Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ГЛАВА ВТОРАЯ. О ТОМ, ЧТО ЖЕРТВА ДОСТАВЛЯЕТ ЧЕЛОВЕКУ РАДОСТЬ

— «Дети — это сплошная морока», — сказала мне одна женщина, имевшая всё. Дети ей были в тягость! Если мать думает подобным образом, то она ни на что не годна, поскольку для матери естественно иметь любовь. Какую-то девушку до замужества мать мо­жет не будить до десяти часов утра. Однако с того времени, как сама она станет матерью и ей надо будет кормить своё дитя, мыть его, ухаживать за ним, она и ночью-то спать не будет, потому что моторчик завёлся. Имея жертвенность, человек не хнычет и не тяготится, а радуется. Вся основа в этом: должен присутствовать дух жертвенности. И эта жен­щина, если бы она говорила: «Боже мой, как мне Тебя благо­дарить? Не только детей Ты дал мне, но и множество благ. У скольких людей нет ничего, у меня же и несколько домов, и наследство от отца, и у мужа большая зарплата, и за аренду мне платят в двух местах!.. Я не испытываю трудностей. Как мне благодарить Тебя, Боже мой? Всего этого я не была дос­тойна», — если бы она думала так, то со славословием исчезло бы и чувство злополучия. То есть если бы она только благо­дарила Бога день и ночь, этого уже было бы достаточно.

— О, что же это за радость! Вкус этой жертвенной ра­дости неведом нынешним людям, и потому они так изму­чены. Они не имеют в себе идеалов, они тяготятся тем, что живут. Отвага, самоотвержение являются в человеке дви­жущей силой. Если же этой силы нет, то человек мучается. В старину в деревнях люди по ночам, без шума, стараясь, чтобы никто их не увидел, прокладывали какую-нибудь дорогу, для того чтобы после смерти другие поминали их. Сейчас этот дух жертвенности встречается редко. Однаж­ды на Афоне во время крестного хода я наблюдал, как мо­нахи, идя по тропинке, цеплялись своими намётками за ветку куста, но ни один не обломал её, чтобы облегчить путь идущим сзади; все они пригибались, чтобы не заце­питься. Всё равно что поклоны кусту клали! Если бы это хоть Купина Неопалимая была, тогда ещё ладно! Но каж­дый думал: «Пусть это делает кто-то другой, а мне лишь бы пройти самому». Но почему же тебе этого не сделать, если ты первым увидел эту ветку? Ведь так ведут себя люди мир­ские, не верующие в Бога. На что мне такая жизнь, уме­реть тогда в тысячу раз лучше. Цель в том, чтобы думать о другом человеке, о его боли.

Добро является добром лишь в том случае, если делаю­щий его жертвует чем-то своим: сном, покоем и тому по­добным. Потому и сказал Христос: «…от лишения своего…» (Лк. 21:4). Когда я делаю добро, отдохнув, оно недорого стоит. Однако если я устал и, к примеру, выхожу показать дорогу кому-то просящему об этом, то это стоит дорого. Когда я, предвари­тельно выспавшись, провожу ночь без сна там, где нужда­ются в моей помощи, то цена этому невелика. Если же при этом и беседа мне по душе, то я и вовсе могу сделать это для того, чтобы порадоваться общению и немножко развлечься. Тогда как, устав и идя на жертву, для того чтобы помочь другому, я испытываю райскую радость. Тогда я захлебыва­юсь в Божием благословении.

— Опять, геронда, все возвращается к духу жертвенности.

МОЙ СОБСТВЕННЫЙ ПОКОЙ РОЖДАЕТСЯ ОТ ДОСТАВЛЕНИЯ ПОКОЯ ДРУГОМУ

— Если поставит себя на место другого. Для человека чувствительного предпочтительнее быть единожды убитым самому, прикрывая другого из чувства любви, чем проявить небрежность или трусость и всю пос­ледующую жизнь испытывать постоянные угрызения со­вести.

А однажды вечером порвалась кабельная линия связи. Был декабрь 1948 года. Снега вокруг — сугробы. В четыре часа пополудни нам дают приказ: идти в деревню — это два часа пешком, — восстановить линию и возвращаться назад. Через два часа — темнота. Солдаты были как мёртвые от усталости и не находили в себе мужества идти. И где там ещё найдешь кабель в таких сугробах!

