Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
(Продолжение. Окончание в следующем номере.)
Глава
5
1.
Над остывшею землёю
плыл предутренний туман,
тихо брёл тропой лесною
изменившийся Иван.
Старцем мудрым потрясённый,
к жизни новой стал готов,
словно заново рождённый
человек — Иван Ростов.
Непонятной, чудной силой
изгнан был с души дурман.
Не во сне ль всё это было?
— Не во сне, — шептал Иван.
Словом праведным согретый,
ощутил он Божий Страх
и впервые в жизни этой
шёл с молитвой на устах.
Пусть нескладно, неумело
смог её произнести,
но наверх уже летела
просьба: — Господи, прости!
Стыд, раскаянье, тревога,
и надежда жить опять…
Боже правый… Как же много
можно сразу испытать!
2.
Лесом, садом, огородом,
не взглянув по сторонам,
в темноте, перед восходом,
он вошёл в свой сельский храм.
Он вошёл — и ужаснулся:
груды хлама, гниль, развал, —
оступился, поскользнулся,
и… с размаху в хлам упал.
И о ржавый гвоздь —
«двухсотку» —
пол-лица избороздил,
кровь течет по подбородку.
Боль и стыд. И нету сил.
Дождь за стенами закапал,
зашумел, дохнул грозой,
а Иван — сидел и плакал,
и смывалась кровь — слезой.
— Где вы, прадеды и деды?
Где ты, род угасший мой?
Что ж мне в жизни только беды?
Что ж я брошенный такой?
Поднимитесь-ка стеною,
все родные мужики,
полюбуйтесь-ка страною,
храмом, внуком без руки!
Вдруг Иван запнулся словом
и наверх свой взгляд вознёс:
весь в крови, в венце терновом,
на него смотрел — Христос…
Всё ушло, что было рядом, —
стены, звуки, хлам, разлад,
жизнь — исчезла, стала
взглядом,
только взгляд и
— встречный взгляд.
Первый раз за полстолетья
в этой жуткой пустоте
человека взглядом встретил
Бог, распятый на Кресте.
Невозможным оказалось
взгляд от взгляда отвести,
и тисками сердце сжалось
в мысли: Господи, прости!
— Если я не умираю, —
смог Иван проговорить, —
стыд свой знаю, грех свой знаю,
дай мне время искупить!
Нет руки — нельзя креститься,
дай же время, хоть чуть-чуть,
и сумеешь убедиться,
что к тебе лежит мой путь.
Не суди меня сурово,
если я по простоте
слишком прямо понял слово
о земном моём Кресте.
Глава 6
1.
Дня на три иль больше даже,
из села Иван пропал…
Обнаружили пропажу —
ничего никто не знал!
Председатель в удивленье:
как такое понимать? —
Кубик топчется в правленье,
а Ивана — не видать!
Посылал домой к Ивану —
на двери висит замок.
— Может, помер где-то спьяну
непутёвый мужичок?
Хлебанул стакан отравы
И загнулся втихаря?
Обыскали все канавы,
все кусты. И всё зазря.
Нет нигде… Опередила
всех Иванова кума:
— Отыскался, вражья сила,
да беда — сошёл с ума!
Председатель сел в машину,
полсела — смотреть бегом
на редчайшую картину,
как людей берут в дурдом!
Побросали всё, что можно,
прибежали стар и мал.
— Только тихо, осторожно,
как бы он не осерчал.
И глазеют через щели:
— Ну, чего он, буйный, да?
— Бедный Ванька, неужели
к сумасшедшим навсегда?
Понависли виноградом
на забор и вдоль ворот,
председатель тоже рядом.
Не подходит. Смотрит. Ждёт.
— Ваня-Ваня, после Клавы
безпросветно начал пить,
а мужчине без управы —
дважды два с ума сойтить!
— Ну, чего там? Что он, ходит?
— Да сидит, глядит во двор.
Ничего, спокойный вроде,
но в руке зажат топор!..
2.
Посреди двора лежала
пара бревен — два дубка.
Встал Иван и для начала
топором на них слегка
снял кору, зачистил ровно
и одной своей левшой
стал тесать он эти бревна,
силясь телом и душой!
