Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Этим
летом я получил от Бога неожиданный и роскошный подарок. Этот подарок называется
«город Ярославль». Размышляя, куда бы отправиться на три летних денька, мы почти
наугад ткнули в эту точку на карте, которая до сих пор была для нас именно
точкой — ничего не говорящей, не манящей, не волнующей. Купили билеты и поехали.
Ну нет, не совсем так это было. Всё-таки я твёрдо знал о Ярославле одно: он стоит на Волге. А я никогда в жизни на Волге не бывал, и это меня как-то тревожило… Что-то вроде стыда испытывал я всякий раз, когда слышал слово «Волга». Нехорошо: жизнь прожил, а великую русскую реку так и не увидел. Нет, я видел её два раза, — но из окна вагона, и это даже хуже, чем не видеть совсем: вон она, Волга, а ты проносишься мимо; секунда — и её уже не видно, а ты даже и разглядеть её не успел как следует. И когда Людмила Зыкина пела по радио: «…свои ладони в Волгу опусти!..» — я воспринимал это как лично мне данное поручение и мучился невозможностью прямо сейчас исполнить его.
Волга
Естественно, попав в Ярославль, я первым делом принялся выискивать пути к Волге. Автобус, вёзший нас до гостиницы, проехал по мосту через какую-то реку. «Вот она!»
Хм… Узковата и бледновата, но… Кто его знает? В конце концов, это же не Астрахань и не Сталинград, это верхнее течение, где великая река ещё не успела в полной мере набрать величия… Едва скинув вещи в гостинице, мы вернулись к тому самому мосту. Сели на красивом песчаном бережке — центр города, но здесь парковая зона, место отдыха, тихо, зелено — и река… Волга? Нигде нет никаких указателей… Но словно кто-то мне шептал: нет, это не она! Не она! Не может быть, чтобы это была она! Хотя река, надо сказать, была и красива, и как-то по-особому душевна…
Мы пошли искать настоящую Волгу.
Через большой парк вышли на место, называемое Стрелкой… Вот теперь — точно она!
У Стрелки сливаются две реки — Волга и та, первая, носящая милое, смешное название КОторосль. И Волга… Может быть, где-то в Самаре, в Астрахани она и шире, и мощнее… Но мощь ведь не только шириной определяется: она в каждой волне, она в цвете воды, она в небе над рекой, она в рельефе берегов… Нет, тут ошибиться было нельзя: перед нами текла настоящая Волга.
По гранитным ступеням я спустился к воде и — опустил в Волгу ладони. Потом умыл лицо волжской водой. Я, конечно, старался проделывать это без лишнего пафоса, как бы невзначай, но для меня это была самая пафосная минута за последние лет, наверное, десять.
Потом мы видели Волгу в Тутаеве, небольшом городке неподалёку от Ярославля. Там, не стиснутая гранитом, она текла радостно и легко, а на противоположном берегу среди сплошной зелени через каждые пятьсот метров возвышались красивейшие старинные храмы… Умирать буду — не забуду эту панораму! В Тутаеве мы даже переплыли Волгу на лодке — туда и обратно, мы даже купались в ней! Можно сказать, жизнь прошла не даром.
Ярославль
Я всегда возражал тем, кто называет наш Петроград нерусским городом. Я говорил (и сейчас стою на том), что наш город русский, очень русский. Русь велика. Её не выразишь одной матрёшкой и балалайкой. Она свободно вмещает в себя и Петропавловский шпиль, и Адмиралтейство, и Зимний дворец, она может быть и такой. Медный всадник — это символ не только города, это символ всей России, вечно вздыбленной над бездной, устремлённой в неземные дали.
Но, конечно, живя безвылазно в Питере, невольно забываешь об иных ликах России. Живя вечно в Северной Руси, курсируя от Новгорода до Вологды, забываешь, что не только северная аскеза присуща нашей державе.
