Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

ДНЕВНИК ЗООЗАЩИТНИЦЫ

3 сентября 2009

Животные, по существу, не покинули рая. Они не знают о грядущем безсилии. Смерть для них всегда позади. Животные живут в вечности, в кайросе. «Und irgendwo gehn Löwen noch und wissen, solang sie herrlich sind, von keiner Ohnmacht <А где-то ходят львы, ни о каком безсилии не зная в блеске силы>» (Райнер Мария Рильке. «Дуинские элегии»).

28 октября 2009, Париж

В 14:30 были на плас Опера. Там уже стояли несколько сотен людей. Почти у каждого в руках — плакат или объявление. Жуткие фотографии обезшкуренных животных, красные скелеты — их тела. Были из «СПА» (государственное общество защиты животных), из OneVoice, AnimalRigths, от фонда Брижит Бардо. Кого только не было, кто только не стоял! Девяносто процентов — молодёжь. Умные, неожиданные на улице лица (не толпа). Пошли в 14 часов по бульвару Османн, где на полкилометра растянуты известные на весь мир магазины Лафайет, Прентам. Завидев их мерзкие витрины, каждый возмутился, как мог: кричали — кто по-волчьи, кто по-слоновьи, некоторые — по-птичьи. Большинство же просто вопило: у-у-у. Солидарно подхватывали «фурюр — тортюр» (мех — пытка). Публика (покупатели) высыпали на улицу. Все по-доброму улыбались. Все были на стороне демонстрантов — за животных. Впереди меня несли плакат: «Имейте совесть. Уважайте Жизнь. И не только человеческую». В некоторых местах гнев и вой нарастали с особой силой. Там отважные молодые люди бросались к витринам. Было бы это 150 или даже 50 лет тому назад, разнесли бы «храмы» консюмеризма в пух и прах. Даже я, забыв о слабости, выскочила на тротуар, но перед самой витриной меня остановила строгая зоозащитница. Сказала: «Мы не должны покидать мостовую». Я поняла. Несколько лет тому назад демонстранты разбили окна и сломали решётки научных лабораторий, где мучили подопытных животных. Были штрафы, суды и прочие неприятности. Теперь гнев сдержали, обошлось без эксцессов. Не устаю восхищаться умением французов всё организовывать.

Прошёл час — обнаружила с удивлением. Ибо не почувствовала никакой усталости. Павле заботливо довёл до автобуса. Вспомнился (не без глуповатой гордости) Версилов из «Подростка» Достоевского. Нас, может быть, всего двести таких русских в Европе, но это её «элита».

2 февраля 2010, Париж

Ищу в Интернете слово «сострадание» и натыкаюсь, прежде всего, на буддистов. Далай-лама: сострадание — это ответственность за всякое живое существо. Вот она, космическая соборность, ответ на ожидание всей твари. В одном из его текстов говорится о трёх уровнях: секс, любовь, ответственность.

Любовь в наше время потеряла смысловые границы. О любви говорить труднее всего. Проще говорить о сострадании, когда Другой первичнее меня. И я произношу с утра молитву о тех, «кто с Христом прежде нашего», о живых, страждущих, связанных с нами, людьми, самой кровной, самой смертной связью.

14 февраля 2010, Париж

Звонок из Берна: любимый, взволнованный голос Светланы. Ей рассказываю, что живу нынче одной жалостью. И стыдно, и не хочется «нагружать» друзей своими жалостными переживаниями.

Светлана: — А ты не бойся ни радости, ни печали. Уже одно то хорошо, что они есть, что их хочется выразить. Самое страшное в нашем мире — лицемерие, когда люди, всё скрывая, уже в конце концов ничего не испытывают.

Как правильно всё выразила Светлана: непосредственность — великий дар, все более исчезающий, уступающий место паразитам — симулякрам-посредникам.

Поэтому я не согласна с Алексеем Ильичом Осиповым (на лекции которого вышла в Интернете), считающим всё непосредственное, всё естественно-«человеческое» греховным. «Если радость внезапна — это от лукавого», — говорит вездесущий (в российском пространстве) профессор.

Но как же мы не задумываясь делаем добро? Почему, например, так симпатичен Раскольников? Несмотря на бредовые концепты и даже убийство? Потому что не раздумывает: он бросается на помощь девушке-самоубийце, он отдаёт все деньги на похороны почти незнакомого ему Мармеладова, не думая, что будет есть завтра.

Сам Господь всегда стремителен: «Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи?» (Мк.2,9) И больной тот же час встаёт, идёт, ликует.

Почему мне так нравится Жанна д’Арк? Кроме всего прочего, ещё и своей стремительностью — она всегда спешила откликнуться, прийти первой на помощь. Её девиз: Agissez et Dieu agira! («Действуйте, и Бог будет действовать!»)

«Быстрота — поистине божественна. У Бога между вопросом и ответом нет промежутка» (Думитру Станилоэ).

Во времена всеобщей окаменелости (т.е. в наши времена) преступно бояться дорефлективного, чистого проявления любви и сострадания. Это значит — бояться жизни. (Современная философия не часто обращается к проблемам непосредственного, жизни. Приятным исключением является мысль француза Мишеля Анри. Совершенно отрекаясь от рационализма декартовской традиции, Анри говорит о «полноте» жизни. В жизни нет внутреннего и внешнего, вещи-в-себе и вещи-для-себя, сущности и явления. Законы жизни могущественны. Нам кажется, что мы видим то или другое, но мы видим что-то не случайно, мы подчиняемся интересу, лежащему глубже всего, — интересу жизни, которая патетична. Это пафос взгляда, объясняющего то, что он видит. Жизнь говорит о себе самой через автоаффектацию, через наслаждение самой собой и через страдание. Это чистая субъективность. И вместе с тем моя жизнь — это чистый абсолют, это Жизнь абсолюта. Здесь можно вспомнить о Майстере Экхарде. (Henry M. Entertiens. Cabris, 2005. P.64—65).

Вообще неприятен и не вызывает доверия человек с «отрефлектированной» реакцией. Это похоже на сектантский дрессированный аутизм. Любая аскетика, даже самая жертвенная, должна быть простой, естественной. Жертва — основа всего, она присутствует как дыхание, воздух, движение, как божественный эрос.