Раз за разом тяжелее,
всё мелькал, взлетал топор,
словно не было важнее
дела в жизни до сих пор.
Словно что-то дорогое
для себя Иван творил…
Обтесал одно, другое,
хоть и выбился из сил,
хоть уже рука дрожала
и в ушах он слышал гул,
всё ему казалось мало —
не присел, не продохнул.
Пропилил пазы ножовкой,
гвозди хитро зажимал
меж коленями и ловко
топором их в дуб вгонял…
А когда Иван поднялся,
весь народ качнулся с мест —
он устало улыбался,
сжав рукой огромный крест
И вот тут толпа застыла:
что спросить и что сказать?
Может, хочет на могиле
Крест у Клавы поменять?
Иль чего удумал спьяну:
может, руки наложить?
Председатель встал
к Ивану,
понял: надо говорить.
— Мы тебя везде искали,
между прочим, всё село
от работы оторвали…
Что ж, скажи, произошло?
И Иван не стал таиться,
крест к забору прислонил,
посмотрел в людские
лица —
никого не пропустил,
И сказал: — Родные люди!
Знаю вас не первый год.
Может, кто меня осудит,
может, кто-то и поймёт.
Если чем-то провинился,
то простите — грех бывал…
И народу поклонился
и в молчаньи постоял.
— Не подумайте,
что спьяну
я несу какой-то бред.
Пить теперь совсем
не стану,
вы уж верьте или нет.
Что случилось, то словами
передать я вряд ли б смог…
Просто понял, что над нами
был, и есть, и будет — Бог!
Сколько было за плечами
и позора, и стыда,
но ведь есть Господь над нами,
спросит он, и что тогда?
…Дело каждого… Ну, словом,
я хотел вас всех просить:
может, церковь восстановим?
Может, легче станет жить?
И лишился дара речи
петроскитовский народ,
в удивленьи сжались плечи:
что с Иваном? Кто поймёт?
Неужели так бывает?
Жил, ходил, и вот те на:
церковь строить зазывает!
И не будет пить вина?
Поначалу с подозреньем,
но тихонечко народ
уловил сердечным зреньем,
что Иван совсем не врёт!
Что душевной теплотою
все слова его полны,
что Иван — за той чертою,
где притворства не нужны.
— Чтобы стало всё яснее,
расскажу вам, где я был.
Был я аж у Архирея,
с ним про церковь говорил.
Дал он нам благословенье
и сказал мне, что на храм
нужно власти разрешенье
и оплату мастерам.
Мастерам должны по праву,
сколько нужно, денег дать,
чтобы церковь — всем на славу!
Чтоб века могла стоять.
…Коль доверите мне это,
всё пройду, всю жизнь отдам,
по копейке, а до лета —
соберу на Божий храм.
Ну а власть? Чего таиться!
Ей теперь на всё плевать!
Ей задача — прокормиться,
что же нам от власти ждать?
Как хотите, так живите,
стройте вы хоть минарет,
только денег не просите —
будет весь её ответ…
Вот моё такое слово…
Нам решать, коль все мы тут, —
отошёл Иван, и снова
тишина на пять минут.
Тишина. И, как от боли,
крикнул ветхий старичок:
— Аль не русские мы, что ли?
Что тут думать! Прав Росток!
— Сколько ж можно?
В самом деле,
как же церковь не поднять?
Зашумели, загалдели,
стали предков вспоминать,
к председателю вопросы:
— Разрешит, не разрешит?
Тот, как мальчик,
шмыгнул носом:
— Я и сам не кришнаит,
я, как все вы, здесь родился,
так чего мне против быть?
И Ивану б я решился
сборы денег поручить.
Что случилось с ним — не знаю,
словно вижу не его!..
Одного не понимаю,
крест дубовый — для кого?
— Для меня! — Спокойно, строго,
вдруг Иван провозгласил.
— Чтобы видно было Богу,
что и я свой крест носил…
У кого-то сердце сжалось,
кто — слезу смахнул тайком.
Лишь безродье ухмылялось
в стороне. Особняком.
Глава 7
1.