Когда мы вошли в Ильинский храм, что на Советской площади Ярославля, я раскрыл рот: вот этого-то в Петербурге точно не увидишь! Даже такая мысль мелькнула: «А России-то мы до сих пор и не видали!» (Но это, пожалуй, слишком сильно сказано.) Какой-то невероятной новостью показались мне эти шатровые колокольни, эти росписи от пола до купола… Казалось бы: видел же я старинные храмы, вологодские, новгородские, тихвинские… Да что там — я в Ферапонтове бывал, смотрел на фрески самого Дионисия… Но только тут, в Ярославле, вся эта старина проняла меня до глубины души.
Советская площадь вообще чрезвычайно красива — просторна, ярка, и главное — вся организована так (не знаю, сознательно или бессознательно), чтобы особо выделить свою жемчужину — храм Ильи Пророка. Сейчас рассматриваю его фотографии — нет, не то! Он цветёт и благоухает именно на площади, именно там он ошеломляет своей красотой, там его шатры и луковицы кажутся не выстроенными, но процветшими, — он весь как куст белых роз. Нередко бывает так: здание, красивое снаружи, внутри уже не столь впечатляет — или наоборот… Про Ильинский храм этого не скажешь: он невероятен и внутри, и снаружи.
А таких храмов в Ярославле не один и не два.
А
вот ещё один «туристический объект» — та самая Стрелка. Она очень мало похожа на
петербургскую; представьте себе длинный (400 метров) мыс там, где Которосль
впадает в Волгу. На мысе — фонтаны, газоны, он выложен камнем под мрамор, а над
ним на высоком холме стоит огромный Успенский собор — когда-то полностью
снесённый, а теперь полностью отстроенный, белокаменный и златоглавый. И эта
протяжённость мыса, и высота холма, и бело-золотое сияние собора, и мощное
стремление Волги, и тихое течение Которосли — всё это вместе составляет
незабываемую картину.
Нет, чего-чего, а туристических объектов в Ярославле хватает. Если описывать их по порядку, не хватит и всей газеты. Но Ярославль берёт даже не этим. Я сейчас говорю, конечно, только о центре: за три дня мы и центр-то осмотреть целиком не успели, не то что остальные районы.
Но центр! Там всё-всё не так, как в Петербурге, не так, как в Новгороде, не так, как в Вологде. Там улицы другие — значительно уже, но совсем не тесные, они в каком-то танцевальном ритме разбегаются и сходятся, растворяются в площадях… Там в самом плане города особый дух — средневековый, но не европейского Средневековья, а нашего, русского, родного… И всё это средневековье не музей, а шумная, современная жизнь.
Очень красива старая застройка — линия зданий вдоль каждой улицы нарядна, как резной наличник на русской избе. Меж двух улиц — Комсомольской и Первомайской — встала могучая Знаменская башня, в нескольких шагах от неё знаменитый Ярославский театр — его здание тоже дышит силой и главенствует над местностью.
И конечно, народ особый. Поговорка была: «Ярославцы все красавцы, русы кудри — сто рублей, а буйной голове и цены нет…» — она и сегодня действенна. Ничем не похожа ярославская толпа пешеходов на питерскую: и лица другие, и жесты другие, и гул голосов другой (хотя, если слушать каждого ярославца по отдельности, то особой разницы в говоре не ощущается). И ещё: все нарядные. Все, все! (Ну, по крайней мере, в центре). Никто не одет абы как, все наряжаются. Правда, ничего вычурного, никакого авангарда, но все стараются выглядеть красиво. Туристу, только что вылезшему из поезда и не успевшему ещё приноровиться, даже как-то неловко.
Помню двух столичных (наверное) девиц, коих занесло в маленький Тутаев: «А что, у вас тут только иконы? Только церкви?.. Больше ничего интересного нет, что ли?»
Боже мой! Да на Ярославской земле церкви — это даже не архитектура, даже не деталь пейзажа, — это какие-то сполохи Духа. Колокольни, они словно не поднимаются к небесам, а спускаются с небес, точно лучи фаворского света. Воздух над Ярославлем пронизан колокольнями и куполами, эти колокольни и купола составляют как бы второй — небесный — ярус города.