На старости лет отбираю «своих» людей по способности к мгновенной реакции: «Спасти! Помочь!» В круг моих любимых входят все русские (и французские, и немецкие...) старушки, что, не задумываясь, берут к себе ещё одно голодное, брошенное, раздавленное животное. Они-то и есть — «соль мира», «оправдание» человеческого, которое всегда выше человека. Как сказал Конрад Лоренц, человек находится между животным и homo sapiens.

15 мая 2010, Париж

Страдание. Два вида: собственное и чужое. Собственного, впрочем, вообще нет. «…как написано: нет праведного ни одного... все совратились с пути» (Рим.3,10–12). Все достойны казни. И наказание, правильно понятое, сильно облегчает человеческие страдания. Мы должны любить Бога за то, что наказывает нас.

Для меня остаётся одна истинная боль — боль за Другого. В 1000 раз невыносимее и день и ночь не забывать о боли невинных и помнить о человеческой вине перед животными.

Не отогнать воспоминаний, наплывающих с самого детства: в играх, не нарочно, убитый цыплёнок, глаза раздавленной, умирающей собаки, — не отмахнуться от мыслей о бойне, о «научных» истязаниях миллиардов. Это каждодневно и каждонощно.

Не верю в «хорошесть» христианина, обретшего «мир в душе» при взгляде на наш универсум. Он говорит себе: «На всё воля Божья». Или: «У Бога все живы. Смерти нет». А днём и ночью жалобно и отчаянно кричит в подвале оставленный котёнок. Ни один из «христиан» даже не обратит на это внимание. — Это я о сегодняшнем русском дне, о моём пере­улочке.

Как заниматься теодицеей? Она отдаёт пошлостью. При чём здесь Бог? Всё — Тайна. Спекуляции на тему «оправдания страданий», «безсмертия» выглядят невыносимой глупостью. Они чванливы и безсердечны. Остаётся боль «сокрушённого сердца».

16 мая 2010, Париж

Перечитываю одного из самых близких — Сергея Фуделя.

«Природа здесь (в Зосимовой пустыни. — Т.Г.) не та, что в Оптиной, — здесь север, и кругом монастыря густой еловый лес. Удивительно, как раскрывается человеку природа, когда она у церковных стен. Один ряд номеров гостиницы выходил окнами прямо в лес. И вот я помню, как зимой откроешь широкую форточку и чувствуешь запах снегов среди елей и среди такой тишины, которая уму непостижима. Всё живое, и нетленное, и благоухающее чистотой.

Там, где монахи — истинные ученики Христовы, там около них расцветают самые драгоценные цветы земли, самая тёплая радость земли около их стен. В связи с этим я вспоминаю ещё один монастырь, Толгский, на Волге... Некоторые (монахи) во время обедни не стеснялись выходить покурить... И вот я помню, что кедровая и берёзовая рощи и красивая Волга этого монастыря никогда не открывали мне того, что зосимовские снега и ели.

Природа, очевидно, не сомневается в необходимости подвига очищения человека» («У стен Церкви»).

9 июля 2010, Володарская

Были с Севой у Валентины Сергеевны Ермаковой. Её любят в садоводстве, любят и её собачью свиту, весёлую и никогда её не оставляющую. Но есть одно исключение — это разбогатевшие соседи, которые грозятся уничтожить и Ермакову, и весь Ноев ковчег. Теперь у неё 17 псов (пятерых недавно отравили), несколько котов, стая крыс, не позволяющая вторгаться на территорию другим крысам, большое семейство мышей, спасённые куры. Все живут в тесноте, да не в обиде. Ермакова (после того как спалили её дом) обитает в окружении самых прилипчивых и травмированных зверюшек, в низкой бане. Какой только старой и необходимой рухляди нет в этом узком пространстве! В маленьком дворике тоже нет кусочка свободной земли, повсюду вросшие в почву фуфайки. А на стене можно прочесть стихи давнего поклонника: «Нет Тебе равных среди мужчин... В Тебе — воинственное Добро». Это запомнилось.

Она извиняется: «Простите, у меня так грязно, такой безпорядок».

Сидим в бане-землянке. Мы втроём и четыре больших псины: кавказец (Самурай) лежит у моих ног, Биб (подобранный щенком с припадком чумки на железодорожной платформе) без конца облизывает лицо Валентины Сергеевны. «Грязи» и неустроенности мы не чувствуем. Кругом, как и прежде, цветёт садоводство, всё в зелени, цветах, запахах. По этому садоводству, похожая на царицу, в удобном сарафане, с сильными, бойцовыми плечами, проходит Валентина Сергеевна, а вокруг — «танец волков», огромных и не очень собак, дворняг, которые сумели перепрыгнуть через забор её участка. Это те, которые ни секунды не могут прожить без своего бога — Валентины Сергеевны.

Чинит недостаточно высокий забор Евгений (лет 50), приёмный сын. «Его я усыновила, когда мы с мужем были в больнице детского дома. Он был самым больным, весь покрыт коростой. Муж сказал: «Если ты его возьмёшь, я от тебя уйду». — «Ну и уходи», — сказала я».

Родного сына, Володю, убили в милиции. Два года тому назад.

Валентине Сергеевне многие в садоводстве помогают — дают и корм для животных, и деньги. Знакомимся с сияющими внутренним светом старушками, сражавшимися на войне. Вот женщина с бодрым, мудрым взглядом — была партизанкой под Псковом.

Но осенью-зимой садоводство пустеет, и Валентина Сергеевна одна сражается с бомжами, её богатырская сила неиссякаема. Она по-прежнему «мочит» в местных водоёмах всех, кто посмеет сказать: «Уберите собак! Расстрелять их всех надо! Грязь только разносят» и т.д. Рука её «не дрогнет». Ей далеко за семьдесят, но поражений она не знает.

На столе стоит водка «Медведевка». «Вы не думайте, что я пью. Чтобы заснуть, я делаю каждый вечер коктейль из водки». Я: «Ну и пейте. Главное, что вы со всем справляетесь. Вы делаете всех счастливыми». Я искренне говорю — я вижу её цветущую, весёлую, даже вдохновенную.

