Газета основана в апреле |
||||
НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный Санкт-Петербург» «Горница» «Чадушки» «Правило веры» «Соборная весть» |
(Аскетический опыт семинариста Михаила)
Покупая три не очень нужные вещи по цене двух, хочется думать о том, сколько ты сэкономил, а не о том, сколько потратил. Но семинарист Михаил думал о потраченной сотне, потому что она была последней. А пирожков ему и двух хватило, чтобы притупилось чувство голода и зашевелилась совесть.
Пирожки были скоромными, несмотря на фиговый листок ценника, гласивший, что они всего-навсего «с повидлом». Что-то молочно-яичное в их составе явно присутствовало. Может, и в гомеопатической дозе: одно яйцо и один стакан молока на огромный чан теста. Но ведь дело не в пропорциях! На календаре была среда — день, в который православные христиане постятся, вспоминая предательство Иуды.
Михаил вспомнил… И недожёванный кусок надкушенного третьего пирожка застрял в его горле. На глаза навернулись слёзы раскаяния, и он поспешил увести свой влажный взгляд из уютного зала кафетерия, в котором расправлялся с пирожками, в окно.
За окном светило июньское солнце и суетились горожане. Этот уголок города считался молодёжным, поскольку кишел студентами. Три института обозначали пространство, в котором нашли себе место несколько училищ и школ. Духовная семинария находилась в стороне от этого «бермудского треугольника», и семинарское начальство не поощряло частые выходы воспитанников в город.
Михаил выходил в город нечасто. Если бы семинарская трапезная в летнее время работала без перебоев, он и сегодня не высунул бы носа за ограду семинарии. Сидел бы где-нибудь в тенёчке с томиком «Аскетических опытов» святителя Игнатия Брянчанинова и мысленно примерял бы на себя иноческие одежды. (Разумеется, предварительно исполнив все послушания, которые «выше поста и молитвы».) Однако в трапезной что-то ремонтировали, и семинаристы, не разъехавшиеся после Троицы по домам, перешли на подножный корм: вермишель быстрого приготовления и мюсли.
Дом Михаила находился за тридевять земель. Точнее, за три области. Мама, конечно, обрадовалась бы. Но приезд сына стоил бы ей половину зарплаты. (Она работает техничкой в Доме детского творчества.) Да и не на что выехать. Деньги в долг гордый семинарист решил не брать принципиально. Жил на пожертвования (которых почти не было) и на регулярные мамины переводы.
От вермишели Мишу уже тошнило. Мюсли его желудок отказывался переваривать. И в то же время привередливый живот требовал топлива, спазматически урча.
Голод пригнал Михаила в этот злосчастный кафетерий, где случилось его постыдное гастрономическое падение. Здесь вчерашнюю выпечку продавали со скидкой. На скидку и клюнул голодный учащийся духовного заведения, выпав из церковного календаря.
Застрявший в горле кусок пирожка потихоньку продолжил путь по пищеводу. (Воду Миша позабыл взять, на чае экономил.) Слёзы высохли. Взгляд уже не голодного семинариста провожал снующих туда-сюда девчонок из медицинского колледжа — ближайшего к семинарии учебного заведения. Некоторые студентки, вероятно, проходили практику. Они дефилировали мимо окон кафетерия в белоснежных халатах. Лица одних были сосредоточенны, других — улыбчивы, а третьи носили такие короткие халатики, что их лица пожиратель пирожков не успевал разглядеть.
Стоп! Опять началось. Михаил боялся потока своих мыслей (или вражьих помыслов?). Случалось, что он доходил до саможаления и надолго терял душевный покой.
«Вот живут же люди без заморочек! — думалось нарушившему пост семинаристу. — Влюбляются, расслабляются, совершают разные глупости. А тут сидишь в добровольном заключении. Кругом заповеди, правила, запреты. Говорят, будущий священник не имеет права на ошибку. Ну вот, отучусь я безошибочно. Женюсь на какой-нибудь медсестре. (А на ком ещё? Регентское отделение в семинарии-то закрыли.) Рукоположит меня владыка в сан пресвитера. А к какому храму? В нашей епархии 95% приходов — сельские. Стану настоятелем полуразрушенной церквушки в вымирающем селе. Жена через месяц сбежит в город и подаст на развод, а я приму монашество и стану архиереем. Стоило ли жениться? Лучше сразу после семинарии поступать в академию или докторантуру».
