Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Скажи мне, что ты читаешь…

КАК НАРИСОВАТЬ СВЯТОСТЬ?

Есть такой модный сейчас писатель — Евгений Водолазкин. Широкая известность пришла к нему после выхода в свет романа «Лавр». Хочу немного рассказать вам об этой книге… Кстати, слово «модный» не обязательно означает «низкопробный» или «безвкусный»… В своё время был весьма моден, например, Чехов (над чем сам же он и смеялся)… В 70­е был моден Валентин Распутин и прочие наши великие деревенщики… Я не то чтобы сравниваю Евгения Водолазкина с этими авторами, но сам я «Лавра» прочёл с большим интересом и с пользой. «Лавр» — книга уже не новая (по нынешним понятиям даже старая!), у автора уже вышло несколько иных, тоже весьма интересных романов… Но я хочу говорить о «Лавре». О чём эта книга? Представьте себе: Россия XV—XVI века, страна ещё не собранных воедино удельных княжеств… Главный герой — он и целитель, и монах-отшельник, и юродивый — всего понемножку. Жизнь подвергает его то тем, то иным испытаниям: в юности он при трагических обстоятельствах теряет любимую девушку, чувствуя себя в ответе за её гибель, отправляется в скитания, долгие годы живёт без крыши над головой, потом совершает паломничество в Иерусалим (что в XVI веке, как вы понимаете, было более чем непросто), проходит через всю Европу, возвращается на Русь… И всё это время он сохраняет духовную бодрость, веру, любовь к людям… Словом, образ главного героя у Е. Водолазкина вырисовывается очень обаятельный, светлый, полный силы и душевной красоты. Всё это так, но…

Да, и тут не без «но»!..

Но если вы уже решили, что книга Водолазкина — историческая, то немедленно откажитесь от этой мысли. С самого начала читателя начинают смущать некоторые несоответствия, некие анахронизмы, поначалу трудно уловимые для тех, кто не особенно сведущ в истории той эпохи. «Что-то тут не то… — думает читатель, натыкаясь на очередной анахронизм. — Надо бы свериться в научной литературе…» И вдруг ему становится совершенно ясно: «Никакой это не исторический роман! Нет в этой книге и намёка на подлинную русскую историю!» Но одновременно с этой догадкой возникает и другая: «Все эти анахронизмы, «ошибки» и несоответствия происходят вовсе не от того, что автор безграмотен и взялся писать вещах совершенно ему неизвестных. Нет, Водолазкин — специалист по истории русского Средневековья, но он в своём «Лавре» нарочно разрушает всякую «научность» и «историчность»!»

Да, действительно! И можно ли судить иначе, если автор вдруг огорошивает читателя такими, например, фразами: «Из-под снега полезла вся лесная неопрятность: прошлогодние листья, потерявшие цвет обрывки тряпок и потускневшие пластиковые бутылки». Натолкнувшись на такое, читатель надолго застывает с разинутым ртом: «Пластиковые бутылки??? В XVI веке??? Это как?!» Потом один из героев книги вдруг заявляет: «Хочу передать вам такую информацию…» Даже самый не осведомлённый в русской истории человек, и тот заподозрит, что слово «информация» вряд ли входило в лексикон современников Ивана Грозного.

По всей книге разбросаны эти нарочитые «ляпы», и как только читатель забудется, как только вообразит себя перенесённым на 500 с лишком лет в глубь времён, как тут же спотыкается об очередную «пластиковую бутылку» — и вся иллюзия тотчас рассыпается карточным домиком.

И вот вместо истории получается псевдоистория, вместо Руси — псевдо-Русь… Но это ещё полбеды. Всё это можно ещё объяснить замысловатостью авторского замысла (простите великодушно за тавтологию!). Да может, автор вовсе и не собирался воссоздавать подлинную Русь XVI века; может, он пишет некое фэнтези в условно-русском антураже — ну, что-то подобное романам Марии Семёновой о Волкодаве (если кто читал эти книги). Я понимаю всю неуместность такого сравнения: Е.Водолазкин пишет для подготовленного читателя, для «высоколобых», а сага о Волкодаве — это уж совсем­совсем массовая литература. Однако…

К тому же Мария Семёнова и не утверждает, что пишет о Руси: действие её книг развивается в некой заведомо вымышленной славянообразной стране — а Евгений Водолазкин, в отличие от неё, настаивает на том, что его герои живут или в Вологодских землях, или в Пскове, и время действия именно XVI век. Но читателю так и хочется, перефразировав известную реплику известного фильма, вскричать возмущённо: «Русь-то не настоящая!»