Из соседней банной комнатушки раздаётся жалостливый, острый крик — недавно подброшенные малюсенькие котята. Как можно было швырять из окна машины на обочину дороги эти изумлённо-безпомощные, в одну ладошку существа? В глазах плачущих котят — вопрос о том, зачем они при­шли в этот мир, к нам, безсмысленно-страшным монстрам, называющим себя «человеками». Почему?

Из-под стола на меня смотрят наполненные кровью глаза 26-летней собаки — Майи. Её били (но не добили), она вся перекошена, движения не скоординированы. Всё время огрызается, лает. Забилась в угол. Из этого тёмного угла под скамейкой смотрит, как из доисторической, древней утробы, страдание всей Твари, она «стенает и мучится доныне». (19 сентября, СПб. Страшная новость: 10 сентября ночью на Валентину Сергеевну выплеснули едкую жидкость (кислота, щёлочь?), 15 сентября она умерла в ожоговом центре. Царство Небесное великой заступнице за Жизнь!).

16 июля 2010, Питер

Джорджо Агамбен назвал это «антропологической машиной». Человек не может жить иначе, он непременно самоутверждается, разделяя мир на своих и врагов. И этих врагов можно и нужно истязать, уничтожать нравственно и физически. Человек стремится к тоталитарной власти над всем. Над другими народами (расизм), над женщинами (сексизм), над стихиями (демиургизм), над гениями (страх), над святыми (ещё больший страх). Но на всех перечисленных поприщах этот тоталитаризм уже испробован и даже идеологически повсеместно, глобально разоблачён.

Осталось одно табу, одно само­утверждение, о нём «неприлично» говорить — самоутверждение через животное.

Во времена Аристотеля человек был «животным политическим». Теперь же животное не родственник и не предок, а смертельный враг. Чтобы обозначить неопровержимую «истинность» своих утверждений, любой гуру, проповедник, учитель морали сегодня скажет: «Мы же не животные, чтобы... убивать друг друга (хотя это, прежде всего, свойство людей, среди животных встречающееся крайне редко), распутствовать (тоже чисто человеческое), служить низким инстинктам (опять «человеческое, слишком человеческое»), быть безкультурными (этологи уже давно нашли начатки культуры у приматов, дельфинов, у птиц...).

Самые неглупые люди, доходя до эмоционального пика своих утверждений, скатываются до фразы: «Но мы же не животные...».

Поражает их отсталость от уже формирующегося нового самосознания сегодняшнего общества, от того, что любой ребёнок может увидеть по телевизору, прочесть да и пронаблюдать в жизни своих любимцев.

Сколько взаимопомощи, сколько бережного внимания к экологическому, софийному равновесию, сколько спасительного иерархизма в жизни животных! Животное умеет самоумаляться, оно естественно в аскезе и послушании. Оно больше, чем мы, доверяет Богу и даже истязающему его человеку. И как нам нужно учиться у зверей быть радостными и благодарными!

За последние пятьдесят лет изучение животного мира открыло нам такие тайны, что даже смертельные враги животных стали понимать: сравнение зверя и человека сегодня почти всегда в пользу зверя.

Настоящий моральный тест на человечность, самый радикальный, — это отношение к тем, кто от нас полностью зависит, — к животным. Милан Кундера: «Именно здесь происходит наибольшее предательство человеком самого себя, настоящий крах, от которого зависят все другие падения».

К.Леви-Стросс, изучивший человеческие этносы во всём их цветущем многообразии, говорил перед смертью: более всего он сожалеет о том, что не проник в мир животных. Леви-Строссу принадлежит меткое выражение о человечестве в целом — «l’humanité devergondé» («безстыдный гуманизм»).

7 августа 2010, Питер

Горят русские леса и деревни. А на всю Россию только четыре пожаротушительных самолёта. Уволили 70 000 лесников. Лет пять тому назад отменили всё пожарозащитное, ибо леса отдали в собственность арендаторов. Лес невыгоден для коррупции, откатов. С его молчаливого достоинства ничего не возьмёшь. Он умирает так же тихо, как звери в лесу, как горящие курицы и поросята в нижегородских деревнях. Русские леса вместе с амазонскими (стремительно исчезающими) — это умаляющиеся лёгкие нашей планеты.

Два самолёта (из четырёх имеющихся) посланы тушить Саров. Именно в день св.Серафима, 1 августа, там разгорелся пожар. («Бог есть огонь» — из записок старца). Тушат тысячи пожарных и военных, ведь там атомные объекты. Опять же «совпадение» — атом Чернобыля (разрушения) и безконечно-малое, «атомное» тело Евхаристии. Рядом с Саровом, в Дивееве духовно и физически атмосферой космической евхаристии спасаются сотни тысяч людей.

Подтверждение того, что в России нет среднего, благополучного бытия. В России ад напрямую соприкасается с раем.

9 августа 2010, Питер

Христос в эпизоде побиваемой камнями женщины: «Кто из вас без греха?» Это место в Евангелии особо любил Оливье Клеман. Здесь открывается логика целостности, которая противоречит законничеству, мирской, внешней логике. «Нужны миллионы святых», т.е. нужно не просто канонизировать, а пробудить совесть. Вселенная погибнет не из-за каких-то особых открытий, а потому, что количество техномассы уничтожит хрупкую биомассу. Поэтому сегодня время катастрофизма, философия конца, успешно вытесняющая идеологию прогресса.

И снова актуален «лозунг» — благоговение перед Жизнью.

30 августа 2010, Питер

В воскресенье посмотрела по ТВ «Картина маслом» с Д.Быковым. Говорили об отрыве государства от народа, об устаревшем пожарном оборудовании или отсутствии даже такового, о том, что ничего не изменится. Обо всём уже тысячу раз переговоренном. Но никто не сказал, что жара — это «по грехам нашим», что хватит уничтожать, презирать природу. Никто не поднялся до глобального, реального понимания катастрофы.

Как это противоположно Европе — там уже давно все говорят о природе как о Субъекте (Мишель Серр), активно отвечающем на безконечные оскорбления и наглое поведение человека — хищника, безпредельщика, циника.

«Космический провинциализм» (Даниил Андреев) присущ всем нашим даже самым умным тусовкам. Какое-то проклятие не-попадания (о-греха) в мозгах людей. В России тоже стали понимать, что проблемы экологии — главные сегодня. Но главная экологическая проблема в России в том, что её нет.

