Газета основана в апреле |
||||
НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный Санкт-Петербург» «Горница» «Чадушки» «Правило веры» «Соборная весть» |
Размышляя над лесковской публицистикой
Прочитав малоизвестную статью Николая Семёновича Лескова (1831—1895) «Торговая кабала» (1861), издававшуюся всего один раз со времени её первой публикации, я с удивлением увидела, что это произведение не только не утратило своей злободневности, но, наоборот, звучит более чем современно.
В заглавии
лесковской статьи универсальное название сегодняшних социально-экономических
отношений, официально и открыто поименованных «рыночными». Метастазы этого
торжища непомерно разрослись и поразили насквозь государство и право, политику и
экономику, науку, культуру и искусство, образование и здравоохранение —
все без исключения сферы жизни, в том числе духовно-нравственную. Торгашество и
продажность стали «нормой», устойчивой принадлежностью, основной приметой нашего
«банковского» (по лесковскому слову) периода. Пресловутый всепроникающий
«рынок» гротескно персонифицировался, превратился в некий идол, адское чудовище.
Оно заглатывает и пожирает людей, перемалывает в своей ненасытной утробе всё
здоровое и живое, а затем извергает вон и снова питается отработанными
продуктами своей жизнедеятельности в этом нескончаемом круговороте «торгового
дерьма в природе».
Торговые центры, рынки, магазины, развлекательные заведения — с их непременным «мочемордием» (т.е. пьянством — выразительный словообраз, употреблённый Лесковым) — множатся безостановочно. Быть «хозяином» магазина ли, а лучше нескольких, развлекательно-питейного ли заведения или хотя бы захудалой лавчонки, но только чтобы наживаться и помыкать другими, — норма жизни, современная навязчивая идея. Человек, наделённый Господом высшим даром свободной духовности, рассматривается в торгово-рыночных отношениях как «кабальный холоп хозяина, лакей и помыкушка».
Между тем отношение к «торгашам» в русском народе исконно было презрительным. Остатки такого народного отрицания духа торгашества редко, но пока ещё можно отыскать в русской деревне, в самой глубинке, где доживают свой век немногие старики. В одной такой деревушке, запрятанной вдалеке от дорог, среди лесных заповедников, в настоящем «медвежьем углу», Вера Прохоровна Козичева — простая русская крестьянка, вдова лесника, в юности связная партизанского отряда — категорически не захотела взять с меня денег за молоко. В ответ на мои резоны, что я уже покупала домашнее молоко у продавщицы деревенского магазина, бабушка Вера решительно ответила: «Я не торгашка! Ты меня с ней не равняй!».
Разбогатевшие в «сфере плутней и обмана» купцы-«пупцы» — «прибыльщики и компанейщики» (как именовал их Лесков) — на «ярмарке тщеславия» становятся «самыми мелочными и ненасытными честолюбцами», лезут во власть и в знать: «купец постоянно в знать лезет, он «мошной вперёд прёт».
Это «образец», к которому учат стремиться с младых лет и в нынешней школе, откуда сейчас изгоняется отечественная литература — столько ненависти у властей предержащих к честному, одухотворённому слову русских писателей.
Возвышая голос в защиту детей от торгашеской заразы, Лесков в своей статье отмечал «ничем не оправдываемое жестокосердие иных хозяев в отношении к мальчикам и крайнее пренебрежение к их нуждам и цели, с которою они отданы в лавку родителями или вообще лицами, распоряжающимися младенческими годами детей, торчащих перед лавками и магазинами с целию закликания покупателей». Сегодня мы сплошь и рядом также встречаем их — зачастую продрогших и озябших — «торчащих перед лавками и магазинами с целию закликания покупателей», раздающих рекламные листовки и проспекты, шныряющих по подъездам, электричкам, организациям в надежде продать какой-нибудь мелочной товар.
С тревогой и возмущением писал Лесков об антихристианских отношениях деспотического подавления со стороны одних и рабской закабалённости других. Тяжёлая экономическая и личная зависимость угнетённого человека, его подневольное положение оборачиваются рабством духовным, неизбежно ведут к невежеству, духовной и умственной неразвитости, развращённости, цинизму, деградации личности. В результате «крепостного развращения», отмечал писатель в другой статье — «Русские общественные заметки» (1870), — люди становятся жертвами «непроглядной умственной и нравственной темноты, где они бродят ощупью, с остатками добра, без всякой твёрдой заправы, без характера, без умения и даже без желания бороться с собой и с обстоятельствами».
Лесков выступил
обличителем «тёмного царства», изображая вечный конфликт добра и зла,
воплощённый в современном мире буржуазно-юридических установлений. В пьесе
«Расточитель» (1867) показан 60-летний торговец Фирс Князев —
«вор, убийца, развратитель», — который пользуется своим положением «первого
человека в городе» и продажностью суда. Его антипод — добрый и деликатный Иван
Молчанов — предстаёт в роли мученика, жертвы деспотического произвола. Молодой
человек, обращаясь к «хозяевам жизни» — своим истязателям, обличает беззаконие:
«Вы расточители!.. Вы расточили и свою совесть, и у людей расточили
всякую веру в правду, и вот за это расточительство вас все свои и все чужие люди
честные — потомство, Бог, история осудят».
«Торговая кабала»
была написана чуть ли не накануне отмены крепостного права — Манифеста 19
февраля 1861 года. В нынешней реальности в юрис-пруденцию впору вводить эту
якобы «хорошо забытую» новую отрасль права — крепостное право — наряду с
гражданским, семейным, административным и прочим «правом». «Сохранившийся
остаток кабального холопства древнекабальных времён» в модернизированном виде
давно и прочно внедрён в нашу жизнь. Сограждане и сами не заметили, как стали
крепостными холопами, влачащими «жизнь взаймы»: не можешь заплатить долги — не
смей двинуться с места. Многие очутились в безсрочной долговой яме, были
запутаны в тенёта сетевого маркетинга, кредитов, ипотек, ЖКХ, ТСЖ и прочего —
несть им числа. «Ипотека на полвека» — один из таких популярных «банковских
продуктов» кабального свойства — выдаётся с лукавым видом неимоверного
благодеяния. Ограбляемый «должник», вынуждаемый ради крыши над головой покорно
влезать в искусно расставленную долгосрочную западню, порой и сам не заметит,
как эта «крыша» обернётся для него гробовой крышкой.
Новейший пик торговой кабалы, её ужасающая кульминация апокалипсического свойства: «венец творения», созданный по образу и подобию Божию, должен стать маркированным товаром, уподобиться бездушному предмету или безсловесному заклеймённому скоту — принять клеймо, метку, начертание на лоб или руку: «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их…» (Откр.13,16). Иначе — устрашение буквально по Апокалипсису: «…никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Откр.13,16—17). А без этого, уверяют нас сегодня, якобы остановится нормальная жизнь — будете исторгнутыми из всеобщего торгового оборота, гонимыми, изгоями.
Господь же, напротив, торговцев изгонял из храма, уподоблял их разбойникам: «И, войдя в храм, начал выгонять продающих в нем и покупающих, говоря им: написано: дом Мой есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников» (Лк.19,45—46).
Лесков как в воду глядел, когда утверждал: «Не знаем мы, когда прорвётся этот отвратительный круговорот опошления русского торгового люда, а думаем, что не скоро».
Алла Анатольевна НОВИКОВА-СТРОГАНОВА, доктор филологических наук, профессор, г.Орёл