Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Памяти Владыки Иоанна (Снычёва)

…И ЖИТЬ МНЕ СТАНОВИТСЯ ЛЕГЧЕ

Рассказывает директор издательства «Царское дело» Сергей Астахов:

— Хочу представить всем читателям газеты «Православный Санкт-Петербург» нашу новую книгу — «Записки архиерейского служки», написанную Петром Синявским. Сперва скажу, о чём эта книга. Эти воспоминания посвящены всеми нами любимому митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Иоанну (Снычёву). Как вы понимаете, любое свидетельство о нашем дорогом владыке драгоценно, тем более если сделано оно человеком, близко знавшим митр.Иоанна… Но вы же понимаете: не всякий знавший Владыку и любивший его сможет так рассказать о своей любви, чтобы и читатели прониклись ею. Сколько раз приходилось, к сожалению, сталкиваться с таким: человек может рассказать многое — и поучительное, и интересное, — а пишет скучно, неумело, бледно. Бывает такое! Но вот к автору той книги, о которой я хочу вам рассказать, эти слова ни в коем случае не относятся! Его воспоминания написаны ярко, интересно, живым, образным языком; читать их — одно удовольствие.

И теперь нужно сказать, кто же автор этой книги, кто такой Пётр Синявский.

Те из читателей, кто помнит советские годы и те детские песни, что исполнялись тогда Большим детским хором Гос­телерадио, несомненно, знакомы с творчеством Петра Синявского. Он много написал замечательных детских песен. Вот, например: «Мой щенок похож немного на бульдога и на дога, на собаку-водолаза и на всех овчарок сразу!» Помните это? Конечно, да! И вот теперь автор этих стихов написал книгу о митрополите Иоанне.

Я узнал о Петре Алексеевиче от секретаря Владыки Иоанна Анны Степановны Ивановой ещё в далёком 1995­м. И он знал о «Царском деле», читал наши книги и с большим уважением относился к нашей деятельности. Когда мы готовили к публикации дневники Владыки Иоанна последних двух лет его жизни, то увидели, как часто упоминается в них имя П.А.Синявского, и поняли, что пришла пора нам познакомиться лично. Он живёт в Москве, и буквально с первого телефонного разговора мы стали общаться как старые добрые друзья. Я отправил ему нашу новую книгу с дневниками Владыки «Последние страницы» и две книги митрополита Мануила — духовного отца Владыки Иоанна и двоюродного деда Петра Алексеевича. Пётр Алексеевич потом сказал, что он за две ночи всё это прочитал, — с переживаниями и со слезами: для него очень дорога память и о Владыке Иоанне, и о Владыке Мануиле. Вскоре стало ясно: нужно, чтобы такой замечательный человек, как Пётр Синявский, написал свои воспоминания о владыке. По нашей просьбе он засел за клавиатуру и достаточно быстро написал «Записки архиерейского служки». Книга вышла небольшая по формату и по объёму — тут всего 120 страничек, — но для нас она очень дорога: с такой искренней любовью и почтением к владыке она написана. Мал золотник, да дорог!

Сейчас я представлю вам несколько отрывков из этой книги.

САМОЕ ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ ЗНАКОМСТВО

Дед — Михаил Фёдорович, отец — Алексей Михайлович, поэтому и назвали меня Петром, в честь Государя. А все предки наши с далёких времён были военными.

Московская бабушка Александра Васильевна, дочь полковника Шелковникова, с раннего детства приводила меня в храм. Я причащался, вёл себя не по-мальчишечьи смиренно, но очень многого не понимал. И вот однажды я узнал, что у моей питерской бабушки Марии Викторовны есть брат — архиепископ Мануил.

В школе я учился кое-как и за пианино садился тоже из-под палки. Но почему-то сумел с отличием окончить школу имени Прокофьева по классу трубы и поступил в музыкальное училище при Московской консерватории. Проучился недолго. Прямо с училищной скамьи меня пригласили в не очень известный, но очень неплохой джазовый ансамбль, и началось… — сигареты, портвейн и прочие глупости.

В двадцать три года с портвейном было покончено. Вскоре у оркестра, в котором я тогда работал, должны были начаться гастроли на Волге. Папа дал мне рекомендательное письмо к своему дяде Вите, который к тому времени был уже митрополитом с двумя панагиями, и я с незнакомым мне прежде предчувствием отправился в Самару.

И вот я стою возле деревянного домика на Рабочей улице и не могу найти кнопку звонка. Пришлось постучать. Открывает дверь очень приятная скромная женщина.

Объясняю, что я внучатый племянник владыки, и  меня проводят в небольшую комнату, где за столом сидит старец с удивительно проникновенным взглядом. Подхожу под благословение, начинаю отвечать на самые разные вопросы. Атмосфера непередаваемая!.. Потом не раз приходил на обед и чувствовал себя по-настоящему счастливым.

