Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Классики о современности

МЫ ВСЕ ВЫШЛИ ИЗ «ШИНЕЛИ» ГОГОЛЯ…

Помните, как мы на уроках литературы писали сочинения: «Образ маленького человека в русской классике»? Писали, писали… И о чём же мы там — в согласии с учебником и словами учительницы — толковали?

О том, что русские классики очень любили и жалели маленького человека, о том, что пушкинский Станционный смотритель, и гоголевский Акакий Акакиевич, и титулярный советник Мармеладов у Достоевского, и прочие, и прочие — все они, униженные и оскорблённые, все достойны и любви, и жалости наших великих, и что вообще жалость к ним — это необходимое свойство настоящего человека…

И строчили мы это бездумно, порою даже не читая ни Пушкина, ни Гоголя, ни Достоевского, — лишь бы отписаться вовремя, лишь бы заработать за свою писанину не ниже тройки. И у большинства из нас так в голове и осталось: «Маленький человек… гуманизм… чувства добрые… угнетение… жалость…»

А я у вас теперь спрошу: с какой это стати Гоголь, заканчивая свою «Шинель», превратил жалкого, забитого, обобранного Акакия Акакиевича — не в кого-нибудь, а в злого демона? Заметьте: даже не в разбойника с большой дороги (как того же своего несчастного капитана Копейкина) — а прямо-таки в духа тьмы? Помните: «Лицо чиновника было бледно, как снег, и глядело совершенным мертвецом. Но ужас… превзошёл все границы, когда… рот мертвеца покривился и, пахнувши страшно могилою, произнёс такие речи: «А! так вот ты наконец! наконец я тебя того, поймал за воротник!» И ещё: «Привидение вдруг оглянулось и, остановясь, спросило: «Тебе чего хочется?» — и показало такой кулак, какого и у живых не найдёшь». Представляете себе Акакия Акакиевича с этаким кулачищем? Вот вам и маленький человек, вот и относись к такому с позиций человеколюбия и гуманизма…

Почему же Гоголь закончил свою повесть столь неожиданной и столь ужасной метаморфозой? А может быть, он с самого начала — того… Может быть, он и не считал Башмачкина достойным любви и жалости, может быть, он вполне сознательно вёл повествование от жалкого шинеленосителя к петербургскому ночному вурдалаку?

Или вспомним другого «маленького человечка», «униженного и оскорблённого» — пьяненького, трогательного отца Сонечки Мармеладовой… Чем он лучше ожившего мертвеца — Башмачкина? Разве он не упырь? — он, посылающий на панель родную дочь, святую свою Соню, лишь бы не лишиться возможности ежедневно сосать водочку? Если это не вурдалак, то кто же более достоин сего звания?

Что-то не так с нашим пониманием проблемы маленького человека в русской классике. Что-то не сходится.

Вот признайтесь, положа руку на сердце (обращаюсь к людям, любящим русскую литературу): кто вам более симпатичен: Башмачкин, без шинели не чувствующий себя человеком, или, скажем, Раскольников — страшно заблуждающийся, грешный, сбившийся с пути, — но такой живой, такой горячий сердцем, такой рвущийся из низкого мира к чему-то высшему… Герой, герой в высоком смысле этого слова, — человек, рухнувший во грех, но способный подняться и по-настоящему, по-Божиему, возвыситься! Совсем по-святоотечески: «Герой в бою не тот, кто не получает ран, но тот, кто, упав от раны, поднимается и вновь идёт в бой».

А способен ли подняться Башмачкин? Раскольников, помимо своего рокового свидания с процентщицей, постоянно делает что-то доброе: помогает Мармеладову и его семье, помогает своей сестре, а прежде, как известно из рассказов о нём, помогал некой чахоточной девушке… Но кому помогал Башмачкин? Кому он хоть слово доброе сказал? Душа его плотно укутана заветной шинелью — и больше о ней сказать нечего. Это человек с шинелью вместо души.

И да, Акакию Акакиевичу не повезло. Украли шинельку-то. Но сколько мы видели — и видим вокруг — акакиев акакиевичей, которым повезло? Не только не потеряли они шинельку, но прибавили к ней ещё с десяток — и роскошнейших! Поистине сейчас везучих Башмачкиных так много, что порою хочется сказать, что современным миром правит великий Акакий Акакиевич, то есть такой Акакий, которому сверх шинели достались ещё и иномарка, и загородные апартаменты, и высокий пост в крупной компании, и высокое чиновничье кресло — и т.д., и т.п. И при всех этих многочисленных и разнообразных шинелях современный Акакий остался всё тем же гоголевским Башмачкиным — убогим, ничтожным, с усохшею душою и прокисшим сердцем. Отними у него шинельку-то, отними эту электронную, цифровую, полированную, с золотым напылением, иностранную, столичную, высокодоходную, высокочиновную шинельку — и ничего ведь у бедолаги не останется, совсем ничего, и придётся ему поспешно преставиться и пополнить собою число жутких и отвратительных ночных призраков, которые носятся по ночным улицам и пугают честной народ.

…Как сам-то Гоголь относится к своему «униженному и оскорблённому» герою? С любовью? Не знаю. Не знаю. Не чувствую я в духовной ткани повести хотя бы искры любви автора к своему творению. Скорее уж видится мне усиленное стремление полюбить. Гоголь как бы сам требует от себя любви, как бы насильно подталкивает самого себя к Акакию: «Ну же!.. Ну же!.. Полюби его! Он вовсе не так плох, как кажется! Полюби его чёрненьким — беленьким-то его всяк полюбит!» Но нет, не получается. Вместо любви выходит только плохо скрытая брезгливость. Зато, когда Гоголь описывает Тараса Бульбу или Андрия — там любовь его льётся широко и светло, там он себя не насилует, и читатель в любви автора к героям нисколько не сомневается.

Или Достоевский: кого он любит — Раскольникова или Мармеладова? Скажем так: Раскольникова любит — сердцем, а Мармеладова — только умом. И есть в «Преступлении и наказании» ещё один герой — чиновник Лужин, отвратительно самодовольный тип, которого Достоевский ненавидит уже открыто, не скрывая своей ненависти… Но кто такой этот Лужин? Лужин — это всего лишь Мармеладов, которому повезло.

Повторюсь: мы живём в мире победившего Акакия Акакиевича. А он, победив, учит всех нас, неразумных: «Нет в мире ничего превыше шинели! Нет никакой души — есть шинель! У кого шинель роскошнее — тот прав, тот мудр, тот властен решать судьбу прочих малошинельных! Человек — это только то, на что надевается шинель, и не более того!»

А вы говорите: жалость… Жалость — добрая вещь, но она добра только тогда, когда направлена на человека. Помните притчу, как человек подобрал под мостом маленького, жалкого, дрожащего чертёнка-заморыша, принёс домой, обогрел, накормил… И чем кончилась эта история — помните?

Алексей БАКУЛИН

предыдущая    следующая