Сколько странников ходило
и скитальцев по Руси!
Солнце ль голову палило,
дождь ли серый моросил —
шли, гонимые судьбою,
и в лаптях, и босиком,
то безлюдною тропою,
то проезжим большаком.
Шли с прошением в столицу
или с нищенской сумой,
богомолец шёл молиться,
шёл солдат с войны домой.
Каторжанин из Сибири,
погорелец без угла —
всем им крышей небо было,
и еда одна была —
хлеб да лук, да чья-то милость,
да вода из родника…
Мало что переменилось,
хоть сменялись, шли века.
2.
Есть бумага сельсовета,
что «Ростов Иван ведет
сборы средств на храм, и это
поручил ему народ».
Мало ль что в пути случалось
поначалу и потом,
а бумага — выручала…
Так и шёл Иван с Крестом
Так и шёл… А что за этим?
Что за фразою простой?
Пробуждался на рассвете
то в стогу, то под кустом,
в старом брошенном сарае,
в чистом поле иль в лесу
с хрипом: «Боже, умираю!
Не смогу! Не донесу!»
Вновь и вновь шептал молитву,
целовал свой Крест, просил,
словно воин перед битвой,
и терпения, и сил.
Знал, что нет назад возврата,
Без Креста — спасенья нет,
коли тьмою всё объято,
то иди, ползи на свет!
И неведомая сила
просыпалась в нем опять,
боль из тела уходила —
можно сесть и можно встать.
И сухарь перед дорогой
в чистой луже размочить.
Вот и всё, и слава Богу!
Если встал — то будешь жить!
Крест верёвкой перетянут
через левое плечо,
снова вёрсты дыбом встанут,
снова кровью истечешь,
снова рухнешь бездыханный…
Будешь жить? Не будешь жить?
Бедный Кубик, друг желанный,
остаётся сторожить…
3.
И пошла молва по свету,
и достигла разных мест,
что живет в народе где-то
человек, носящий Крест.
Кто дивился, кто пугался,
кто не верил… но потом
в душах тайно оставался
образ странника с Крестом.
Кто он? Что? Какой судьбою
Крест ему достался тот?
Как же он, с одной рукою,
и зачем тот Крест несёт?
Одинок ли он? В себе ли?
Есть ли дети или нет?
Почему он так поверил
В Божий Суд под старость лет?
Как должно житьё земное
человека изломать,
чтоб решиться на такое,
чтоб таким вот странным стать!
Или всё не так случайно
и какой-то смысл большой
и неведомая тайна
управляют той душой?
Так Иван
— Ростов от рода —
славу тихую снискал
и почтение народа,
хоть и сам о том не знал…
4.
Он тогда не знал о многом,
проходя из дома в дом,
за забором, за порогом
он встречал такой прием,
словно гостя дорогого
ждали здесь с десяток лет,
ждали праведного слова
среди пьянства, смут и бед.
Впереди молва катилась
про того, кто Крест несет!
— И у нас, у нас случилось!
К нам пришёл,
смотрите, вот!
Вот он, грязный
и небритый,
Крест свой носит
по дворам,
в каждый двор
идет с молитвой,
собирает деньги в храм.
…И крестьяне подавали,
не скупясь, от всех щедрот,
хоть совсем не жировали,
а скорей — наоборот.
Просто каждому хотелось
дать Ивану этот грош:
не жилось теперь, не пелось,
пусть хоть будет храм хорош!
— Нету счастья нам земного,
помолись, Иван, за нас!
…И стоял Иван сурово,
видя взгляд просящих глаз.
— Я грешил на свете много,
а теперь вот сам молюсь…
. . . . . . . . . . . . .
Если все попросим Бога
за себя, за нашу Русь,
за грехи людские наши
и за весь позор и стыд —
неужели ж Он откажет,
неужели не простит?
В пояс кланялся, прощался,
Крест на плечи поднимал
и в дорогу отправлялся.
А куда — никто не знал…
Для людей Иван — не первый,
кто о Боге вёл рассказ,
но… с такою крепкой Верой
все встречались первый раз!
5.