В один незабываемый день в комнату вошёл человек в рясе и чёрном клобуке — молодой епископ Иоанн (Снычёв).

Владыка Мануил представил меня и стал рассказывать, что я привёз две пластинки: Ростовские звоны и птичье пение. А владыка Иоанн как-то несколько иронично спросил:

— Вы пластинки владыке привезли насовсем или послушать?

И здесь необходимо сделать отступление. У владыки Мануила было несколько братьев. Георгий погиб в Цусиме. Младший брат Владимир, бывший штабс-капитан лейб-гвардии Финляндского полка, жил в одной с нами коммуналке, прямо за стеной. Про Николая и Андрея мне почти ничего не известно, а Павел Викторович, один из братьев митрополита, жил в граде Петра. Его вдова Ольга Константиновна тоже была очень близка с владыкой Мануилом, иначе как Солнышком его не называла.

Почему-то тётя Оля недолюбливала владыку Иоанна. Он для неё, дочери фрейлины, был, видимо, слишком простоват, и порой она сочиняла про него всяческие небылицы, которых и я наслушался.

В общем, когда уходил — у владыки Иоанна не благословился. До сих пор не могу себе этого простить!

…Прошло почти двадцать лет. Снова подхожу к дому на Рабочей. Теперь знаю, где звонок, но мне не открывают. Слышу голос Марии Сергеевны:

— Кто там?..

— Мария Сергеевна, это Петя Синявский из Москвы.

Мария Сергеевна была тяжело больна, говорила с трудом:

— Петя! Пожалуйста, сходите к владыке Иоанну, помиритесь с ним!

До архиерейского дома идти недалеко. Прихожу, прошу отрока доложить и жду. А что такое смирение, я тогда толком и не  знал. Пятнадцать минут прошло, а владыки нет. Решил — всё-таки потерплю. И вот выходит он в светлом подряснике, а солнце словно расчёсывает его шёлковые власы.

Что было дальше — точно сказать не смогу. Помню только одно: беседовали больше часа. О чём только не говорили! Ликование в душе было неземное.

Не помню ни числа, ни месяца, — знаю только, что это один из самых счастливых дней моей жизни.

ЧЕЛОВЕК СМИРЕНИЯ И КРОТОСТИ

Когда я надевал владыке ботинки, частенько приговаривал:

— Ноженьки болезные — сапоженьки железные.

Как-то раз владыка меня поправил:

— Не железные, а стальные.

— Ну что ж? Тогда «Ноженьки больные — сапоженьки стальные».

Однажды зимой перед отъездом на вокзал я принёс ему тёплые сапожки. Владыка сказал, мол, зачем тёплые, надень лёгкие туфли, что нам стоит дойти от машины до вагона.

Приезжаем. Выходим на перрон. Поезда нет. Пять минут нет. Пятнадцать минут прошло — такая же история. «Красная стрела» никогда не опаздывала, а тут…

В смятении гляжу на владыку. Как же он терпит этот холод?! А от него ни слова, ни вздоха.

Простояли ещё минут пять, и тут добрые люди пригласили митрополита в депутатский зал. Снимаю его лёгкие туфли и начинаю растирать окоченевшие ноженьки. Снова молчание, только взгляд слегка погрустнел.

КОНФЕТЫ

Директор и, если можно так выразиться, душа «Троицкого слова» Александр Павлович Алексеев, будучи большим почитателем митрополита Иоанна, попросил меня поговорить с ним: не смог ли бы он встретиться в магазине с небольшой группой читателей?

Владыка согласился. Мы приехали. На втором этаже, в самом большом помещении, был приготовлен стол. Перед креслом Его Высокопреосвященства сверкала разноцветными обёртками огромная ваза свежайших шоколадных конфет. Запах источался непередаваемый!

Увы! Владыка был диабетиком — каждый день на инсулине, но к конфетам относился с большим почтением. И, усевшись в кресло, сказал мне еле слышно:

— Я сейчас буду брать по одной, слегка надкушу, а ты тихонечко отодвигай их от меня и доедай.

Сказано — сделано! Конфета за конфетой надкусывалась и исчезала в моём животе. Старался делать это незаметно, но кто-то всё-таки меня разоблачил.

Когда после встречи мы спускались по лестнице, за моей спиной раздался шёпот:

— Вот этот гад у владыки конфеты отнимал!

ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ МИТРОПОЛИТ

Однажды владыка поручил мне разобрать пачку адресованных ему писем. Простых, искренних и добрых.

Кто-то благодарил почитаемого архипастыря за газетные статьи, за труды его церковно-исторические, кто-то просто обращался за советом и духовной поддержкой.

Несмотря на свою загруженность, владыка почти всегда находил время ответить.