Тутаев
Конечно, хотелось нам посетить Тутаев. Почему? Потому что там — отец Павел (Груздев). Хотелось сходить на его могилку.
Загадочным он был человеком. Ничего не попишешь — юродивый. Я про его чудачества такое слышал, что не всё и расскажешь, не всякий и принять такое согласится. Помню, при мне Алексею Ильичу Осипову задали вопрос: «Вы считаете отца Павла (Груздева) святым?» Профессор выдержал паузу и отрубил: «Не знаю!»
Вот, одну историю расскажу — её я слышал он старого батюшки из Павловска,
который с отцом Павлом был близко знаком. Однажды в тутаевский магазин завезли
аджику. Что это такое? Никогда такого здесь не видели и не слышали о таком
никогда. В очереди одна женщина недоумевает: «Ну и на что она, эта аджика? Что с
ней делать-то?» Случился тут отец Павел. Он скромно посоветовал рабе Божией: «А
из неё суп варят. Две банки на кастрюлю —
и отличный суп получается!» На следующий день несчастная доверчивая женщина по
всему городу гонялась с палкой за отцом Павлом: «Ах ты поп бессовестный! Я мужу
супу наварила! Самое свежее мясо взяла! Всё выкинуть пришлось!»
Вот такая история. В ней как будто ни особой мудрости, ни тайного смысла углядеть нельзя… Просто юродство.
А юродство на Руси — это…
Вот мы и пришли к отцу Павлу на могилу.
Но сначала немного о Тутаеве. Он лежит на двух берегах Волги, и когда едешь туда из Ярославля, важно не перепутать автобус: одни идут на левый берег, другие — на правый. Мы перепутали. Но нисколько в этом не раскаялись.
Ибо на том берегу, куда нас привезли, стоит Воскресенский собор. Опять-таки, очень трудно его описывать: его красота и величие неотделимы от Волги, от синих небес, от зелёного высокого берега, от не менее красивых храмов на противоположном берегу. Он похож на святого старца — может быть, на отца Павла (Груздева).
А внутри в нём среди прочих святынь есть огромная (примерно три на три метра) икона Спаса. Эта икона чуть приподнята над землёй, и под ней устроен узенький коридорчик — от левого нижнего угла иконы до правого нижнего. Богомольцы читают свои молитвы перед этим образом, прикладываются к нему, а потом становятся на четвереньки и проползают под иконой по этому коридорчику. Надо три раза подряд проползти. Это называется «прониматься» — вполне узаконенный обычай, не суеверие какое-нибудь. Мы тоже «пронимались». И вы знаете, в этом «пронимании» есть что-то юродивое, что-то от о.Павла (Груздева), хотя обычай этот появился давным-давно, задолго до отца Павла. Какая-то необходимость в том была, чтобы, прежде чем попасть на могилу к старцу, скинуть с себя и важность, и серьёзность и на карачках проползти трижды по тесному, узкому деревянному лазу.
Но могила отца Павла находилась на другом берегу. Мы пошли к парому, но этот тяжёлый, неуклюжий водоход как-то не располагал к себе. Мы предпочли нанять лодочку-моторочку и лётом пересечь реку. («Переплыть Волгу» — для меня это звучало как «взойти на Монблан»!) Потом долгий-долгий переход через частные застройки, да всё вверх по склону, пока наконец, уже отчаявшись и решив, что заблудились, оказались мы на кладбище.
Кладбище — ну самое обыкновенное! Ничем не выдающееся. Зато повсюду указатели: «К отцу Павлу (Груздеву)». Не заблудишься!
