Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Зримая святость

«И СТАРИЦА МНЕ УЛЫБНУЛАСЬ!..»

Среди обилия картин в помещении не сразу заметил я ту, ради которой шёл сюда, в мастерскую художника А.Л.Набатова. Но вот Анатолий Леонидович развернул стоящий чуть боком мольберт, и с холста на меня глянули ясные, строгие, бездонно-голубые глаза Феодоры Власьевны. Некоторое время я стоял, не думая о том, что передо мною живописное полотно, что и автор его здесь, рядом, — я просто стоял под взглядом этой пожилой, но такой сильной, такой возвышенной духом женщины. Не знаю, понятно ли я выражусь, но первое определение, пришедшее мне в голову, было «строгая доброта». Феодора Власьевна смотрела на меня, чуть улыбаясь, и улыбка эта была не умильная, не расслабленная и, уж конечно, не насмешливая, не жёсткая, но полная вот этой таинственной «строгой доброты». Почти одновременно с лицом взгляд отметил на портрете руки: правая, поднятая в материнском благословении, и левая, касающаяся Евангелия… И вдруг мне стало не по себе: это благословение, этот взгляд, под которыми я стою, не могут быть обращены ко мне, — Феодора Власьевна смотрит на своего сына, который незримо присутствует тут же, а я, незваный зритель, затесался третьим лишним между матерью и сыном, принимаю благословение, не мне предназначенное, и улыбку, не ко мне обращённую. Или всё-таки и мне тоже — как и любому зрителю, встретившемуся с ней взглядом?

И тут Анатолий Леонидович Набатов вмешивается в мои раздумья:

— Знаете, когда я понял, что работа завершена? Когда Феодора Власьевна мне улыбнулась. Я уже заканчивал портрет, но мне надо было ещё поработать с её рукой… Да, пожалуй, и с лицом тоже… Хотя я стараюсь лицо прописать сразу и целиком — это долго, но так надо, чтобы лицо выглядело единым целым, а не мозаикой из разнородных мазков… И вот поднимаю холст, чтобы удобнее было работать… Как глянул на Феодору Власьевну снизу вверх — а она мне сверху улыбается! И я понял: всё готово! не надо больше трогать, не надо! И даже руку её не стал трогать.

— Как пришла к вам мысль написать этот портрет?

— Получилось так, что о.Геннадий Беловолов пригласил меня в Музей-квартиру прав.Иоанна в Кронштадте. Была зима, мороз — и это был день памяти Феодоры Власьевны. О.Геннадий, конечно, не мог пропустить такую дату, и мы по дороге заехали на кладбище, где она покоится. А кстати, вы знаете, что единственная сохранившаяся постройка на этом кладбище — это именно её склеп? И что она лежит в гробу с пальцами, сложенными в троеперстие? О.Геннадий рассказал мне это перед тем, как отслужить литию… Вначале я раздумывал, не написать ли мне портрет отца Иоанна, но после этой литии я понял, что писать надо именно мать кронштадтского праведника. Когда о.Геннадий узнал об этом замысле, он привёз мне открытку с её фотографией, — а надо сказать, что это единственное дошедшее до нас изображение Феодоры Власьевны…

— Но это же так трудно: воссоздавать облик человека по одной фотографии! Где гарантия, что она достоверно передаёт его черты? Бывает ведь, что один и тот же человек на разных фотографиях выглядит совершенно по-разному! Вы, наверное, руководствовались не только этой открыткой, но и портретами отца Иоанна, — он же был очень похож на свою мать…

— Ни в коей мере! Да, по одному фото воссоздать внешность человека, действительно, трудно, — но у меня, во-первых, есть большой опыт работы над портретами: мне в своё время позировали такие люди, как Виктор Астафьев, Василий Белов и наш дорогой владыка, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн… Во-вторых, я прекрасно знаю человеческую анатомию, а кроме того… Ведь мои предки тоже родом с Русского Севера, и моя бабушка, которая жила в 300 километрах от села Суры (совсем рядом, по северным понятиям!), была очень похожа на Феодору Власьевну — так что этот генотип мне отлично знаком.