Вытеснение абсолютной темы, страх, самозащита безпомощного невротика — вот «формат» рассуждений о жаре, пожарах и наводнениях. О животных же не вспоминают вообще.

17 октября 2010, Париж

Сегодняшний взгляд на мир радикально нов. Он, во-первых, глобален (и не только в плане экономики). Всё происходит на больших расстояниях. Если раньше на нас влияло, прежде всего, непосредственное окружение — погода, природа, хозяйство, — то теперь радиоактивная энергия не знает границ, как не знает границ и всеобщее загрязнение: атомные облака, заражённые реки, загрязнённые океаны, нарушение гомеостазиса, биоразно­образия, стремительное исчезновение стихий, животных видов и пр. Всё это влияет на нашу жизнь, земля сжимается, пространств больше нет.

Во-вторых, изменилось и время. Мы теперь обязаны думать, что΄ произойдёт с людьми следующего поколения, будут ли жить наши внуки. Мы не можем не только остановить разрушительный, всеистребляющий «прогресс», но не способны предвидеть (последствия облучения, например), — значит, не можем и управлять.

Основные факторы жизни и смерти стали невидимыми. Радиоактивность, озоновый слой, химические изменения состава воздуха, воды, исчезновение плодоносных почв, обезлесивание... Все эти характеристики не только материальны, но и духовны. Поэтому нужен духовный опыт, которым так богата наша православная, пустынническая традиция.

Но сегодняшние православные мыслители и проповедники молчат. Человек по-прежнему «царь природы», и всё должно расти на пользу человека. От подобной завоевательной, потребительской установки деградирует сам человек. Он потерял Бога, открытый, умный взгляд на вселенную, душевное и физическое здоровье. Он обретает покой и мир только на кладбище, где умные черви вновь соединяют нас с землёй, с её безконечной материнской к нам любовью. 

18 октября 2010, Фонтенэй-де-Буа

Сначала метро, потом долгое, на холодном ветру, ожидание автобуса — и вот мы у огромного холла «Жака Брейля». Мэр пригорода, любящий животных, отдал это помещение под выставку безплатно. Ещё не вошли, а нас встречает собачий плач, истеричный лай — это клетки из приютов: может быть, кто и усыновит брошенных псов. На них смотреть невозможно. Увечные или совсем дряхлые. Большинство травмированно лает, но есть и похуже — похожая на мою Асю «лисичка»-старушка смотрит слепыми глазами, молчит, исчезла в уголке.

Внутри — коты (тоже из приютов). Худые и безглазые, облезлые и пугливые, полудикие сироты.

В громадном холле — столы четырнадцати зоозащитных стендов. Сразу же подошли к католикам (увы, православных здесь нет, кроме нас с Катей). Обнялись с черноволосой, горячей Жаклин, улыбнулись старому хиппи, полуоборванному, блаженному Жан-Пьеру. Повсюду цитаты из Достоевского: «Посмотри, — говорю я ему, — на коня, животное великое, близ человека стоящее, али на вола, его питающего и работающего ему, понурого и задумчивого, посмотри на лики их: какая кротость, какая привязанность к человеку, часто бьющего его безжалостно, какая незлобивость, какая доверчивость и какая красота в его лике. Трогательно даже и это знать, что на нём нет никакого греха, ибо всё совершенно, всё, кроме человека, безгрешно, и с ними Христос ещё раньше нашего» («Братья Карамазовы»).

Рядом с католическим — стенд Брижит Бардо, дальше — против корриды. Кругом — красивые и вдохновенные молодые люди, объясняющие каждому, как невыносимо жестока коррида. Экраны, где безперебойно идут фильмы с подробностями (окровавленные, обречённые, но не сдающиеся быки). Выстоять здесь невозможно.

И всё же ходили-бродили часа три. И всё из-за людей — пламенные, любящие, готовые на любую жертву и по­двиг ради «братьев меньших» французы и француженки. Их нельзя не полюбить. Как им удаётся собирать самых замученных, спасать их, писать законы против жестокости и даже проводить их в жизнь? Как? «Вот, — говорю я Кате, — учись, чтобы не дрожали руки, не теряли мы энергию на возмущение, обмороки и слёзы, а спасали бы хоть немногих».

Стенд против охоты. Ужас измученных погоней, капканами, травлей животных. И красота оленей, лисиц, кабанов. Их живые глаза, их грация, их гармония с небом. Над стендом слова: «Охота — это действо, которое за несколько секунд превращает в ничто красоту, которую природа создавала миллионы лет».

К 15 часам подъезжают всё больше машин. Высокие, интеллигентные пары, в большинстве лет 50—60. Берут котов, берут собак. Берут трёхлапых, безхвостых, самых старых. Взяли и ту, что похожа на Асю и чей взгляд безконечно грустен. Теперь она молодо, в ошейнике, шагает нога в ногу с новым хозяином. Усыновлённых животных всё больше. Надо видеть, с какой гордостью и преданностью они стараются понравиться новым хозяевам.

23 октября 2010, Париж

С Катей вывели на бумагу протест и комментарии 1660 французов (Интернет), протестующих против притравливания, в защиту пермского медведя Моти (изуродованного людьми и собаками, но до сих пор «служащего» обучающей мишенью) и его товарища по несчастью. Несколько французов написали: «Как может Россия так безобразно уничтожать свой национальный символ? Невозможно есть, спать, жить, зная, что гималаец Мотя уже пять лет терзаем злобой людей и псов.

Охоту оправдывают «национальной идеей». Для пущей важности говорят «царская охота» (Это нас обучает начальник притравочной станции в Перми некто Бутман.)

Итак, для бедных — футбол (объединяющая «народ» эйфория). Для богатых — «русская забава — охота», расстрел медвежат в берлогах, птиц в сезон любви, беременных лосих и исчезающих козлов. Притравливание, обучение собак злобе, садистское калечение доходяги-волка, инвалида-мишки.

17 ноября 2010

Глобализация обострила чувствительность. Оказывается, не только я до боли, до страха сойти с ума, чувствую страдание твари. Мир как никогда сверхчувствителен. Всё внешнее переселяется внутрь и внутри жжёт, терзает, не даёт успокоиться. Куда мне деться от писем Ольги Корзининой, Миши Новикова, от видео с бойни, от исхудалого медведя Моти? Понимаю, что схожу с ума, но стараюсь по-прежнему интересоваться всем, молиться обо всём. Как всегда, как подобает.

