Отрывки из книги

Есть неизбежность встречи. Как восход
Теплом и светом наполняет мёд,
Так единится с небом мысль земная.
И души странствуют, всё время узнавая,
Кто создал их и к вечности ведёт.

Чем старше мы, тем голос тише,
И часто кто-то нас зовёт
Сквозь музыку четверостиший
В какой-то медленный полёт.

И сами мы ещё не знаем,
В какую радость мы идём,
Окружены уже, как Раем,
Неудаляющимся Днём.

Эти маски, эти роли
Так препятствуют блаженству!
Тело нам дано для боли,
Как душа для совершенства.

Иов старый мыслил быстро
И имел большое знанье:
«Мы приходим на страданье,
Чтоб стремиться вверх, как искры».

Здравствуй, старость, утро жизни новой,
Запах зимней зелени еловой.
Здравствуй, старость, малое оконце,
Где сияет жизни вечной солнце.
Здравствуй, старость, снег, летящий к раю,
Я тебя люблю и знаю.

Всю душу предать Господу,
В молчанье пламенея строгом.
И, идя по полю или по городу,
Молиться — говорить с Богом.

Любить равно святого и грешного.
Смотреть на людей взором открытым.
Не иметь плача неутешного,
Не иметь трапезы сытой.

О грядущем никогда не ведать.
Смеяться тихо и немного.
Поминать молитвою соседа
За трапезой, в храме, на дорогах.

Никого не считать неважным.
Всякое сердце стеречь от гнева.
И бросая слово своего сева,
Затаить дыхание над каждым.

Пред Господом молитвы и пенье
Да будут речью совсем простою.
Лучше с любовью малое моленье,
Чем великое с тяготою.

Труд земной возможен без раздела.
Пусть тогда на нём одном вниманье.
Послушанье и земному делу —
Пред Господом послушанье.

Лишь бы сердце о земном не пело,
Не несло бы Богу мгновенья.
И вокруг него всё было бело
От цветов благодаренья.

…Жизни сладостные тайны
Обнимают всё творенье.
Этот мир — стихотворенье
Об одной любви безкрайней.

Но так часто мы бываем
В этом мире не такими.
Я слезами обливаюсь
Над объятьями людскими.

Хозяин погладил рукою
лохматую рыжую спину:
— Прощай, брат!
Хоть жаль мне, не скрою,
но всё же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
и скрылся под гулким навесом,
где пёстрый людской муравейник
вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
следили два карие глаза
с почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
сказал: — Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы…
А то ведь простая дворняга!

Огонь под трубой заметался,
взревел паровоз что есть мочи,
на месте, как бык, потоптался
и ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
курили, смеялись, дремали…
Тут, видно, о рыжей дворняге
не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
по шпалам, из сил выбиваясь,
за красным мелькающим светом
собака бежит, задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
в кровь лапы о камни разбиты.
Что выпрыгнуть сердце готово
наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
вдруг разом оставили тело
и, стукнувшись лбом о перила,
собака под мост полетела…

Труп волны снесли под коряги…
Старик! Ты не знаешь природы:
ведь может быть тело дворняги,
а сердце — чистейшей породы!

— Смотри! Смотри, какая раскрасавица! —
Мальчишка смотрит радостно на мать.
— Царица-гусеница! Правда, нравится?
Давай её кормить и охранять!

И вправду, будто древняя царица,
таинственным сказаниям сродни,
на краснобоком яблоке в тени
сияла золотая гусеница.

Но женщина воскликнула: — Пустое!
— И засмеялась: — Ах ты мой сверчок!
Готов везде оберегать живое.
Да это же вредитель, дурачок!

В четыре года надо быть мужчиной!
Соображай. Ты видишь: вот сюда
она вползёт, попортит сердцевину,
и яблоко — хоть выброси тогда!

Нет, нам с тобой такое не годится.
Сейчас мы глянем, что ты за герой.
— Она стряхнула с ветки гусеницу:
— А ну-ка размозжи её ногой!

И мальчик, мину напуская злую
и подавляя втайне тошноту,
шагнул ногой на тёплую, живую,
жемчужно-золотую красоту…

— Вот это славно! Умница, хвалю! —
И тот, стремясь покончить с добротою,
вскричал со зверски поднятой ногою:
— Кидай ещё! Другую раздавлю!..

Мать с древних пор на свете против зла…
Но как же этой непонятно было,
что сердцевину яблока спасла,
а вот в мальчишке что-то ЗАГУБИЛА…