И вот под одной сенью четыре могилки: родители батюшки, его сестра и он сам. Тут постоянно сидят паломники — очень тихо, спокойно, сосредоточенно. Я спросил у одной семьи: «Вы знали отца Павла в жизни?» — «Нет, только по книгам! Много читали о нём — и вот приехали…» А портрет отца Павла — под крестом, у самой земли, так низко, что моя жена даже постеснялась фотографироваться у этого креста: «Что же, мои туфли будут рядом с его ликом?» Но даже в этом «приземлённом» портрете чувствуется некое юродство…
Потом пришла женщина, которая взяла на себя обязанность ухаживать за могилкой отца Павла… Нет, она тоже не знала его при жизни, но любит старца и радуется, служа ему.
Надо всё же сказать…
Нехорошо это — подмечать недостатки в городе, который принял тебя так радушно, так ласково, так празднично. Но всё-таки скажу, потому что недостатки эти не есть нечто присущее Ярославлю искони, а так — наносное, то, что легко убрать, и уберут, несомненно, и через короткое время никто о них не вспомнит.
Ну, во-первых, музыка. Она звучит на некоторых чудесных ярославских улицах — и всё невпопад. На Вахромеевском бульваре, зелёном, тенистом, то и дело раздаётся «Smoke on the Water» — Deep Purple! Ну нет слов! Ну при чём здесь это?! Ну кому это пришло в голову? Я нарочно пытался придумать что-то менее подходящее к окружающему — и не смог.
На Стрелке громыхает вперемежку то Жан-Мишель Жарр, то «We are the Champions» группы Queen, то знаменитый дуэт из «Призрака Оперы». Знаете, впечатление создаётся такое: до Ярославля наконец-то докатилась мода на классический рок! Я не ханжа, я сам когда-то любил рок и сейчас ещё могу послушать его с удовольствием, но зачем класть варенье в щи!..
Хотел бы я посмотреть в лицо человеку, который подбирал этот репертуар…
А потом вечером пешеходную улицу Кирова перегородила некая самопальная рок-группа, и на весь город загремело пение на «богомерзком английском языке» (как выразилась об «инглише» одна сербская монахиня).
Нет, это бывает, что люди, выросшие в городе, перестают чувствовать его дух, его красоту… Им хочется чего-то совсем иного… Вот и начинают натягивать на коня джинсы… (Хотел сказать «на корову седло», но для Ярославля подберу более изящное сравнение.)
Но куда хуже неуместной музыки меня неприятно поразила скульптура у вновь отстроенного Успенского собора. Она называется «Троица». Представьте себе: три фигуры, чьи позы более или менее точно повторяют позы рублёвских ангелов… Но они без нимбов! Нет нимбов… Нигде нет креста, который бы хоть как-то напоминал зрителям о христианстве… Позвольте, но у «ангелов» даже крыльев нет! Да кто же тут изображён? Зачем это — и возле православного храма? Проходящие мимо туристы развлекаются вовсю: пытаются попасть монеткой в чашу, снимаются в обнимку с «ангелами»… Нет, тяжёлое впечатление производит эта скульптура. Надеюсь, что она недолго будет «украшать» славный город.
Поцелуй на прощание
И хватит о грустном. Уже спеша на вокзал, мы решили заглянуть в Успенский собор. Службы как будто не было, жена встала за свечами в лавку, а я пошёл разглядывать иконы. Вдруг под высокими сводами собора раздалось слаженное пение. В первый момент я решил, что это запись, но потом увидел, что в левом приделе священник служит службу перед раскрытым мощевиком, и небольшая группа прихожан столпилась вокруг него. Вдруг все встали на колени, священник начал читать молитву. Я понял, что они молятся свв.благоверным князьям Феодору, Давиду и Константину — первым святым Ярославля, его небесным покровителям. Мы с женой тоже преклонили колени, а потом вместе со всеми приложились к открытым мощам. Очертания трёх голов — князя-отца и двух его сыновей — явственно проступали сквозь покров. Невозможно было отделаться от ощущения, что мы целуем спящих…
Мы ведь не собирались заходить в собор, но всё-таки зашли — и именно в тот момент, когда мощи были открыты. Ярославль не отпустил нас без прощального поцелуя.
Алексей БАКУЛИН