Но чувствую, что всё становится безразличным. И «держу себя в форме», чтобы быть на уровне, когда будет возможность защитить убиваемых нами.

18 ноября 2010

О.Древерман (а также С.Кьеркегор, Ф.М.Достоевский) говорят о рождении сознания из страдания (из страха, который глубже других чувств). Самосознание же рождается от отношения к Другому. (Об этом уже говорили все, вспомним хотя бы Маркса.)

Часто и сегодня утверждают, что человека от животного отличает язык. Но всё чаще философы, этологи, учёные говорят, что это не так. Человека от животного отличает логический язык. Язык же обычный — ритуальный, поэтический, пантомимный — вне только логического. Он связан с подсознанием. Он — продукт сознания и подсознания. На таком языке говорят и животные. (Об этом у Ойгена Древермана, идущего от Карла Юнга.)

15 декабря 2010

Из европейских философов А.Шопенгауэр впервые понял, что вся жизнь есть страдание.

Русский человек это понимает лучше, чем европеец. У русских любимый персонаж — Алексей — Божий человек. Царевич Алексей покидает дворец в день своей свадьбы (как и в преданиях о Будде), бродит всю жизнь жалким бродягой и не узнаётся своими, когда возвращается домой. Высшее страдание: «Пришёл к своим, и не узнали его». Вся жизнь Алексея — Человека Божьего — страдание, потому что в нищете, в покинутости — истина. Об этом уже заповеди блаженства и жизнь самого Христа. Нельзя, живя в золотом дворце, по-настоящему любить, жертвовать, принадлежать Целому.

27 декабря 2010, Париж

Каждое воскресенье сидим с Катей в моей комнатушке и пишем письма в города, которые часто совсем не знаем. В Ухту, например. Там фотограф Юрий 14 лет подряд содержал частный приют (163 собаки!). Теперь нечем платить за аренду. Собак он обязан усыпить. Написали в администрацию города. Пристыдили. Ведь Ухта — это нефть, богатство.

Недавно писали в Красноярск (остановили убийство сотен собак!). Писали в Краснодар, в Московскую область, в какой-то Троицк. Почти всегда получаем от начальства по всей форме ответ-отчёт-отписку. Как при советской власти: тогда мы, диссиденты, оказавшиеся на Западе, защищали преследуемых советских людей.

С Катей работается бодро, хоть иногда и нервничаем. Но в одиночку этим ужасам не противостоять.

28 декабря 2010, Париж

Позади Рождество. Слава Богу! Рождество — это мучительный поиск подарков и объядение. Всё завалено птицей, креветками, устрицами, крабами. Иногда они шевелятся. Живые!

Вместо праздника — глупое хвастовство гастрономией. Где-нибудь в Польше ещё вспоминают о Христе, но во Франции не слышала ни разу. Включаю телевизор — горы гусиной печени, «печёночной глины», миллионы выращенных для ежесекундных мук гусей. Чтобы спокойнее было убивать, гуся (эту умнейшую птицу) десакрализировали, назвав глупой. Как глупым сначала назвали рождественского индюка. Рождество, этот поистине звериный праздник (Господа встречали на земле овцы, собаки, осёл и вол, может быть, и прибывший с волхвами верблюд), праздник слабых и беззащитных, выродился в мировую бойню.

Лицемерие цивилизации отучает от радостей плоти и приучает к аскетике. П.Слотердайк («Du muss dein Leben andern») пишет об открытии аскетически сильного тела в эпоху Ренессанса. Сейчас же эпоха аскетизма совсем другого. Наша эпоха — это аскетика повторений. Спорт — возрождение соматической аскетики. Вегетарианство, пост, медитации, йога — возрождение психической стороны аскезы. Аскеза стала для многих важнее традиционной религии.

Надо подумать об этом православным, мы — самая аскетичная конфессия христианства. Но именно у нас почти никогда не размышляют целостно, мистически соединяя всё и всех — людей, животных, космос. «Холизм» — это, увы, когда-то было сильной стороной православной философии. Но умер отец Сергий Булгаков, ушёл Оливье Клеман, и теперь это сильная сторона нового язычества.

18 марта 2011, Париж

Бог есть память. И никогда, никогда не исчезнет из этой памяти всё, что любило, страдало. Взывало к помощи. Умирало в муках, в борьбе, в отчаянии. Ибо никто не умирает в одиночку. (М.Хайдеггер с исключительно «собственной», «моей» смертью не прав).

Умирающий, брошенный, невидимый, как тень, котёнок, раздавленная собака, грусть коровы, у которой отняли только что родившегося телёнка, — всё это не исчезнет, ибо Бог не может убить любовь. И страдающий другой — вдвойне другой, вдвойне любимый. Любовь всегда безконечна. Любящий вечен, как вечен и любимый.

19 марта 2011, Париж

У восточных святых отцов эрос важнее агапе. Эросом, его нетварными энергиями, заполнен космос, и малюсенький комар божественен, безсмертен и движим Святым Духом, потому что любит. Об этом можно прочесть у св.Иоанна Скитопольского, восхваляющего вожделение (эрос) самых ничтожных «тварей».

В явном виде, почти с человеческой нежностью, любят уже млекопитающие и птицы, что появились 70 миллионов лет тому назад. У них есть самая безкорыстная и неистребимая материнская любовь.

20 марта 2011

«Внимательная любовь» — эти слова Симоны Вайль сегодня вновь подняли на щит феминистки (Ирис Мордох, Жозефина Донован...). Вновь женщины заговорили о сострадании. Философия, которая по преимуществу создавалась мужчинами, почти не замечала животных. В мире философов так и хочется спросить: что ищете живого с мёртвыми? Что превращаете животное в автомат? Так поступали Аристотель, Декарт, Кант, Хайдеггер...

Кантианский упрёк к этике, основанной на сострадании, основывается на том, что, по Канту, такая этика невозможна, потому что чувства иррациональны и неконтролируемы. Кант думает, что эмоциональное возбуждение несовместимо с разумом.