Уходя на две недели,
возвращался точно в срок,
ковыляя еле-еле
под Крестом своим Росток.
Из забытых деревенек,
из неведомых краев
приносил немало денег
«сборщик средств»
— Иван Ростов.
Всё по счету без обмана
в сейф бухгалтер запирал
и подмигивал Ивану:
«Ты себе б хотя бы взял!»
На глазах Иван серьёзнел:
«Даже словом не греши!
Тут же боль людей и слёзы
во спасение души!
Не греши, пусть даже словом!..»
И шагал в свой
старый дом —
полусогнутым, суровым,
с собачонкой
и с Крестом.
Как он весь переменился!
Несмотря на все труды,
обязательно постился:
в пост — сухарь, стакан воды.
Брови стали как-то строже,
и лицом прозрачный стал,
но глаза — теплей, моложе,
значит, дух не увядал!
Земляки его спешили
обсудить накоротке:
— И откуда столько силы
в неказистом мужике?
Как он жив — никто не знает,
всё с Крестом, везде с Крестом,
и ведь денег собирает —
скоро сейф набьёт битком!
…Отзимуем, глянешь, к лету
станем церкву возводить, —
и вздыхали: — Боже-светы,
может, легче будет жить…
Весь Петровский Скит гордился,
что у них — не где-нибудь —
человек такой явился,
что избрал тернистый путь.
И они свой храм построят,
и молва про этот храм
облетала все просторы —
быль со сказкой пополам.
И далёко слух гуляет,
что Ивана — Бог ведет,
и болящих исцеляет,
и покаяться зовет…
6.
В сентябре, в райцентр
пришедши,
встал Иван с Крестом, с сумой,
и услышал: «Сумасшедший!
Не позорь! Иди домой!»
Мимо люди шли в заботах,
щебетали воробьи,
а Иван вздохнул всего-то:
— Дочи! Доченьки мои!
И глядел в родные лица,
и хотел обнять, прижать,
но лощёные девицы
предпочли подальше встать!
И Иван обмяк, смутился:
— Что ж не ездите домой?
Я один… мне как-то снился
сон про вас… такой чудной…
И замолк… к чему все эти
и слова, и разговор:
не его — чужие дети
на него глядят в упор!
И надменность у Наташи,
и у Таньки — едкий глаз:
— Ты иди домой, папаша,
не позорь, ей-Богу, нас.
Каблучками застучали
и в толпе исчезли вновь —
без слезинки, без печали.
Плоть его. Родная кровь.
7.
Долго ждал Иван парома,
вспоминал всю жизнь опять…
…Был мужик, хозяин дома,
Клава с ним — жена и мать.
Были дочки — всем на славу,
было счастье и покой.
И любил он нежно Клаву,
а потом… случился сбой.
Городским бы можно было
и таиться, и скрывать,
но село — вовсю трубило,
всё про всех умело знать!
— Полюбила?
— Полюбила!
— молвит Клава без стыда.
Что Ивану делать было?
Начал пить. Пришла беда.
Столько лет Росток хвалился
и семьёю, и женой,
тут те на — пришёл, явился
хахаль-махаль озорной!
Для начала разговора
мужика Иван побил,
и мужик уехал скоро —
знать, не сильно и любил.
Клава… Ладно… Согрешила…
Но помиримся! Простим!
Всё пойдет, как раньше было,
ведь двоих детей растим!
Что? Чего ей не хватало?
Может, впрямь любовь была?
Видел, чуял: тосковала,
изводилась — не жила.
Попривык Иван к стакану…
В поле раз сбирал «валки»
на комбайне — шнеком спьяну
и оттяпал полруки…
Инвалид в неполных сорок…
Как тут жить, семью тянуть?
Что ни день — то драки, ссоры,
поломалось, не вернуть!
И рвалась душа на части,
есть семья — и нет семьи,
крыша есть — уплыло счастье,
отсвистели соловьи…
Умерла, угасла Клава,
дочки в город подались…
Кто тут правый? Кто неправый?
Вот попробуй, разберись…
…Долго ждал Иван парома,
Переехал. Крест взвалил
и опять от дома к дому
ковылял. На храм просил.