Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Советуем посмотреть!

НИ ЖЕРТВОЙ БЫТЬ, НИ ПАЛАЧОМ…

Хотел бы посоветовать вам один хороший старый фильм, не слишком известный широкой публике, но, безусловно, заслуживающий того, чтобы его помнили. Если вы устали от бесчисленных «стрелялок» и «мылодрам», после которых просто-таки физически чувствуешь, как извилины у тебя в мозгу распрямляются и разглаживаются, эта картина будет для вас глотком свежего воздуха.

Называется он «Пятая печать». Это венгерский фильм 1976 года, а постановщика его зовут Золтан Фабри. Кино социалистической Венгрии выдавало порой такие шедевры — как и кинематографы прочих стран канувшего в Лету соцлагеря.

Сразу оговорюсь, чтобы успокоить насторожившихся: это никакая не заумь, не тарковщина, не сокуровщина (которых я сам терпеть не могу), — фильм прост и понятен с первого просмотра. Но, несмотря на полную его ясность и простоту, он неизбежно повергает зрителя в такую пучину раздумий, что выплыть из неё удастся не скоро.

К этому надо добавить редкостную игру актёров, следить за которой — истинное удовольствие. Не удержусь и перескажу вам содержание «Пятой печати», но постараюсь касаться ключевых моментов сюжета.

Итак, дело происходит, естественно, в Венгрии, году этак в 1944 или даже 1945­м — словом, на исходе Второй мировой. Красная армия неудержимо наступает, но в Будапеште по-прежнему хозяйничают местные фашисты, причём у власти стоит самая отпетая их группировка — салашисты. Это исторический фон, а на экране мы видим следующее: тёплая компания не то чтобы закадычных друзей, но добрых приятелей собралась скоротать вечер в маленьком кабачке. В компании этой есть книготорговец — жуир и ходок, претендующий на изысканность; есть простодушный, трусоватый столяр; есть фотограф, одержимый мечтой спасти всё человечество; есть высокомерный и язвительный часовщик, и есть, наконец, сам трактирщик, который с удовольствием разделяет это дружеское застолье.

Приятели ведут ни к чему не обязывающую беседу: обсуждают политику, войну, свои ремёсла, женщин, и в особенности — способы приготовления мяса. И вот в один из моментов часовщик, который постоянно посмеивается над обывательскими суждениями своих товарищей, предлагает собравшимся решить некую психологическую головоломку. Приведу этот отрывок полностью:

«Книготорговец (часовщику). Что с вами такое?

Часовщик. Я раздумываю, кем мне быть: Томацеусом Котатики или Дюдю?

Книготорговец (недоумевая). Ага… Что понятно, то понятно.

Часовщик (обращаясь главным образом к столяру). Так вот, Ковач… Допустим, вам скажут, что вы умрёте, но пообещают вам воскресение — с правом выбора, кем воскреснуть. Одно из двух: или после воскресения вы станете Томацеусом Котатики, или Дюдю. Садитесь, я вам всё объясню. Этот самый Томацеус Котатики — важная персона: он полновластный господин острова Лучлуч.

Столяр. А какое я имею касательство к этому Котатики или как его…

Часовщик. К нему-то, скорее всего, никакого. А вот к Дюдю имеете.

Столяр. А он кто?

Часовщик. Он — невольник, друг мой Ковач! И, чтобы вам было понятнее, в какой мере он был невольником, я приведу вам случай из его жизни. Однажды он, прислуживая своему господину, чему-то улыбнулся, и господин его спросил: «А что же тебя смешит?» А Дюдю ему отвечает: «Да просто я вспомнил кое-что, мой господин». — «Да? Ты просто вспомнил? Ну так больше ты никогда ни о чём не вспомнишь!» И он велел вырвать у Дюдю язык. Этот глупец был совершенно уверен, что вместе с языком лишает Дюдю воспоминаний. Ну а потом он отнял у Дюдю его одиннадцатилетнюю дочь. Девочка умерла.

Трактирщик. Какой кошмар!..

