Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

СВЯТОЙ ИЛИ НЕВРАСТЕНИК?

Пушкинский Дом переживает сейчас нелёгкие времена. Есть опасность того, что многолетнее изучение безценной русской классики будет свёрнуто, перейдёт в чужие, равнодушные руки. Тем более важно сейчас обратиться к тому богатству, что накоплено русскими словесниками, хранителями нашей великой литературы. Сегодня мы разговариваем с доктором филологических наук главным научным сотрудником Института русской литературы (Пушкинский Дом) Валентиной Евгеньевной Ветловской. Валентина Евгеньевна — крупный специалист по русской литературе второй половины XIX века, а стало быть, и по Ф.М. Достоевскому.

— Я недавно говорил с одним православным иностранцем, который первый раз приехал в Питер. Спрашиваю у него: «У каких наших святынь вы уже побывали?» Он начинает перечислять: «У Ксении Блаженной, у Иоанна Кронштадтского…» Потом улыбается счастливой улыбкой: «Но главное — я был в квартире Достоевского. Вот святыня!»

— Да и некоторые московские исследователи уже кричат, что пришла пора Фёдора Михайловича канонизировать. Сейчас время новоначальных, время перехлёстов… В своё время Достоевский был запрещён, и это подогрело к нему интерес. А сейчас пошла волна «специалистов» — но не то чтобы специалистов по творчеству Достоевского и не то чтобы богословов… (Хотя они сами твёрдо убеждены и в том и в другом). И пошло-поехало такое «богословие», которое не поймёшь, на чью потребу и существует: и не для народа (ибо они стараются цитировать редких авторов, древних святых отцов), и в то же время автор не придерживается строгой богословской традиции, у него нет ни церковной выучки, ни мудрой осторожности.

— Один профессор, человек очень уважаемый, православный, патриот России, совершенно серьёзно говорил мне, что Достоевского надо исключить из школьной программы и вообще издавать поменьше. Почему? Да потому, что он «искажает облик русского человека». «Я, — говорил этот учёный, — знаю, что Гитлер напал на Россию во многом потому, что начитался Достоевского. Что Гитлер увидел в этих книгах? Каких-то подвальных страдальцев, пьяных плакальщиков, безпочвенных фантазёров, идейных злодеев… Кто-то старушку убил, кто-то ведёт беседы с нечистым, кто-то бросает в камин тысячи рублей… Да это же нация неврастеников! Их можно разбить в два счёта»! Так говорил мне этот учёный филолог, и не кажется ли вам, что доля правды в его словах есть?

— Что касается Гитлера… Да, он получал от своих идеологов такие сведения о русской нации, и как-то это повлияло на историю… Но нужно понимать, что Гитлер-то шёл не за Достоевским, а за Ницше, — за Ницше, который самонадеянно объявил себя учеником Достоевского. На Западе воспринимают Фёдора Михайловича на свой лад, в свете западных традиций. Те же Раскольников и Иван Карамазов, которые Достоевским развенчивались, европейцами (да и не только европейцами) воспринимаются порой как герои и образец для подражания. Я помню, как при мне студентка из Афганистана защищала дипломную работу о «Преступлении и наказании». Основная мысль в этой работе была такова: «Какой хороший, решительный человек — Раскольников!» Оппоненты говорили ей: «Что же вы пишете? Ведь роман построен на опровержении идей Раскольникова!..» Она спокойно, с полным убеждением отвечала: «Ну, может быть, это для вас так. А нам в Афганистане такие люди очень нужны». У меня дома стоит книжка на немецком языке «Великий Инквизитор»…

— То есть отрывок из «Братьев Карамазовых», изданный как самостоятельное произведение?..

— Да! За подписью Достоевского идёт программа одного из его героев, разоблачению которой он и посвятил свой роман. Получается, что все эти сатанинские соблазны, которые идут из уст Великого Инквизитора, — это точка зрения Фёдора Михайловича. Что тут сделаешь?

— Но Достоевский — не самый понятный из писателей… Сказать, что все мы прекрасно разбираемся в его идеях, значит сильно польстить себе.

— Но дело в том, что как бы ясно писатель ни произносил свою мысль — всё равно найдутся способы вывернуть эту мысль наизнанку, сказать, что на самом деле автор разумел нечто прямо противоположное. А тот факт, что Достоевский порой представлял зло в таких формах, что обычный читатель не сразу может догадаться, как ему оценить прочитанное, так это просто свидетельство глубокого уважения автора к уму читателя. Писатель не считал свою аудиторию глупцами, которым надо всё разжёвывать. Порой он недоумевал: неужели надо заключать каждое своё высказывание моралью?