— Э, дорогу-то примерно я знал, но всё равно ночь застала бы нас в дороге. Короче говоря, дали мне несколь­ко человек, и мы пошли. Сначала мы, ещё будучи в распо­ложении нашей части, лопатами очистили дорогу от сне­га, чтобы успокоить командира, и маленько прошли впе­рёд. Потом я им говорю: «Пошли-пошли, нам ведь ещё возвращаться!» Я пошёл первым, потому что остальные всё время роптали. «Эллада-то, — говорили они мне, — погибнуть не может, а вот мы погибаем!» Как заладили одно и то же без конца! Так продвигались мы вперёд: я проваливался в снег, они меня вытаскивали, снова прова­ливался, снова вытаскивали… У меня была сабля, и я то и дело прощупывал ею снег перед собой, чтобы найти, куда можно ступить. Надо было постоянно проверять. Я про­двигался первым и говорил им: «Пошли-пошли, здесь скот не ходит и кабеля порвать не может. Дойдём до какого-нибудь оврага, где кабель висит над землёй, и только там проверим». Дошли мы наконец до одной деревни, перед которой были террасы, скрытые от глаз под снежными заносами, и я упал с одной террасы вниз, в снег. Осталь­ные испугались идти дальше и меня доставать. Наконец мы спустились вниз, перебираясь с одной террасы на дру­гую, — как, лучше не спрашивай — и поздно вечером во­шли в деревню. В каких-то оврагах в одном-двух местах я нашёл обрыв, мы соединили кабель и связались с командиром. «Возвращайтесь назад», — говорит нам командир. Но как тут возвращаться? Мало того что ночь наступила, так ещё надо каким-то образом лезть наверх, на террасы! Спускались-то мы кубарем! И как найдёшь дорогу? «Но как мы возвратимся? — спрашиваю командира. — Спус­титься-то мы ещё кое-как спустились, но как теперь под­ниматься? Давайте мы лучше завтра утром вернёмся: вый­дем с другого края деревни и сделаем круг». — «Никаких «давайте», — говорит командир, — сегодня!» На наше сча­стье, этот разговор услышал адъютант командира и упро­сил его разрешить нам остаться на ночь в деревне. Так мы и остались. В одном доме нам дали пару-тройку толстых шерстяных покрывал. Меня начало знобить: я ведь шёл впе­реди, расчищал дорогу и был весь мокрый. Товарищи по­жалели меня, потому что мне, так сказать, досталось боль­ше других, и положили меня в середину. Поужинали мы тогда одним ломтём солдатского хлеба. Не помню, чтобы когда-нибудь ещё в своей жизни я переживал большую радость, чем тогда.

НАСКОЛЬКО МЫ ЗАБЫВАЕМ СЕБЯ, НАСТОЛЬКО БОГ ПОМНИТ О НАС

— Тот, в ком есть жертвенность и вера в Бога, себя в расчёт не берёт. Если человек не возделает в себе жертвенно­го духа, то он думает только о себе и хочет, чтобы ради него другие жертвовали собой. Но тот, кто думает толь­ко о себе, попадает в изоляцию и от людей, и от Бога — в двойную изоляцию — и Божественной благодати не при­емлет. Такой человек ни на что не годен. И посмотрите: ведь того, кто постоянно думает только о себе, о своих труд­ностях и т.п., в минуту нужды никто не поддержит даже по-человечески. То, что он не получит поддержки Боже­ственной, — это ясно и так, но ведь и поддержки челове­ческой он не получит тоже! Потом этот человек будет ис­кать помощи то здесь, то там, то есть он будет мучиться, чтобы найти помощь от людей, но не сможет найти её. И наоборот: о том, кто не думает о себе, но постоянно, в хо­рошем смысле этого слова, думает о других, — о таком че­ловеке всё время думает Бог. И потом другие люди тоже думают о нём. Чем больше человек забывает себя, тем боль­ше помнит о нём Бог. Вот, например, в общежительном монастыре тот, в ком есть любочестие, приносит себя в жертву, отдаёт себя другим. Думаете, остальные этого не замечают? И разве смогут они не подумать об этой душе, которая всецело отдаёт себя другим, а о самой себе не думает? И разве может не подумать об этой душе Бог? Великое дело! В этом видно Божие благословение, виден образ Божественного действия.

А на войне идёт борьба жизней, твоей и чьей-то ещё. Отвага заключается в том, чтобы спешить на помощь другому человеку, но если отсутствует жертвенность, то каждый стремится спасти самого себя. Но вот что заме­чено: на войне снаряд или мина находят того, кто старается улизнуть. Такой человек вроде бы желает избежать опасности, но тем скорее сворачивает себе шею. Поэтому не надо стремиться улизнуть от опасности, и особенно за счёт других. Помню один случай, происшедший на албан­ской войне. У одного солдата была каменная плита, и он укрывал за ней голову от пуль и осколков. Когда ему по­надобилось отойти зачем-то в сторону, он поставил пли­ту на дно траншеи, прислонив к стенке. Увидев это, его сосед тут же схватил эту плиту и забрал её. «Сейчас, — подумал он, — подвернулся удобный случай взять её себе». Однако в тот самый момент его накрыла мина, и не оста­лось даже мокрого места. Видя, как вокруг рвутся снаря­ды, несчастный взял эту плиту, но о том, что её хозяин вернётся, он не подумал. Он подумал только о себе и сво­ему поступку нашёл оправдание: «Раз он отошёл, то я могу взять эту плиту себе». Да, уйти-то он ушёл, но плита ведь оставалась его собственной. А ещё один отлынивал от службы всё время, пока шла война. Не думал ни о ком. Другие отдавали за Родину свою жизнь — он же сидел дома. До последнего часа, когда положение осложнилось, он стремился избежать опасности. Потом, когда пришли англичане, он постарался попасть в расположение их войск, представился Зерве и, поскольку имел также и американское гражданство, воспользовался случаем и убе­жал в Америку. Только он до неё доехал — сразу умер! Его жена, бедняжка, говорила: «От Бога хотел улизнуть!» Итак, он умер, в то время как другие, бывшие на войне, оста­лись в живых.