Но Канту уже ответил (к примеру) Макс Шелер, поднимающий сочувствие до формы когнитивного знания. Сострадая, мы погружаемся в реальную жизнь изучаемого субъекта, понимаем другого. «Смертельный страх птицы, её бодрость или усталость становятся нам понятны, а значит, возбуждают наше сочувствие» (Max Scheler. Wesen und Formen der Sympathie. Francke, 1973. S.59).

Но больше всего против безчеловечности Канта боролся Шопенгауэр: «Только когда поступок движим состраданием, он обладает моральной ценностью» (Über die Grundlage der Moral). «Когда животное страдает, я должен страдать его болью так, как если бы страдал я сам. Это значит, каким-то образом я идентифицируюсь с животным, и исчезает различие между нами, различие, на котором покоится мой эгоизм». «Безграничное сострадание ко всем живущим существам — вот надёжнейшая и вернейшая основа для нравственной крепости». «Пресловутое безправие животных, безумная точка зрения, что их можно обижать и что это вполне морально, — именно так выразились возмутительная грубость и варварство Запада».

Уже в недалёкое от нас время на защиту животных стал другой значительный философ — деконструктивист Жак Деррида. Но удивительно, что фундаментальный труд его «Животное, которым я являюсь» и семинары последних месяцев жизни были почти не замечены у нас, хотя в России поклонников Деррида побольше, чем в США, да и во Франции.

18 апреля 2011, Питер

Вчера был Борис Рогинский. Говорили о животных. Он прочёл мою книжку «Молчание животных» и рассказал об опыте преподавателя.

«Задал своим одиннадцатилетним ученикам тему: «Реальность и животные». Ответы изумительные. Животные — это вершина реального. Почему?

Книга реальнее кино, потому что я отдаю ей больше внимания. Кино реальнее компьютера, потому что, смотря кино, я проявляю больше своё творческое начало. Встреча с животным серьёзнее, чем кино. Вспоминается Отто Больнов: «Встреча человека с животным потрясает серьёзностью безусловного призыва, это реальность, затрагивающая самые глубинные слои всего человеческого существа, действительность, которая такова, какова она есть на самом деле, и которая не спрашивает, приятна она человеку или нет».

Животные таинственнее человека, поэтому и реальнее. Животное созидает меня, творит мою личность. С ним возникают отношения со-творчества».

20 июня 2011, Париж

У Евгения Головина: в основе человека лежит страх. Этот страх пробуждает агрессивность. Человек обычный существует как аутодеструктивная, разрушающая, «чёрная» пневма. Чтобы жить дальше, он должен разрушать, трансгрессировать, творить зло.

Мысль о том, что страх — в основе всего (и не обязательно как «начало премудрости»), что страх — не просто «одна из эмоций», вполне правильная. О ней наперебой говорят современные психоаналитики. Например, Ойген Древерман. Говорят и этологи, изучающие эмпатию. Эмпатия у животных (по крайней мере, у высших) сильнее, чем у человека. Животное со-переживает окружающим — прежде всего своей матери, — оно уже рождается полноценно социальным, способным к общению.

Человек же рождается прежде срока, совершенно безпомощным. Говорят о «травме рождения». Человек покидает материнское чрево, где он был в подвешенном состоянии, не знал тяжести и грубости мира, что во зле лежит, — одним словом, находился в раю, и попадает в ад. Человек навсегда травмирован и обязан защищаться. Не зря кошмар называют «бочкой Данаид, Сизифовым трудом, Танталовыми муками»... Отсюда изначальная агрессивность человека, которую он, научившись подло морализировать, приписывает всегдашним «врагам» — животным. Отсюда и все смехотворные потуги заявить о себе как о «венце творения».

Изначально травмированный и обиженный человек спасается только прикосновением Бога, благодатью. Это бывает редко, путь узок и труден. Каждый идёт своим, редко натыкаясь на то, что ему нужно.

Аскетика — соединение благодати и вынужденных усилий продолжить существование. Ведь не кончать же самоубийством? (Самоубийство — это топтание на месте и неумный вызов Богу.) Мне кажется, перед концом света всё умножается количество людей (несмотря на присутствие в нашем мире таинств, добра, чудес...), лишённых первоначальной радости, чтобы пуститься в путь. О них сказано жёстко: кому не дано, у того отнимется и последнее.

29 августа 2011, Питер

Гуляем с Асей в жалком нашем скверике, где прошлой осенью срубали мощные тополя. Я одна протестовала, кричала, но никто из рабочих даже не обернулся в мою сторону — мой тщедушный протест заглушал звук пилы.

В этом оголённом «садике», с камнем в ожидании памятника убитому Маневичу, с несуразной, аляповатой конструкцией для детей, с валяющимися в любое время суток пьяными бомжами, я уже не первый раз встречаю совершенно неожиданных людей. В прошлый раз пёс Лука начал играть с неподвижной Асей. Его хозяин позвал его по-немецки. Познакомились. Фридрих оказался директором Гёте-института. А вчера к безразличной Асе приставал суперактивный таксик. Услышав крик хозяина: «viens!», я что-то спросила по-французски. Хозяин, Антуан, оказался кинорежиссёром, купившим комнату на Пяти углах. С Антуаном насладилась разговором на трёх языках. Так, в этот каменный, неуютный, душный мешок едут радостные европейцы. Русский абсурд — а немцу и швейцарцу очень нравится здесь жить. И только я, кажется, смущена переулочком: подметающие улицу таджики, русские алкоголики-синяки, брошенные хищные дети, орущие сумасшедшие, нищие пенсионерки и, как «пришельцы», — вполне довольные жизнью и окружением европейцы.

Надо бы и мне вспомнить, что и я почти что «европейка», но русская тоска и ужас сильнее. Как у Чехова в «Палате № 6»: если не убьёт жизнь с её грубостью (санитар Никита), то убьёт совесть, «такая же несговорчивая и грубая, как Никита».

14 января 2012, Париж

Разговор Древермана и Далай-ламы.

Религии — это лекарство. Буддизм является лекарством для преобразования сострадания. Будда приходит в мир невыносимого страдания.