Когда пишешь портрет по фотографии, нужно придерживаться двух правил: с одной стороны, надо, чтобы портрет был похож именно на это фото, а с другой — чтобы он не был просто увеличенной фотографией с размытым изображением. Нужно реконструировать те детали, которые не видны, сглажены на старом снимке, — все эти морщинки, бугорки, складки кожи… Тут не обойтись без досконального знания анатомии и знания данного генотипа! Но здесь художника подстерегает другая опасность: надо, чтобы сеть морщин не заслонила лицо модели, не бросалась бы в глаза зрителю прежде всего остального. Словом, работы у меня было немало!..

Вот руки… Жест… Сколько я над ним бился! Это материнское благословение становилось у меня то демонстративным, как у святой на иконе, то каким-то стыдливым, почти незаметным, словно мать не решается благословить сына. Не сразу я пришёл к тому положению руки, что вы видите сейчас… И вторая рука: отец Геннадий хотел, чтобы она опиралась на Казанскую икону Божией Матери, но икона создавала бы на картине дополнительный центр, отвлекала бы внимание от лица главной героини. И я придумал, что рука должна касаться Евангелия. Отец Геннадий недоумевал: «При чём здесь Евангелие? Ведь Феодора Власьевна была неграмотной!» Но отец св.Иоанна был дьячком в Сурском храме, он-то не мог не знать грамоты, а значит, Евангелие обязательно должно было храниться в доме Сергиевых, и мать праведника не могла не понимать всю святость этой книги!

Об одежде тоже надо сказать… Когда я работал над изображением её платка и воротничка, я связывался с этнографическим музеем, искал подобные воротнички, платки. Ведь по фото вы можете даже не догадаться, что это именно платок, а не кофта или, скажем, что-то вроде пончо… Но это платок, и на портрете я это немного подчеркнул, выделив линию запаха. Воротничок — какая, казалось бы, мелочь! Но если изобразить воротничок любой иной формы — сходство с фото будет потеряно, а такой воротничок, как на этой открытке, я не видел больше нигде.

— Если сравнивать этот портрет с другими портретами, написанными вами… Над чем тяжелее было работать?

— В любом портрете есть своя трудность… И при работе над любым портретом обязательно наступает момент, когда ты начинаешь ругать себя: зачем взялся за такое безнадёжное дело! Но ты продолжаешь трудиться, и постепенно это настроение преодолевается, и дальше идёт легко. А с этим портретом таких моментов было несколько… Я дольше работал над ним, чем над другими портретами. Уже первая прописка шла очень тяжело… Но что тут поделаешь: надо работать, работать, и лишь когда сойдёт с тебя семь потов, Господь откроет тебе дверцу!

Когда мы смотрим друг на друга, мы же видим не только географию лица, не только форму глаз, носа, разрез рта, морщинки, — но и что-то ещё, что не выразишь словами, — тот особый дух, который присущ любой личности. А фотография этого не видит! Она передаёт только географию лица. Как же художнику передать дух? Я сам не знаю, как это получается. Я столько портретов написал, а до сих пор не пойму, в чём тут разгадка. Я могу объяснить, сколько наложил слоёв краски, какие живописные хитрости применил, но не объясню, как из всех этих мазков на холсте вдруг возникает человеческое лицо, со своим духом, своим светом… Рождение портрета — это таинство.

— У вас нет желания продолжить тему Иоанна Кронштадтского?

— Конечно, те картины, посвящённые праведнику, что мне приходилось видеть, меня как профессионала не устраивают, и, наверное, давно пора бы уже нашим профессиональным художникам взяться за эту работу… Причём писать надо именно картину — со своим сюжетом, с несколькими героями, — потому что просто портрета сейчас недостаточно, облик святого Иоанна нам и так хорошо известен. Но картина на эту тему — это труд, это большой труд… На него надо решиться. Дал бы Бог силы…

Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН

предыдущая    следующая