Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

200 лет Николаю Алексеевичу Некрасову

«ТЫ ПРОСНЁШЬСЯ ЛЬ, ИСПОЛНЕННЫЙ СИЛ?..»

…Во-первых, Некрасов писал чрезвычайно красивые стихи. Вот если отвлечься от их содержания и просто вслушиваться в музыку слов, как если бы стихи были написаны на непонятном языке, — редкостная красота! Так и льются, так и переливаются… Любой стих возьмите — да вот хотя бы начало моей любимой «Железной дороги»:

«Славная осень! Здоровый, ядреный воздух усталые силы бодрит; лёд неокрепший на речке студёной словно как тающий сахар лежит… Всё хорошо под сиянием лунным, всюду родимую Русь узнаю… Быстро лечу я по рельсам чугунным, думаю думу свою…»

Вы, может быть, думаете, что эти стихи так красивы, потому что говорят о красивых вещах? Ведь как это красиво — русская осень из окна стремительно мчащегося поезда! Нет, друзья! Красота этих строк именно в их изумительном звучании. Если бы о том же самом написал другой поэт, не столь великий, как Некрасов, то и осень поблёкла бы, и поезд не летел бы так легко… Именно красота словесной музыки придаёт красоту тому, что описывает поэт, а не наоборот! Вот эта строка, от которой у меня дух захватывает: «Быстро лечу я по рельсам чугунным…» Все звуки расставлены так, что они одной напевностью своей предают всю радость от поездки — и невесомое движение, и лёгкое покачивание вагона… Причём учтите, что Некрасов ведь не сидел, кропотливо высчитывая: «Если я два раза повторю «чу» — «лечу» и «чугунным» — то будет такой эффект, а если я возьму другие звуки, то будет другой эффект… Какие же взять?» Нет, он так не корпел над строчками, — он изначально чувствовал напев, у него сразу выпевалась нужная музыка. Потому-то он так мало значения придавал рифме. Рифмы у него в стихах самые простые, чтобы не сказать примитивные: ясную — прекрасную, себе — тебе… А дело в том, что у него стихи и без рифм поют соловьями! И в главном своём творении, в поэме «Кому на Руси жить хорошо», он вообще от рифмы отказался: ни к чему это, только отвлекает!..

Да, о форме надо было сказать несколько слов, потому что для простого читателя содержание некрасовских стихов настолько заслоняет, забивает их дивную форму, что её и не замечают. И потому люди воображают, что писать, как Некрасов, — это просто… Как бы не так!

А содержание, оно действительно кричит! Кричит от нестерпимой боли.

Подобную боль можно встретить в русской литературе только у одного писателя — у Достоевского. Недаром же у них есть один совершенно одинаковый эпизод — помните? — озлобившийся мужик отчаянно лупит свою измотанную лошадёнку. У Некрасова в стихотворении «О погоде»:

«Под жестокой рукой человека чуть жива, безобразно тоща, надрывается лошадь-калека, непосильную ношу влача. Вот она зашаталась и стала. «Ну!» — погонщик полено схватил (показалось кнута ему мало) — и уж бил её, бил её, бил!»

И у Достоевского в «Преступлении и наказании» — та же сцена, слово в слово. Одними глазами смотрели на жизнь два великих современника. И конечно, когда читаешь такое, когда чувствуешь, как этот сгусток боли из сердца поэта переходит в твоё собственное сердце, — тут уж мысли о красоте формы как-то мало приходят в голову (а между тем красота формы и здесь присутствует, иначе не задели бы строки за душу!)

Хорошо, здесь Некрасов говорит про лошадь, а в «Железной дороге» — про кого?

«Видишь, стоит, измождён лихорадкою, высокорослый, больной белорус: губы бескровные, веки упавшие, язвы на тощих руках, вечно в воде по колено стоявшие ноги опухли; колтун в волосах; ямою грудь, что на заступ старательно изо дня в день налегала весь век… Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно: трудно свой хлеб добывал человек!»

Ведь лошадь вам жалко? А вы на человека посмотрите. Ты приглядись к нему, читатель, внимательно и скажи: пресловутый хруст французской булки в этих стихах как будто не очень явственен? Да что говорить: были во времена Некрасова и французские булки, были и те, кто ими хрустел, пока «Божии ратники, мирные дети труда» трудно добывали свой хлеб…

Уже в советские времена Ярослав Смеляков, описывая женщин, добывающих свой хлеб ремонтом опять-таки железной дороги, сказал так:

«А я бочком и виновато, и озираясь на ходу, сквозь эти женские лопаты, как сквозь шпицрутены, иду…»

А Некрасов, он даже не озирался виновато, он кричал от чужой боли. Кажется, это называется муками совести? Не приходилось ничего подобного испытывать?