Христианство — обретение доверия, преодоление страха. Иисус Христос приходит во враждебный мир, как и каждый из нас. Христианство учит видеть в потерянных людях (и тварях вообще) самих себя. Нужно самим идти к умирающим, погибающим, бросить 99 и искать одну пропавшую овцу.

5 августа 2012

Лес недалеко от Левашова, приют для «особо больших псов».

Ехали через лес, который открылся неожиданно, тряслись на могучей машине: лужи-озера, ямы-холмы. Только безстрашная Антигона — Татьяна Титова — может каждый день проезжать по этой дороге. Это имеет и свою положительную сторону — сюда не добраться другим, людям и машинам более мелким, желающим подбросить к приюту свою собаку. Ясные, как в детстве, поляны, заросшие одурманивающими травами, высокими цветами. И небольшой, но настоящий, волшебный пруд, дикий и чистый.

Повсюду под деревьями разбросаны большие будки. Домики для собак. Все они радостно лают, почуяв и увидев нас. Почти к каждой подходим, целуемся, не можем наласкаться и наговориться.

Неожиданно выходим к большому открытому пространству. В нём — другое, суженное, в этом — клетка. А в клетке — бурая, восхитительного цвета медведица Глаша. Она торопится к нам. Улыбается, тянется мордой и лапами. Но Татьяна не подпускает: «Хоть Глаша и добрая, она от притравочной станции досталась. Всю прежнюю жизнь с собаками сражалась — одним ударом лапы убить может». От притравочной станции (только в нашей почти «европейской» стране они разрешены и множатся, служа «царским забавам» олигархов и чиновников) остались кабаны, лиса...

Медведица поразила — пришла, как из сказочного коллективного подсознательного. Божество. Поэтому и собственного имени у медведя на Руси нет (бога не называют). Мёд ведающий, Топтыгин, Косолапый или Мишка.

Но ещё больше поразил волк. Что-то невыразимо прекрасное, серебристо-благородное, эдиповски-слепое, с покаянно опущенной, огромной головой (не иначе, как волк св.Франциска из Губбио), он мычал и стонал уже на своем грустном языке, который не забыть. Волк, мне казалось, более всех жаждал нашей любви.

Волк Ярик — один в клетке. Недавно он привезён из Карелии. В самолёте разрушил и почти сгрыз клетку. Но легко вступил в послушание к Татьяне, дав надеть на себя ошейник. В Петрозаводске его с самого рождения использовали для увеселения праздношатающейся публики. Потом в него стали стрелять. Выбили один глаз, таким Ярика и усыновила Татьяна.

Вокруг Ярика, в других огромных клетках, сидели мощные кавказцы-волкодавы (беззащитные, как дети, и взволнованные нашим появлением), но их никогда не выпускали погулять «вместе с волком». Даже не видя Ярика, они страшились его «тайны».

Как велико одиночество и волка, и собак, и медведицы, и совы (есть приют и для птиц)! Как могуче желание служить, быть преданным и жертвенным, любить Друга! Никогда не расставаться. Их зависимость от предавшего их человека устрашает непонятностью, их любовь к нам обжигает, как адское пламя.

В последние времена (т.е. в наши) животные — это квинтэссенция человеческого, а человек всё более ожесточается, грубеет и дичает. Поэтому задача зоозащитников парадоксальна: приучить животных не доверять, не верить, не прощать человеку.

Приехала домой. Меня колотило, а в голове стояла лишь одна фраза: «Mutter, ich bin dumm». Это были последние слова, сказанные Ницше, обнявшего за шею упавшую в Турине лошадь. От жалости к избитой лошади Ницше потерял не только мечту о «сверхчеловеке» и задорные идеи «воли-к-власти» («молодые, весёлые, творящие насилие...»), он потерял и рассудок. Величайший мыслитель Нового времени наконец-то сказал правду: «Мама, я глуп». Это не было сократовским признанием «я знаю, что ничего не знаю», это был приговор болтливой и самонадеянной человеческой цивилизации, разрастающейся, как раковая опухоль. Так, через сострадание, Ницше открыл истину. И тихо свершилось смиренное самоубийство. Звериное горе положило конец человеческой глупости и гордыне.

10 января 2013, Париж

Редкий случай православно-экологической мысли в наши дни. Митр.Каллист (Уэр): «В середине Божественной литургии, непосредственно перед призыванием Святого Духа, дьякон поднимает Святые Дары, в то время как священник говорит: «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся» (ta za ek ton zon soi prospherontes, kata panta kai dia panta. — греч.). Это подводит нас к такому аспекту Божественной литургии, который имеет особое значение для нашей духовной борьбы в современном мире, — это космическое измерение Евхаристии. Важно то, что в Евхаристии мы приносим дары не только за всех людей (диа пантос), но и за все вещи (диа панта). Масштаб Евхаристической жертвы охватывает не только человечество, но и всё царство природы. Она всеобъемлющая. Таким образом, Евхаристия призывает нас к экологической ответственности. Она обязывает нас защищать и любить не только наших близких, но и все живые существа. Мало того, она обязывает нас защищать и любить траву, деревья, скалы, воду и воздух. Совершенно осознанно совершая Евхаристию, мы смотрим на весь мир как на таинство» («Всё, что живёт, — святое»).

15 января 2013, Питер

Миша Новиков (Предводитель Санкт-Петербургского дворянского собрания) написал письмо Святейшему Патриарху по поводу растущей жестокости в отношении к животным в России и молчания Церкви по этому поводу. Неожиданно пришёл ответ. Конечно, не от Патриарха, а от отца Всеволода Чаплина. Отец Всеволод смело и просто заявляет: «Учения Православной Церкви о животных не существует. Имеются лишь частные мнения по этому поводу святых отцов, не утверждённые в качестве догмата». Вот и всё. Продолжаем не обращать внимания на страдания, мучения невинных тварей, на разгул сатанистов-догхантеров, на садистское (при этом официальное) истребление сотен тысяч собак и котов.

И забудем не только «частные мнения» святых, но и книгу Иова, а также осла, вола, овец, приветствующих рождённого в вертепе Бога, и «птиц небесных», на которых, как на пример для всех, указал Сам Господь.

А псалмы, а тексты литургии, где «всякое дыхание да хвалит Господа!».

И, наконец, Послание к Римлянам апостола Павла: «Вся тварь стенает и мучится доныне...»