Часовщик. Прошло немного времени, и господин отнял у Дюдю подростка-сына и подарил его старому развратному коменданту крепости. Печаль несчастного Дюдю была безгранична…

Столяр. Да уж, прямо сказать, страшные вы рассказываете истории…

Часовщик. Что поделаешь, таковы факты. Но чтобы возмущение ваше было ещё справедливей, я, пожалуй, добавлю, что жене Дюдю отхватили оба уха за мелкую провинность, а самому Дюдю выкололи оба глаза — бедняга имел неосторожность прищемить хвост господскому коту.

Трактирщик. Ну и ну! Чего только не творят!

Столяр. Несчастный человек!.. И где он только взял силы всё это выдержать?

Часовщик. Сил-то у него, положим, не было, дружище Ковач… Но у него была утешительная теория. Каждый вечер перед сном он говорил себе: «Я жалкий невольник, меня можно унизить, измучить, и можно вместе со мной погубить всё моё семейство… Но ведь я — всего лишь жертва! Ведь злодейства совершал не я, их совершали надо мной». Он говорил себе: «Да, я бесправный невольник, но у меня есть моё достояние — моя безупречная совесть. А не это ли самое важное?» И знаете что всего удивительнее? Что, размышляя так, он действительно утешался.

Трактирщик. И что ж? Тому злодею так ничего и не было?

Часовщик. Нет. Более того: Котатики был убеждён, что он самый справедливый повелитель в мире.

Столяр. Да как это может быть? Что же он, ел себе преспокойно, спал, после того как он так люто зверствовал?

Часовщик. Да, Томацеус Котатики и ел, и спал спокойно, а уж угрызений совести и наверняка не ведал. Таково уж было его время, таковы нравы… Он ведь даже не нарушал законов.

Столяр. Как это так — он не нарушал законы? Никогда такого времени не было, чтобы позволялось замучивать людей!

Часовщик. Вы как с луны свалились, Ковач. А миллионы не имеющих куска хлеба и умирающих с голоду? Так вернёмся к началу. Вам даётся пять минут. Решайте, кем вы хотите быть: Томацеусом Котатики или же Дюдю?

Столяр. Как это — пять минут?

Часовщик. Это всё, что осталось до вашей кончины. Так вот, выбирайте, кем воскреснуть: можно Томацеусом Котатики, можно Дюдю. Одно из двух. Что вам больше по душе? Я засекаю время.

Столяр. Я стар для таких шуток, господин Дюрица! Этот Томацеус, он что, действительно не понимал, какие злодейства творит?

Часовщик. Действительно. И совесть его поэтому не мучила.

Столяр. Так, может… Так, может, тогда он не так уж и виноват?..

Часовщик. Это вам самому решать».

Вот именно: решать придётся самому… И представьте себе, что этот вопрос задан не герою киноленты, а лично вам. Как вы на него ответите?

Что же касается фильма, то я добавлю только, что в разгар беседы в кабачок врывается салашистская полиция и всех присутствующих препровождают в тюрьму — кажется, за нарушение комендантского часа или просто так, без повода. И в тюрьме обстоятельства поворачиваются так, что вопрос, кем быть — Томацеусом или Дюдю, — вдруг встаёт перед ними уже не теоретически, а практически. Кем стать — палачом или жертвой?

Помните, в знаменитом стихотворении Е.Евтушенко сказано:

…Дай Бог быть тёртым калачом,

не сожранным ничьею шайкой,

ни жертвой быть, ни палачом,

ни барином, ни попрошайкой…

Действительно: всем нам страшно терпеть мучения, и всем нам стыдно быть мучителем. Что выбрать — мучения телесные или душевные, если уж перед нами встал такой выбор?

В фильме ответ даётся самый неожиданный, переводящий всю проблему как бы в другую плоскость. Потому что, в самом деле, и боль и стыд могут быть совершенно уничтожены, если над ними стоит нечто высшее. Например, вера. Или любовь. Их ослепительный свет испепеляет все наши земные страхи — если, конечно, речь идёт о подлинной вере и настоящей любви.

Алексей БАКУЛИН