Да я никого не обвиняю в бессовестности!.. Я вот о чём хочу сказать: сейчас, когда совестливость Некрасова иные (многие!) критики пытаются перевести в область психиатрии и назвать её то ли «депрессивным синдромом», то ли другим каким шибко умным иностранным словом, — нам с вами очень важно не поддакнуть им невзначай. Сейчас, когда «историки литературы» кричат на всех углах, что Некрасов, оказывается, был грешным человеком и в своей жизни обидел того-то и того-то, сделал такие-то и такие-то нехорошие поступки, нам с вами важно помнить, что, во-первых, никто пока не копался в грязном белье самих крикунов, — а если бы покопался, то что бы он нашёл?.. Увы, греховность присуща всем нам, земнородным. А во-вторых, нельзя забывать золотых слов Пушкина: «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он малодушно погружён… И меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он…» Но далее у Пушкина говорится: «Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснётся, душа поэта встрепенётся, как пробудившийся орёл». Судьба поэта — особая судьба. Его судят не столько за то, что он сделал, сколько за то, что он написал. Его личные грехи и грешки умирают вместе с его телом, но его творения живут. Умер помещик Н.А.Некрасов — умерли и все те, кого он когда-либо обидел, и их совместные дрязги погребены много лет назад… Но нас-то с вами поэт Некрасов не обижал, и потому не нам судить его ошибки. Нам он оставил свою поэзию — великий, несравненный подарок. Поэзия его жива и по-прежнему будит нашу совесть, заставляет нас страдать с её героями… Сострадание — это ведь одно из проявлений любви к ближнему, не так ли? Выходит, Некрасов своими стихами учит нас великой заповеди Божией: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». За это ли не поклониться ему?

А тем, кто слишком уж напирает на то, что Некрасов-де ничего доброго в жизни не видел, что у него одни страдания, одна боль, одна грязь и мрак, я посоветовал бы получше познакомиться с его поэзией. Она на самом деле полна яркого, тёплого света! Поэму «Крестьянские дети» давно читали? Она вся написана горячей любовью, вся полна любования и восхищения! А стихотворение «Соловьи»? — более светлого и чистого стиха вы в русской поэзии не найдёте. Поэма «Коробейники» — какая роскошь языка, какая радость и богатство красок! «Мороз Красный Нос» — конечно, горькая, душераздирающая история, но и в ней, как угли сквозь золу, светятся такие радостные, ликующие строки, какие и у раннего Есенина не часто встретишь. Или даже такой стих, как «Размышления у парадного подъезда», — я уж не говорю о том, с какой любовью говорит поэт о просителях — «деревенских, русских людях»… Но вы посмотрите, как он говорит о бессердечном хозяине дома. Он же не проклинает его, не призывает на его голову громы и молнии, он от всей души старается вразумить его: «Пробудись! Есть ещё наслаждение: вороти их! в тебе их спасение!..» И все те горькие слова, которые звучат затем: «И сойдёшь ты в могилу… герой, втихомолку проклятый отчизною, возвеличенный громкой хвалой!..» — это ведь не что иное, как плач о погибшей душе человеческой…

Вы знаете, я понимаю, почему петербургские студенты на похоронах Некрасова в ответ на слова Достоевского о том, что покойный поэт стал почти вровень с Пушкиным, дружно закричали: «Выше! Выше!» Не то чтобы и я готов закричать вместе с ними, но… Иногда он действительно поднимается выше. Так было в то время, во второй половине XIX века, когда русская образованная молодёжь страдала от своего невыплаченного долга народу. Так, видимо, происходит сейчас, когда из Пушкина пытаются сделать пророка либерализма (дело это заведомо обречено на провал, — но пытаются, пытаются!..), а Некрасова — столкнуть в грязь, в безвестность, в «пережитки прошлого». Сейчас, именно сейчас, Некрасов должен стать для нас «выше, выше!» Пушкина, ибо из всех русских поэтов только Некрасов способен сейчас разбудить русские сердца, дать нам воздух и свет, указать направление и цель пути.

Алексей БАКУЛИН