Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Вечная память

«ЖИЗНЬ, ЗАЧЕМ ТЫ МНЕ ДАНА?»

30 июля ушла из жизни Валентина Ивановна Матвеева — заслуженный деятель искусств, сценарист, режиссёр, автор многих православных фильмов. Валентине Ивановне было без малого восемьдесят семь лет, она часто болела, и потому наше последнее интервью постоянно откладывалось. В последний раз мы встречались, когда она ещё работала над своей книгой «Апостол любви», и Валентина Ивановна увлечённо рассказывала о тех эпизодах, которые войдут в неё. Но последнее интервью, которое всё откладывалось и откладывалось, так и не состоялось. Поэтому сегодня Валентина Ивановна сама расскажет о себе и своём творчестве главами из книги «Апостол любви».

Со мной случилась беда — я тяжело болела. Врачи определили срок жизни — год. Мои друзья решили меня крестить.

— Зачем? — спросила я. — Я скоро умру.

— Тем более надо крестить, — отвечали они.

Евангелие невозможно было в те годы достать, а меня надо было подготовить. И тогда кто-то принёс тоненькие листочки, сколотые скрепкой, — пятый, слепой экземпляр, напечатанный под копирку на плохонькой машинке. «Митрополит Антоний Сурожский. Проповеди и беседы». Эти листочки тайно ходили тогда по рукам, и, видно, их было много, если дошли и до меня! Toгда я не знала, что Татьяна и Елена Майданович, рискуя свободой, сеяли их по всей стране. Ведь в конце 70­х ещё действовал закон, по которому за распространение религиозной литературы давали срок. Я начала читать. И тут в мою сжатую, скомканную, наболевшую от невылившихся рыданий душу вошло тепло. Словно стал разгораться огонь — ровный, не обжигающий, но согревающий, и я физически ощутила, как боль и мрак уходят.

Некоторые слова я приняла как обращённые прямо ко мне.

«…Христос ставит каждому из нас вопрос: А хочешь ли ты исцелиться, слепой, глухой, иссохший, — хочешь ли ты жизнь?.. И если мы можем ответить: Да, хочу! — Христос говорит нам: Жди же теперь, чтобы закипели воды, чтобы сошла сила… Он нам говорит: В таком случае встань и иди! Встань и иди туда, куда тебя влечёт благодать; встань сам, встань верой, встань убеждением, порывом, не жди, чтобы тебя подняли!»

Никто, кроме владыки Антония Сурожского, не передал лучше моё состояние после прочитанного: «…от этих слов сердце горит, от этих слов делается светло на душе, поднимается заря в мысли, от этих слов я делаюсь чище и светлей, эти слова вызывают во мне новую силу, новую надежду, новую радость…»

Меня крестили тайно в Осташкове. Целый год после этого мне казалось, будто две большие ладони несут меня, минуя опасные места, страхи и страдания. Ощущение было таким внятным, что я боялась не только говорить о нём, но и думать. Боялась, что оно исчезнет. А потом всё кончилось. Словно кто­то опустил меня на землю и сказал: «А теперь — сама».

Я выжила. Я чувствовала себя как тот расслабленный, которого Христос исцелил и сказал ему: «Иди и не греши…» Признаться себе, что произошло чудо исцеления, я не смела, от этих мыслей становилось страшно. Значит, эта новая жизнь дана мне неспроста, а как бы в долг, под залог? Но что было залогом? Я не понимала. Но главное произошло. Встреча с владыкой Антонием Сурожским была встречей с Богом.

Да, жизнь была дана неспроста. Валентина Ивановна стала известным православным режиссёром. На её счету 23 замечательных православных документальных фильма. Самые известные из них: четыре фильма о митрополите Антонии Сурожском «Апостол любви», «Встреча»; «Русь ещё жива» — о жизненном пути и творчестве любимого русским народом поэта иеромонаха Романа (Матюшина); «Кто качает колыбель», «Надежда», «Пока звонит звонарь»… За многие фильмы В.Матвеева получила награды, в частности, ей был вручён «Золотой Георгий Победоносец» — за фильмы «Крепость неодолимая» и «Собор».

† † †

Строчки из письма мамы Валентины Ивановны: «Доченька, что такое режиссёр? Я знаю, оператор снимает, художник рисует, артисты играют. А что делает режиссёр? Напиши ты мне, а то соседи спрашивают, а я не знаю, что ответить».

СОН

Ночью просыпаюсь от тревожного сна: я не поставила в фильме важный эпизод — какой? — ускользает из памяти. И слова, слова текста надо передвинуть на две секунды, там неприятная пауза. Но какие, какие слова? Я их потеряла, забыла. Я сижу в постели, озираясь, не понимая, где я. И лишь через мгновение, не сразу, я просыпаюсь окончательно, вынырнув из сна, как из омута, словно перехожу из одной реальности в другую.

Всё в порядке: фильм смонтирован, текст разложен правильно, ничего не потеряно. Но тревога в моих снах не оставляет меня. Всё дело в начале фильма. Там стоит неточная фраза — не то, не то… Я измучилась, переписывая её. Не то… Господи! Зачем Ты выбрал меня для этой работы? Я слабая, безвольная, не­уверенная в себе, я часто падаю духом, и у меня болит сердце. Почему я, Господи!

«Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи!» —
гремит во мне голос владыки Антония. Это — конец фильма, заключительный эпизод. Это слова, сказанные Господом апостолу Павлу. Значит, и он мучился?! Постепенно я успокаиваюсь. Я знаю, отчаяние — великий грех, это от того, что надеешься только на себя и веры в тебе маловато. Надо стать ничем, тише воды, ниже травы, отдаться Его воле, стать полым тростником. Тростник — лёгкий, невесомый — колышется от дуновения ветерка, шуршит. И вдруг становится дудочкой, издаёт чистый и верный звук. Ты — ничто. Полый тростник…

Утром в голове родились слова, которые я искала месяц. Фильм готов. Не было только этих слов.

Поняли что-нибудь про работу режиссёра?

«МАЛОВЕРКА»

«Чтобы чудо совершилось, необходимы три составляющие: крайняя нужда человека в чуде, полное осо­знание своего бессилия и милосердие Божие», — говорил митрополит Антоний Сурожский.

Я сижу в служебном помещении Третьяковки. Оно маленькое, тесное, напротив сидят японцы, а рядом, кажется, французы, с ними — переводчики. Мы невольно изучаем друг друга — кому повезёт? Все мы хотим попасть в святая святых Третьяковки — в депозитарий, где хранятся самые лучшие и старые иконы. Вошла заведующая депозитарием и объяснила, что сегодня экскурсии в хранилище не будет. Японцы и французы поднялись, о чём-то переговариваясь. Я тоже поднялась, сделала шаг к двери.

— А вы откуда? — спрашивает хозяйка депозитария.

— Пожалуй, мне тут и вовсе делать нечего. Я режиссёр «Леннаучфильма», собираюсь снимать фильм об иконе, но я ни разу в жизни не видела подлинника Владимирской иконы Божией Матери. Мне кажется, без этого и фильм не надо начинать, — и делаю ещё шаг к двери. Она мгновение смотрит на меня, потом говорит:

— Идёмте, — и повела меня в депозитарий.

Но так получилось, что снимать фильм в Третьяковку мы приехали только через несколько месяцев…

Нас встретила та самая хозяйка депозитария. Я протянула ей письмо студии… Она что-то написала в углу нашего письма. Я прочла: «Галина Васильевна, разрешаю съёмку без света. Проследите». С тем мы и вышли из дирекции музея. На улице нас ждали осветители. Они заявили, что не поедут на съёмку, пока не поедят. Шёл третий час дня. В пять депозитарий наверняка закроется… Я кричала на осветителей, требовала, настаивала… Осветители были неумолимы: «Хотим есть…» Галина Васильевна нас не дождалась, и на съёмке с нами была Елена Ивановна… Когда аппаратура была внесена в депозитарий, Елена Ивановна хотела закрыть дверь, но тут в неё заглянула девушка:

— Елена Ивановна, у них оплачено только три иконы.

— Я знаю, — ответила Елена Ивановна и закрыла дверь, повернув в замке ключ. Потом она повернулась к нам и произнесла:

— Ну вот что: я могу с вами быть до восьми часов. Снимайте что хотите и сколько хотите.

Всё, всё, что накопилось за сегодняшний день, — вся нервотрёпка: резолюция Галине Васильевне, упрямство осветителей, всё, что грузом лежало на душе, — выплеснулось слезами.

— У меня мало плёнки! — заявил Гена (оператор).

— Снимай всю! — крикнула я. Голос прорезался.

Елена Ивановна выдвигала огромные щиты с прикреплёнными к ним иконами. Их было много! Они смотрели на нас, нам хотелось снять каждую, показать всем, всем, чтобы они испытали ту радость, тот восторг и ликование, которое испытывали мы.

— Гена, не забывай: несколько секунд — и свет выключаем!

Несколько секунд, недлинные планы. Не навредить, не обжечь, не попортить —
этот грех нам не простится!

Пока шла съёмка, я всё-таки решилась спросить у Елены Ивановны:

— Почему, почему вы так поступили?

И она ответила:

— Понимаете, я считаю, что Владимирская икона Божией Матери должна висеть в Успенском соборе Кремля. В музее я одна так считаю, и им неудобно со мной работать. Я подала заявление об уходе и работаю сегодня последний день.

Мы ходили от щита к щиту, и она рассказывала об иконах…

Дольше всех снимаем «Троицу» Андрея Рублёва. Всё время помним про свет и про безопасные для иконы секунды. Поэтому снимаем с перерывами, репетируем без света.

Уходим. Я обернулась на «Троицу» и вдруг спросила:

— А можно приложиться к ней?

— Конечно, можно, даже нужно, — ответила Елена Ивановна, — ведь она со­здана для этого.

Распрощавшись с Еленой Ивановной, мы шли к автобусу. Гена сказал:

— Маловерка! Чего кричала на осветителей? Если бы они послушались тебя, мы приехали бы прямо к Галине Васильевне!

Я ошеломлённо смотрю на него. Так, значит, все обиды, нервы, крик на осветителей — всё было напрасным? Я полагалась только на себя, на свою человеческую волю? Вот уж действительно —
маловерка!