Вот что следует учитывать: Фёдор Михайлович, прошедший через увлечение всевозможными радикальными теориями, каждый раз выбирает в главные герои отрицателя, такого же, каким был он сам когда-то. И как он может относиться к такому герою (к самому себе, фактически)? С пониманием, с известным снисхождением, — и всё это принимают за одобрение. Автор — и это его обычный приём — ставит какую-нибудь искусительную речь в центр произведения, а всё остальное повествование располагает так, чтобы оно опровергало эти высказывания. И если мы не будем изучать Достоевского, то найдутся «специалисты» — и уже есть такие, — которые нам его станут трактовать так, что потом не захочется и книгу в руки взять.

— Кстати, о трактовке… Известно, что роман «Братья Карамазовы» остался незаконченным. Так вот, в советские годы я читал, что прототип Алексея Карамазова — цареубийца Каракозов, и Алёша, подобно этому человеку, должен был окончить жизнь на виселице. Неужели это правда?

— Да, это мнение высказывалось Леонидом Гроссманом, и оно повторяется до сих пор. Но такая идея не выдерживает критики. Почему? Да потому, что Алёша Карамазов описывается Достоевским как герой жития, как святой. Это житийный герой от начала и до конца. И этот-то святой пойдёт на убийство?.. Старец Зосима говорит Алёше в начале романа: «Иди в мир, — многое должен будешь перенести, пока вновь вернёшься в обитель», — а все предсказания Зосимы сбываются, и значит, Алёша должен был пройти многие искушения. И первое из них — смерть старца Зосимы. Он прошёл это искушение, он понял свою ошибку: ошибка эта заключалась в том, что он чрезмерно превозносил старца. И тут ему помогла грешница Грушенька. Алёша увидел, что и в грешном человеке есть искра любви, понял, что нельзя превозносить одних людей и презирать других, надо всех охватить родственным чувством. Тогда никого не осудишь, тогда всякого пожалеешь, тогда всякая старушка — твоя мать, каждый старик — твой отец, — как это и заповедует Христос. Вот для этой-то мысли и писал Достоевский «Братьев Карамазовых», и Алёша — главный носитель этой мысли. Да, искушения его могли продолжиться, могла, наверное, его искушать и идея цареубийства. Допустим! Но он всё равно должен вернуться в монастырь, раскаяться и достойно пронести своё имя — Алексея Человека Божия. Про этого святого Достоевский писал: «Алексей Человек Божий — идеал народа».

— Повторяют на все лады слова Достоевского «красота спасёт мир». Так эту фразу затёрли, что невольно хочется — ну не то чтобы поспорить с Достоевским, а посмотреть поглубже: сам-то Фёдор Михайлович какой смысл вкладывал в эти слова?

— Господь сказал: будьте мудры, как змии (Мф. 10, 16). Да, мир спасёт красота. Правильно понятая красота. Потому что Достоевский и сам говорил: антихрист будет соблазнять красотой. Это особенно опасно для русского человека, которому свойственно любование, особое внимание к красоте. Может быть, и другие народы на это падки, но мы-то — безусловно. Чем и подкупает речь Ивана: ведь она исполнена дьявольской красотой, она соблазняет красотой сильной и смелой мысли. Диавол и не может иначе действовать, как соблазняя. Он должен быть притягательным хоть в чём-то, а рогами и копытами никого не привлечёшь.

— Что вы думаете об экранизациях Достоевского?

— Мне очень понравился недавний многосерийный фильм «Идиот». Очень хорош Евгений Миронов — по-моему, сыграть князя Мышкина лучше, чем он, трудно. Но в принципе я не люблю экранизаций. И сам Достоевский был против того, чтобы его вещи ставили в театре. Это уже не его романы получаются, а какие-то другие произведения, даже если режиссёр (как тот же Владимир Бортко) следует за писателем с большим уважением. Достоевский писал для чтения, как и любой классик. Его главный герой — слово, текст. Предполагается обдумывание, остановка на каждой фразе. Искусство слова — оно сдержанное, не плотское. Романы Достоевского — они на самом деле безплотны… Их нужно постигать умом, сердцем, духом — а уж никак не глазами. В том и заключается достоинство этого писателя: до него нужно дорастать духом, он заставляет наши души работать, тянуться всё выше и выше — ближе к Богу, в конечном счёте.

Вопросы задавал Анатолий МАКСИМОВ