Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

220 лет Михайловскому замку

ОТ ПАВЛА I — К ПАВЛУ II?

Михайловский замок отмечает своё 220-летие. Михайловский замок — самое имперское здание в самом имперском городе России!

Многие знают легенду о его появлении.

Рассказывают так. Некий солдатик стоял на часах у старого Летнего дворца на Фонтанке, — стоял-стоял да и заснул. Ни в какую эпоху солдат не гладили по голове за сон в карауле, а уж в те времена и подавно; и судьба того служивого была бы весьма печальна, но вдруг его кто-то разбудил… Кто? На это счёт мнения расходятся: одни говорят, светлый юноша, другие — седой могучий старец. Так или иначе, а этот разбудивший, который, несомненно, был Михаилом Архангелом в земном обличии, сказал солдатику следующее: «Скажи своему новому государю, чтоб он велел на самом этом месте немедленно воздвигнуть храм во имя Николая Чудотворца, с приделом архистратига Михаила Архангела». Солдат смутился: «Как же я к царю подойду? Кто меня пустит? А если и пустят — поверит ли мне царь?» — «Не опасайся ничего, — сказал на то старец, — тебе никакого зла за то не будет; и ты напомни только государю о том, а он сие уже и сам знает».

Солдатик, однако, к самому царю не пошёл, а обратился по команде — к своему непосредственному начальнику. Тот, в свою очередь, сказал своему начальнику, тот — своему… В тот же день дошло и до царя. Павел выслушал рассказ — не удивился, не усомнился, а лишь сказал рассеянно: «Да, да, я знаю… Мне уже говорили об этом. Спасибо, что напомнили!» И тут же велел построить, но не собственно храм, а дворец, в котором будет домовой храм во имя Михаила Архангела. При этом старый Летний дворец, естественно, снесли — а ведь в этом самом дворце Павел и родился когда-то… Вот и вышло, что родился Павел и умер на одном и том же месте, да только в разных дворцах.

Михайловский замок решительно не может быть ничем, кроме правительственной резиденции: ничто не идёт к нему — ни Инженерное училище, ни библиотека, ни даже филиал Русского музея… Он слишком державен, он слишком царственен, он — истинный архитектурный образ империи; в этом смысле ни одна постройка в России с ним не сравнится, кроме разве что Московского Кремля. Зимний дворец? Он слишком лиричен, в нём есть нечто женственное, он дышит не столько могуществом, сколько изяществом. То же можно сказать и о Царскосельском Екатерининском дворце, а уж о Петергофском — и подавно. Павловск? Гатчина? Их дворцы тоже несказанно хороши, но в сравнении с Михайловским они точно подростки рядом со зрелым мужем. Нет, только Михайловский замок в полной мере отражает идею русской державности: он возвышен, он монолитен, он неприступен, он красив. Он сияет цветом утренней зари, он удивительным образом сочетает в себе и цельность, и многоликость.

И главное — он недосказан. Его история оборвалась, едва начавшись. Что бы в нём ни размещалось, какие бы важнейшие для России учреждения туда не вселялись — всё кажется слишком мелким для него, словно Александрийский столп пытаются превратить в столб телеграфный. Зимний дворец весьма естественно стал помещением для Эрмитажа — великого собрания шедевров искусства, но для Михайловского замка и коллекция Русского музея как-то неестественна… Шедевры шедеврами, и Русский музей — великий музей, но — всему своё место… Михайловский дворец по-прежнему ждёт своего истинного хозяина. Его имперская история не закончена — это бросается в глаза. Сорок дней он был центром России, сорок дней — от вселения сюда царской семьи до убийства Павла. Сорок дней — срок-то какой…

…Как-то, гуляя по Павловску, задержался я у статуи Павла I. Вот что меня в ней поразило: если медленно обходить её, внимательно вглядываясь в лицо императора, в это некрасивое, но полное какого-то властного обаяния лицо, — то оно будет непрестанно меняться… То есть даже не выражение лица изменится, но самая суть его, самая душа… Под одним углом Павел кажется настоящим египетским сфинксом: непроницаемым, ледяным, нечеловечески мудрым, с глазами, вперёнными в вечность. А под другим углом царь вдруг превратится — в кого бы вы думали? В Иванушку-дурачка! Круглое простодушное лицо, глаза смеются, губы чуть тронуты улыбкой… Это я сейчас не насмешничаю, — нет! Иванушка — великий русский образ, «архетип», выражаясь по-научному, одно из трёх главных воплощений русской души — наряду с Иваном-Царевичем и Ильёй Муромцем. И этот-то сказочный архетип и прочитывается вдруг на лице самого трагичного из русских царей… Это, с одной стороны, и понятно: в сказках Иванушка-дурачок нередко становился царём… Но сказки не рассказывают, что было с Иванушкой после коронации. Сдаётся мне, бояре да дворяне недолго бы терпели над собой бывшего «дурачка»; и однажды, ворвавшись в царскую спальню, вооружившись кто гренадерским шарфом, кто увесистой золотой табакеркой… Ну, конец этой истории вы знаете.

Кстати, Екатерина Великая держала цесаревича Павла именно «за дурачка»: пусть-де великовозрастный наследник играет в своей Гатчине живыми солдатиками, пусть строит свой «малый императорский двор» — на троне ему не сидеть! Вышло иначе, не по царицыному желанию: Павел императором всё-таки стал.

Но царская корона не избавила его от славы «дурачка». Целый легион историков до сих пор твердят на все лады, что Павел-де был если не вовсе безумен, то уж, наверное, глуп, что подобные царствования и следует пресекать не иначе, как ударом табакерки по виску…

Но Павел был не только Иванушкой-дурачком. Он был и Сфинксом — великим властителем великой империи. Он сам сказал: «В России только тот велик, с кем я говорю, — и только до тех пор, пока я с ним говорю». Эти слова — не проявление безумной гордыни; Павел и своё величие выводил из величия России: он велик, потому что он — русский царь, и до тех пор, пока он — русский царь.

Я сейчас не стану доказывать фактами величие Павла I как монарха — об этом есть обширная литература; кто захочет разобраться в ней, тот разберётся.

Но вот интересное наблюдение относительно царских имён в династии Романовых: если Петров и Александров было по трое, Николаев и Екатерин — по двое, то Михаил, Алексей, Анна, Елизавета, Павел считались в единственном числе. И понятно, что царя Алексея никто ныне не называет Алексеем I: какой же он Первый, если Второго-то не было! Этого государя историки именуют Алексеем Михайловичем. То же мы наблюдаем относительно всех прочих «одно­имённых» царей: не Михаил I, но Михаил Феодорович, не Анна I, но Анна Иоанновна, не Елизавета I, но Елизавета Петровна…

И только в отношении Павла это негласное правило ломается: и учёные, и литераторы, и простые любители русской истории упрямо величают его Павлом Первым! Никто не хочет называть его Павлом Петровичем — ни у кого язык не поворачивается. Только Павел Первый!

Но почему так? Ведь не было же никакого Павла Второго!

В этом заключена какая-то загадка.

Или, может быть, не загадка, а пророчество? Может быть, в этой традиции скрыто указание на будущее? Будет-де в России в своё время и Павел II…

И продолжится имперская история Михайловского дворца — мистического центра России?

Алексей БАКУЛИН