Одно из писем было более чем необычным:

«Дорогой товарищ митрополит! Я человек неверующий, коммунист со стажем. Но несмотря на это, хочу выразить Вам своё почтение, пожелать долгих лет жизни и низко поклониться за Вашу выдающуюся патриотическую деятельность».

Ну кому ещё доводилось получать нечто подобное?

Любовь ко Господу у владыки Иоанна была неотделима от любви к Отечеству. Этому старались у него научиться люди самых разных взглядов и убеждений, среди которых довелось оказаться и мне.

ИСПЫТАНИЕ СМАЛЬЦЕМ

До 90­х если и были у меня проблемы, то только не финансовые. Стихи издавались, песни исполнялись — на жизнь хватало с избытком. А с приходом гайдаровско­соросовской своры пришлось узнать, что такое недоедание.

Владыка старался помочь очень многим людям, в число которых попал и я. Поэтому возвращаться с Каменного острова на Садовую-Триумфальную с пустыми руками мне ни разу не пришлось.

Уезжал я тогда в новогоднюю ночь. Перед отъездом владыка наказал матушке Олимпиаде собрать мне всяко-разно побольше и посытнее. Благословил меня в путь, а келейник владыки, замечательный отец Пахомий, отвёз меня на вокзал, и, единственным пассажиром в вагоне, я прикатил в столицу.

Пустое метро, пустые улицы, отсыпается город первого января.

Со своей тяжеленной поклажей с трудом добираюсь до квартиры, разбираю сумки и застываю в испуге.

В руках у меня двухлитровая банка с белоснежным топлёным салом!

Как же так? Рождественский пост — и свиное сало!!! Что я только не передумал!

Явное испытание!.. Что же делать?

Перекрестился и начал осторожно открывать крышку…

Кухню заполнил потрясающий аромат первосортного акациевого мёда.

Когда рассказал об этом по телефону владыке, услышал уже знакомые слова:

— Ну какой же ты дурачок!

У ДУШИ НЕ БЫВАЕТ СИРОТСТВА

Живу я один. Конечно, порою бывает тоскливо, но кто же в этом виноват? Только сам тоскующий, только я сам. Но унывать у меня особой причины нет.
С хозяйством управляюсь, стираю, готовлю… Что ещё нужно?

Не помню когда и не знаю почему я полушутя-полусерьёзно начал называть себя сиротой. Даже приятели время от времени стали меня сиротой величать.

А на одной из книжных полок рядом с иконами и фотографиями появился конверт с рождественским поздравлением, на котором было написано рукой митрополита Иоанна: «Пете-сиротке Синявскому».

И однажды… Однажды это самое слово «сирота» пронзило меня до боли.

Дело было зимой. Поднимались мы с владыкой по лестнице на Пятницкой. На одной руке я нёс владыкину тёплую рясу, а другой слегка его придерживал.

Как ни стараюсь, не могу вспомнить, что он мне сказал. Помню только свой легкомысленный ответ:

— А что с меня взять, владыченька, я же сирота!

И тут владыка грустно-прегрустно, с задумчивой, печальной паузой произнёс:

— А я, Петенька… тоже сирота.

До сих пор не могу понять: как же так! У такой высокой особы среди уважения и почитания множества прихожан появляются подобные мысли!

Что же говорить об обычных людях!

Думается, у любого человека от тягостей и горестей, когда он находится вдали от дома или теряет кого-то близкого, хоть раз в жизни возникает чувство одиночества. Зато что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах душа человека нигде и никогда одинокой быть не может.

ЛЮБОФ

Именно так он произносил одно из самых значимых для него слов.

Потому что он всей своей душой любил Господа, любил Церковь Православную и землю Русскую. Когда он в начале проповеди произносил: «Возлюбленные мои», — кто-то из прихожан невольно смахивал слезу.

Он любил людей — его любили и любят люди.

Он любил Россию — его любила и любит Россия.

Лет двадцать назад друзья заказали и подарили мне его портрет. Большой. На холсте. В строгой раме.

Может быть, мне это кажется, но с каждым годом портрет становится всё больше и больше похожим на владыку. Я часто с ним разговариваю. Читаю новые стихи, посвящаю его в свои планы, и жить мне от этого становится намного легче.

Я уже не раз был и молился у его могилки в Питере. Приезжаю к владыке и буду приезжать. А он ко мне уже никогда не приедет, а собирался приехать в октябре.

18 июля, когда мы шли после праздничной службы по Лавре, я сказал владыке:

— Владыченька, меня приглашают в круиз по святым местам. На Афон, в Иерусалим… Благословите!

— Не нужно тебе этого. Тяжело тебе будет…

Первого ноября паломники отчалили от причала.

И наступило ВТОРОЕ НОЯБРЯ ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ДЕВЯНОСТО ПЯТОГО ГОДА.

Писать мне об этом слишком трудно…

предыдущая    следующая