встреч-разлук.
Я впадаю почти в зависимость,
Изучая тебя, как письменность,
Как наскальных рисунков истинность
Приблизительностью наук.
И летит вовне всё привычное,
Надоевшее и типичное,
Может, общее, может, личное
В зыбком воздухе новизны.
Я твоим становлюсь дыханием,
Словом, голосом, пониманием.
Я твоим становлюсь желанием
Возрождающейся весны.
†††
Я в этом шалаше не строю рай,
Я в нём живу, согрев сырую землю.
Здесь воздуха сквозь ветви — через край!
А звукам незнакомым — чутко внемлю.
Сюда меня направила судьба,
Столкнула в гать с асфальтовой дороги.
Комфорта — не скажу, что я раба, —
Теперь совсем довольствуюсь немногим.
Теперь мне домом — простенький шалаш.
В нём множество прорех и недоделок…
Но дни мелькают яркой стайкой белок,
Что шишки тягот собирают смело,
Взамен оставив юности кураж!
НА РЕКЕ СУНЕ В КАРЕЛИИ
Мы уезжаем. Сыплет дождь.
И Суна плещется прощально.
Но всё ещё чего-то ждёшь,
Пейзаж заучивая скальный.
Маршрут забудется едва:
Река, карельские озёра,
Где, как помпоны, острова,
Лесов колючие заборы.
Потока бурная игра,
Пороги, камни, перекаты,
Жар ярко-рыжего костра
И цвета нежности — закаты.
Остался в сердце тихий плёс.
Там на стоянку с хвойной кроны
Слетел приметный клювом клёст,
Еловых шишек друг исконный.
Есть фотография клеста!
И прочих снимков — больше ста.
КОСТЁР. ТРИПТИХ
Мы развели костёр в заснеженном лесу…
Краснеющий среди сугробов белых,
Его живой огонь расплавил снег внизу,
На головнях танцуя обгорелых.
Стремятся в высоту шальные язычки,
И жаром дышат огненные мушки,
Что вьются над костром, коварны и легки,
От пляски Огневушки-Поскакушки.
2
Убрали головни,
И пламя улеглось.
Но ветер-баловник
Целует пепла горсть,
И вспыхнут угольки —
Живые узелки —
Огня былого злость.
Ещё костёр живой:
Искристая возня
Идёт сама собой,
Мерцание храня.
Пока хватает сил,
Ещё не гаснет пыл —
Агония огня.
3
Ножовки звук
И треск сухих ветвей.
Намеченный костёр тому виною.
В тепле паук
Из спаленки своей
Явился, и повеяло весною.
Конец зимы.
Охвачена огнём
Чуть влажная охапка дровяная…
И даже мы
В себе огонь несём,
Друг друга то и дело разжигая.
†††
Лес вытесняет жизни суету.
Костром испепеляется привычное.
И плавится на солнечном свету
Пустое, маловажное, столичное.
И думается только про сейчас.
Ни будущего зыбкого, ни прошлого.
Трещит крылом невидимый бекас,
И птичий крик доходит до истошного.
Как будто попадаешь в мир иной —
В зелёное лесное измерение.
И неспроста приходит вдруг прозрение:
Я здесь своя, поскольку ты со мной.
†††
А по небу плыли не звери, не рыбы,
А тёмного цвета тревожные глыбы.
Печально тянулись они вереницей
На синей раскрытой небесной странице.
И не было чаек, и солнца не стало.
С песчаного берега, будто из зала,
Следила я молча за мрачным парадом.
А глыбы тянулись фактически рядом.
Они надвигались, взрывая фатально
Всё то, что привычно казалось нормальным,
И мирное небо открылось с изнанки —
Ползут вереницей небесные танки.
†††
Вот покуражилась гроза
Над лесом Финского залива!..
Лесной дороги полоса
В узорных вычурных извивах.
Колючий шишечный настил
Покрыл тропинки в лесопарке.
А дикий ветер превратил
Стволы в шлагбаумы и арки.
Мелькнула неба бирюза!..
В безбожной ярости разгула
Недавно страшная гроза
Как будто ангела спугнула.