Да и не только Русь. Герой романа постоянно предстаёт в глазах читателя неким праведником, блаженным, даже чудотворцем; в тексте то и дело появляются отсылки к известным житиям русских святых. Вот, например: главный герой, потерявший свою молодую жену, называет себя её именем (жена была Устинья, а он из Арсения становится Устином), после чего отправляется в странствие, — всякий увидит тут намёк на житие Ксении Блаженной. А вот история двух псковских юродивых, которые живут в разных концах города и постоянно ссорятся друг с другом… Всякий узнает тут историю новгородских святых XIII века — Николая Кочанова и блаженного Феодора… И этим число подобных отсылок не ограничивается…

И наверное, кому-то это даже понравится: пусть, мол, хоть в таком виде широкий читатель (существо вполне внецерковное) познакомится с нашей древней святостью!..

Но, по-моему, в «ненастоящей Руси» не может быть и настоящей святости. И дело даже не в том, что Лавр — лицо вымышленное, дело в том, что вымышлена его святость. Потому что описать святость средствами художественной литературы невозможно. Чтобы раскрыть перед читателем внутренний мир святого, писатель должен сам быть святым, — а иначе никак.

Большое дерзновение должен иметь писатель, чтобы вставлять в свою прозу рассказ о святых… Даже у Достоевского это вышло не слишком убедительно (старец Зосима из «Братьев Карамазовых»)… Это получается примерно так же, как в истории появления Нерукотворного Образа, когда художник никак не мог присмотреться к лику Господа — всё время его словно солнцем слепило.

И Евгений Водолазкин, как человек умный, прекрасно это понимает — и пишет не о святых, а «как бы о святых», не житие, а стилизацию под житие, фантазию на темы православного дееписания, сиречь агиографии.

Но что такое фантазия на тему святости? Пустозвонство. Вот сравните историю псковских юродивых из романа «Лавр» — и подлинное житие новгородского юродивого Николая Кочанова. Водолазкин очень точно воспроизводит это житие, но что из того? Перемещённое из исторического Новгорода в псевдо-Средневековье с «пластиковыми бутылками», оно теряет всякую силу и благоухание святости. Юродивые Водолазкина честно юродствуют, швыряются кочанами, бегают по водам — ну и что из того? Перефразируя Маяковского, скажем: «В чудеса из книжки верят средне — мало ли что можно в книжке намолоть?»

А вот когда ты приедешь в Новгород да постоишь у храма, где покоится настоящий Николай Кочанов (на могиле у святого всегда возникает непередаваемое ощущение общения с почившим праведником!), когда придёшь к берегу Волхова — а эта река, хоть и не особенно широка, но быстра, холодна и как­то не на шутку внушительна — и представишь себе, как бежал по этим суровым водам блаженный Феодор, а за ним гнался блаженный Николай… Мороз по коже! Хочется тут же вернуться на его могилу к Пантелеимоновской церкви, вновь склониться в молитве перед этим великим святым… Не перед его «сверхспособностями» склониться, конечно… А просто вдруг отчётливо понимаешь: человеку, сумевшему победить себя, вся природа подчиняется безропотно и охотно — с любовью покоряется своему Богом данному царю!

Святого блаженного Николая Кочанова обычно изображают на иконах с его знаменитым кочаном в руках… И всегда этот кочан похож не столько на обычный огородный овощ, сколько на земной шар. И это справедливо! Всею землёю владеет святой человек, ибо от всего мира отказался он! Что ему текучие воды, что ему воздушные тучи — если нужно будет, они покорятся ему и понесут на себе плоть своего господина. Блаженный, он потому и называется так (блаженный — значит в высшей степени счастливый!), что он уже при жизни вернулся в рай — не гостем, но хозяином, каким был некогда древний Адам.

Я бы очень хотел написать о святом Николае Кочанове подробнее и глубже, но — увы! — чего не могу, того не могу, не по Сеньке шапка. Я ведь и весь этот длинный разговор о Евгении Водолазкине и его романе «Лавр» затеял только для того, чтобы удобнее (от противного!) подобраться к разговору о славном новгородском блаженном. Но вот подобрался — и молчу.

Видимо, единственные слова, которые мы можем говорить о святых, — это слова молитвы.

Блаженне отче Николае, моли Бога о нас!

Алексей БАКУЛИН