Как непохожа сухость отца Всеволода на щедрость и всемирную отзывчивость русской души! Отец Павел Флоренский (человек вовсе не сентиментальный) говорил, что к миру нужно относиться, «как к жене». Или нежность, восхищение, благоговение — враги «догматичности»?

Увы, Церковь (и прежде всего наша, русская) молчит.

24 января 2013, Париж

В одном из своих писем к жене (1915 год) Франц Марк пишет: «Окружающие меня безбожные люди (прежде всего, мужчины) не вызывают у меня никаких искренних чувств, в то время как целомудренное отношение к жизни животных заставило звучать во мне всё хорошее. Я очень рано понял, что человек «безобразен». Животное казалось мне более красивым и чистым».

Вспоминаются трагические и одновременно светлые абстракции Марка, посвящённые животным. «Судьба животных» — одна из любимых. «Он думает животными, как другие понятиями» (Э.Канетти).

27 января 2013, Париж

Посмотрела фильм (немецкий?) «Почему умирают пчёлы». В США они почти что умерли, то же грозит и Европе. Эйнштейн сказал, что человечество не проживёт больше четырёх лет, если исчезнут пчёлы.

У пчёл сложная, идеально организованная жизнь. Но их коллективизм не делает их «безликими». Они умеют учиться, выбирать лучшее, различать. У них есть память.

Отчего погибли пчёлы в Северной Америке? Прежде всего — от варварского, «индустриального» выращивания. Вместо улья с сотней-другой — громадные ящики. В каждом — по 10 000 пчёл. Они находятся в постоянном стрессе: их гоняют, перевозят в губительных для них условиях, рубят соты. Самих пчёл подкармливают сладкой водичкой с антибиотиками. Наконец пчёлы теряют иммунитет и заболевают. Эпидемии быстро уносят миллионы пчёл. Страшно видеть «мусор» — сухие их тельца, ставшие пылью. Люди, работающие на этих заводах-пасеках, одеты как ликвидаторы на Чернобыле, в защитных одеждах, за которыми нельзя заподозрить сострадающее человеческое сердце.

Сегодня земля и её стихии бунтуют. Был ли протест со стороны пчёл? Был.

В Калифорнии чёрное облако пчёл-метисов (африканские пчёлы, агрессивные и злые, соединились с европейскими) неожиданно напало на людей. Более десятка их было изжалено до смерти.

Показан и самодовольный владелец громадной «империи пчёл». Он говорит: прогрессом движут страх и жадность. Ведь мы капиталисты! Так что и дальше будем увеличивать количество пчёл в ульях.

В фильме, однако, есть и совсем другой пчеловод. У подножья Альп, в Баварии, — семья потомственных пасечников. Отношение к пчёлам как к родным, всё понимающим существам. Пчеловод общается с пчёлами без перчаток, без защитной сетки. Пчёлы явно его узнают, рады сотрудничеству. Люди в этих местах не отравлены алчностью, цветы и травы не загублены пестицидами. Но экология «не знает границ». Вот какой-то вирус из дальних мест поразил улей. Мёртвые тельца. Пасечник вырывает около своего дома могилку. Грустно и благоговейно хоронит своих друзей и кормильцев. Кругом — тишина. Созданный Богом мир, без страха и «дьявольского поспешения».

Фильм посмотрела утром. Странно: зал был полон зрителями. Как когда-то, в далёкие-далёкие советские времена.

Март 2013, Париж

У вокзала Монпарнас уже в 13 часов стояли группы «Новиссон», приехавшие из Бретани, Пикардии и других французских регионов. Раздавали плакаты с большим «NON», что означало «НЕТ» фермам-заводам. Когда-то на ферме паслись, ели травку, давали по 3 литра молока в день 50 коровок. Теперь на этом же, только «индустриализированном» пространстве неподвижно (ибо двигаться некуда, коровы зажаты между батареями) стоит добрая тысяча коров. С огромным выменем до самой земли, корова выкачивается по три раза в день. От одной коровы получают по 10 литров молока. Вся её жизнь — мучение, обрывающееся последней мукой: жестокой, без обезболивания, смертью на бойне.

У каждого, кто приехал на демонстрацию, — на шее или в руках плакат. Всего прибыло 46 ассоциаций, сражающихся за традиционный крестьянский уклад. Вижу голову телёнка, спрашивающего: «Где моя мама? Что со мной будет?» На другом плакате: «Нет убийству без обезболивания». «Бретань — земля страдания для земли и животных. Здесь было недавно 400 000 ферм, сегодня осталось лишь 100 000».

Радуют лица крестьян. Они, кажется, пришли из глубины веков. Вот один толстяк с красными щеками держит огромный, написанный им самим плакат (с фотографией любимой свиньи): «Не хочу есть антибиотики и пестициды». Женщина, переодетая в корову: «Я солидарна с коровой 269».

Из грузовика звучат речи. Видны коммунистические символы, слышны обличения мира наживы и циничной жестокости. Заводы-фермы уничтожают не только животных, они оставляют без работы большинство крестьян, не умеющих (не желающих) «шагать в ногу со временем».

Тут же, рядом с коммунистами, наши друзья — защитники животных из СПА, из фонда Брижит Бардо. Один обезумевший коммунист зашипел: «И крайне правые здесь!» (Это по поводу Бардо и её связей с Ле Пеном), но — о чудо! — непримиримые враги выступают вместе! И с грузовика звучат женские голоса — это наши друзья призывают отказаться от мясоедения и убийства. Они заслуживают особые аплодисменты собравшейся многотысячной толпы. Раньше зоозащитники и крестьяне не умели, не могли найти общий язык. Теперь общее горе сильнее всех несогласий.

Мы с Асей устали. Ася лениво общается с пришедшими на демонстрацию собаками, она уже не может держаться на ногах, и Арина носит счастливую собаку в сумке на плече. Я сижу на травке и участвую в «действе», прикрываясь плакатом «НЕТ» — фермам-заводам. Потом догадываюсь написать на лицевой стороне: «Становитесь вегетарианцами». В 14 часов мы пошли бодрым шагом в сторону Порт-де-Версай, туда, где выставка ещё не совсем исчезнувшего сельского хозяйства.

(С сокр.)

предыдущая    следующая