Миша повеселел, полагая, что на горизонте его жизненного пути расходятся тучи. Он безмятежно откусил сразу полпирожка и вдруг вновь потерял покой, увидев в окно студентку медколледжа с иконописным лицом в длиннополом белом халате, похожем на подрясник. «Нет, такая не должна убежать через месяц…»
— Красота мимоходящая! — пропел весёлый тенорок за левым ухом.
Михаил настолько увлёкся созерцанием улицы, что не заметил, как к нему внутри кафетерия присоседился Василий, собрат-семинарист.
— Отцу Михаилу радоваться! — поприветствовал товарища Вася-балагур. — Чем занимаешься: чревоугодием или гортанобесием? Я их всё время путаю.
Миша тоже путал эти два греха. А потому предпочёл посчитать вопрос Василия риторическим и задать встречный вопрос:
— Тоже проголодался?
— Не то слово! — воскликнул на всё кулинарное заведение Вася и устремился к витрине. — Что у нас тут есть сегодня вчерашнего? Рис с яйцами? Прекрасно!
«Прекрасно?! — тайно возмутился Михаил. — Уплетать в постный день скоромные пирожки без зазрения совести — прекрасно?! А ещё сын благочинного! Отличник!! С первого курса взят владыкой в иподиаконы!!! Я, конечно, сам оскоромился. Но я-то по вражьему наваждению и теперь страдаю от угрызений…»
На столе в фирменном кулёчке с логотипом кафетерия лежала половина третьего пирожка. И в тот момент, когда Миша принял твёрдое решение скормить её голубям, его желудок заурчал.
— Будешь? — Василий уже вернулся за стол с полным кульком пирожков и один из них протянул Михаилу.
Миша вздрогнул и чуть было не выпалил евангельскую фразу: «Отойди от меня, сатана». Не выпалил. Сдержался.
— А может, хочешь сосиску в тесте? Уже разогретая, — продолжал искушать Василий. — Я удачно купил шесть штук по цене четырёх. Гулять так гулять.
— Шесть? А шестьсот шестьдесят шесть не хочешь?! — взорвался Михаил.
И в тот же миг солнце поглотили неприметно подкравшиеся тучи. Шквальный ветер сорвал парадную вывеску кафетерия, и она с грохотом упала на тротуар перед окном. Испуганные голуби разлетелись. Свет внутри кафетерия заморгал, разрывая в клочья атмосферу уюта и безмятежности. С улицы ливнем смыло всех прохожих. Замерло автомобильное движение. И вот-вот из-за поворота вместо белохалатных студенток должны были показаться бледные всадники апокалипсиса. Да и сам семинарист побледнел.
Тревожные нотки появились и в тенорке балагура Василия.
— Конец света… На полчаса как минимум. Зря я свою недоеденную сгущёнку не взял с собой. Кстати, твоя банка ждёт тебя на тумбочке.
— Какая банка?
— Сгущёнки. Отец ректор наградил всех «марафонцев учебного процесса», — подражал тону ректора Василий.
Получилось очень похоже на оригинал и смешно. Михаил даже не улыбнулся.
— Вася, какая сгущёнка? Какой рис с яйцами?? Какие сосиски??? Сегодня среда!!!
— Ну да, среда, — озорной огонёк вновь засветился в глазах Василия. — Среда сплошной седмицы после Троицы. По типикону поста нет…
Погода через полчаса наладилось. Солнце и прохожие вернулись на свои места. Половина третьего пирожка была съедена с банкой сгущёнки примерно через час. А через день мама, живущая за тридевять земель, встречала своего сына-семинариста. Помог отец друга Василия, благочинный. Сказал, что у них на приходе особый фонд есть для помощи семинаристам, и выдал Михаилу сумму, превышающую зарплату его мамы.
— Разбогатеешь — отдашь… тому, кто нуждается, — подмигнул весёлый протоиерей, больше похожий на старшего брата своего сына, чем на родителя. Только что отец ректор пригласил его в семинарию читать новый предмет — аскетику.
Священник Владимир РУСИН