Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Не
знаю, как кого, но меня в поэзии всегда привлекало в первую очередь не точное до
иллюзии воспроизведение окружающего (как у Бунина, например), и даже не
сердечные излияния (как в любовной лирике), и уж, конечно, не зарифмованные
(часто весьма худосочные) раздумья поэта об окружающем мире, а возможность
пробить насквозь плоскую реальность, вырваться в нездешние пространства,
взлететь над миром, и — как высшее, не многим стихотворцам доступное достижение
— взглянуть на землю с высоты ангельского полёта. Это то самое, на что намекал
Лермонтов в своём несравненном «По небу полуночи ангел летел…»:
Он душу младую в объятиях нёс
Для мира печали и слёз;
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Этой осенью отмечают свои юбилеи два великих русских поэта, и оба они из числа тех, кто легко взлетал над реальностью, кто видел дальше горизонта, — Александр Блок (140 лет) и Велимир Хлебников (135 лет).
Нет нужды говорить, что поэты эти ничем друг на друга не похожи, что у каждого из них свой голос, различимый даже в многоголосом хоре, что и судьбы их были различны, и сами литературные направления, к которым они принадлежали, яростно враждовали между собой.
И всё-таки я хотел бы помянуть их в одном общем слове. Почему? Да всё потому, что поэтическое чувство в них обоих было обострено до такой степени, что постоянно оборачивалось даром истинного пророчества.
Вот самый простой тому пример: Хлебников в 1912 г. называл 1917 год в числе роковых дат истории; Блок же и того раньше, в 1903м (ещё до первой русской революции!), написал стихотворение:
— Всё ли спокойно в народе?
— Нет. Император убит.
Кто-то о новой свободе
На площадях говорит…
Это примеры весьма эффектные, но, конечно, не самые интересные и отнюдь не единственные. И главное, оба они не случайные совпадения, не выстрелы вслепую, нечаянно попавшие в десятку. Просто для души, истончённой непрерывной работой духа, естественно бывает видеть иной раз невидимое многим. Блок порою за день писал по два-три великих стихотворения — а это для души такой же подвиг, как для тела установить подряд два-три мировых спортивных рекорда. Уверяю вас, далеко не каждый (единицы!) способен выдержать такое напряжение, выстоять в таком огне. Хлебников для служения слову вообще отрёкся от мира, вёл жизнь юродивого, странника, казался людям безумцем, — и всё это лишь для того, чтобы яснее слышать неведомые созвучия, глубже вникать в неведомые смыслы. Человек, далёкий от поэзии, традиционно воображает поэта этаким хлипким, слабонервным существом. Ничего подобного! — выдержать груз подлинного творчества способен человек только очень сильный душой; а груз, который несли Блок и Хлебников, был необыкновенно тяжёл даже для поэтов. Неудивительно же, что этим душевным атлетам дано было увидеть нечто над реальностью, некие тени грядущего. А поскольку в их годы главным даром грядущего была русская революция, то и провидения их относились главным образом к ней.
У Блока, например, через всё творчество проходит образ дальнего зарева, отблесков пламени на горизонте. Вот — из раннего:
Кто поджигал на заре терема,
Что воздвигала Царевна Сама?
Каждый конёк на узорной резьбе
Красное пламя бросает к тебе…
И в «Поле Куликовом»:
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар…
И в «Возмездии»:
Раскинулась необозримо
Уже кровавая заря,
Грозя Артуром и Цусимой,
Грозя Девятым января…
И, наконец, в «Двенадцати»:
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!
Нет, я думаю, необходимости уточнять, что дело революции Блок понимал именно как Божье дело, и мировой пожар, о котором он писал, был для него не всеобщей погибелью, но очистительным пламенем, которое уничтожит всё злое и закалит всё доброе. Он, ясно видевший грехи и преступления старого общества, и сокрушение этого греховного вертепа понимал как победу юности и святости: «Революция русская в её лучших представителях — юность с нимбом вокруг лица… Если есть чем жить, то только этим. И если где такая Россия «мужает», то, уж конечно, — только в сердце русской революции…» Именно поэтому герои «Двенадцати» испрашивают Божие благословение на мировой пожар, именно поэтому впереди его красногвардейцев идёт Христос. Кажется, мы с вами достаточно долго пожили в обществе, ненавистном Блоку, достаточно долго наслаждались возвращёнными в Россию «благодеяниями» старого мира, чтобы понять: в позиции поэта есть всё-таки большая доля истины.
Хлебников шёл в том же направлении, хотя и иным путём. Но как же современно звучит сегодня его знаменитое четверостишие:
Сегодня снова я пойду
Туда, на жизнь, на торг, на рынок
И войско песен поведу
С прибоем рынка в поединок!
Кто-то скажет, что войско песен не слишком страшная сила для рыночной орды, — но почему же тогда именно песни (я имею в виду и собственно песни, и стихи, и вообще культуру) сейчас уничтожаются с такой злобой и цинизмом? Видимо, рынок всё-таки видит в культуре своего главного и страшнейшего врага, единственно способного сокрушить его власть, — вот и ополчается против всяких проявлений человеческого духа.
Хлебников именовал себя Велимиром и Председателем Земного шара, но надо понимать, что власть над миром, на которую он весьма серьёзно претендовал, — эта власть не от мира сего. Это та самая царская власть над творением Божиим, которая изначала была дарована человеку и которую Адам потерял после грехопадения. Хлебников жаждал её возвращения и в чём-то преуспел: Хлебников владычествовал над словом. Он мог, например, разом создать более сотни неологизмов от слова «летать», чтобы с их помощью описать тончайшие оттенки состояния полёта; он мог одними звуками описать человеческое лицо, он свои строки, точно микроскоп, наводил на природу и видел мельчайшие её механизмы. В его разноцветном, сияющем словесном тумане порой немудрено заплутать неподготовленному человеку, но когда Хлебников вёл войско песен на бой, он всегда выражался очень ясно и определённо:
И замки мирового торга,
Где бедности сияют цепи,
С лицом злорадства и восторга
Ты обратишь однажды в пепел…
Или:
Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачёвском тулупчике
Я иду по Москве!..
Не затем у врага
Кровь лилась по дешёвке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Русский человек — человек Слова, русская душа — душа-песня, и именно поэтому войско песен, возглавляемое Блоком, Хлебниковым и многими иными, стало той силой, что смела мир неправды. И сегодня враги России боятся именно войска русских песен, всё делают, чтобы это войско не собралось вновь, не двинулось вперёд «с прибоем рынка в поединок». Но с нами и Александр, и Велимир, и Владимир, и Сергей — их песни по-прежнему в состоянии бороться, — бороться и побеждать. И, как сказал Александр Блок, «жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: всё или ничего; ждать нежданного; верить не в «то, чего нет на свете», а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она — прекрасна».
Алексей БАКУЛИН