— Я помню, что в армии у всех нас была одна общая цель. Старался и я, но жертвенностью обладали и другие, неза­висимо от того, веровали они в иную жизнь или нет. «За­чем умирать этому человеку, он ведь глава семьи», — гово­рили они и сами шли на опасное задание. Та жертва, на которую шли эти люди, имела цену большую, чем та, на которую шёл человек верующий. Верующий веровал в Бо­жественную правду, в Божественное воздаяние, тогда как неверующие не знали о том, что та жертва, на кото­рую решились они, не напрасна, что им воздастся за неё в жизни иной.

Те, кто умирают геройски, не умирают. А если отсут­ствует героизм, то ничего хорошего не жди. Знайте также, что человек верующий будет и отважен! Генерал Макрияннис, не­счастный, что пережил он! И в какие годы!

— Да, его глаза закоптились. От напряжения и тревоги, которые он переживал, его глаза словно дымились. Живя в нелёгкие времена, он от боли и любви постоянно жертво­вал собой. О себе он не думал, никогда не брал себя в расчёт. Борясь за Отечество, он не боялся смерти. Макриян­нис переживал духовные состояния. Если бы он стал мона­хом, то, думаю, немногим бы отличался от Антония Великого. Несмотря на свои раны и увечья, он делал по три тысячи поклонов в день. Когда он делал поклоны, его раны открывались, внутренности вываливались наружу и он сам вправлял их на место. Три поклона моих стоят од­ного поклона его. Пол перед ним был мокрым от слёз. А если бы на его месте оказались мы? Да мы побежали бы в больницу, чтобы нам оказали медицинскую помощь! Мирские люди станут судить нас!

— А на войне, геронда, приходилось ли вам подвергать­ся опасности?

Вы не жили в трудные годы, в оккупацию, вы не виде­ли войны, врагов, горя. Я желаю вам не видеть всего это­го, но потому вы и не понимаете, что это такое. Однако наши годы похожи на бурлящий и свистящий котел. Не­обходимы закалка, отвага и мужество. Если что-то случит­ся, то смотрите, не окажитесь  совершенно неподготов­ленными. Готовьтесь уже сейчас, чтобы вы смогли дать отпор трудностям. И Христос как сказал: «Будите готови» (Мф. 24:44), — не так ли? Сегодня, живя в столь сложные годы, нам надо быть не просто готовыми, а трижды готовыми, чтобы не сказать больше! Может быть, нам придётся встретить не одну лишь внезапную смерть, но и другие опасности. Итак, прогоним прочь от себя стремление ус­троиться поудобнее! Пусть в нас работает любочестие и присутствует дух жертвенности.

Смерть на войне способна весьма умилостивить Бога, потому что человек, павший смертью храбрых, жертвует собой, чтобы защитить других. Те, кто от чистой любви жертвуют своей жизнью ради того, чтобы защитить сочеловека, своего ближнего, подражают Христу. Эти люди — величайшие герои, их боится, трепещет и самая смерть, потому что от любви они презирают смерть и таким образом приобретают безсмертие, находя под могильной плитой ключ от вечности и без труда входя в вечное блаженство.

— Вся жизнь монаха естественным образом помогает ему иметь любовь, жертвенность. Он отправился в путь для того, чтобы умереть за Христа. Это значит, он вышел в путь ради жертвы. У монаха нет мирских обязанностей, поэтому ему необходимо развивать в себе дух жертвен­ности. Мирянин умирать за Христа не собирался, и потом у него есть обязанности мирские: он заботится о своей семье, о своих детях, поэтому спрос с него не такой стро­гий, у него есть оправдание. Например, на войне человек семейный стремится избежать опасности, чтобы его дети не остались на улице. О том, что если избежит опасности он, то могут убить кого-то другого, у которого тоже есть дети, этот человек не думает. Ну, это ещё куда ни шло: здесь, по крайней мере, присутствует забота о своей се­мье. «У меня, — скажет такой человек, — дети на улице останутся». Он может, совсем не веруя в иную жизнь, стремиться спасти жизнь эту.

— Ведь мы уже сказали, что вся жизнь монаха есть жер­тва. А в противном случае зачем мы становимся монаха­ми? Если монах в этом отношении хромает, он не монах. О какой духовной борьбе можно потом говорить? Если от­сутствует жертва, то места для духовной борьбы нет. А если нет жертвы, то, сколько бы ни старался монах жить духов­но, всё будет без толку. На Святой Горе говорят, что такая духовная жизнь под стать чучелам огородным: монах, ве­дущий такую духовную жизнь, не то что бесов изгнать не может, ему ворон гонять, и то достижение. Когда человек горячо берётся за подвиг, предстоящий ему в этой жизни, то Божественное пламя в нём тоже горит. Если этого Боже­ственного пламени нет, то он ни на что не годен. Это пламя даёт ему радость, даёт ему отвагу, даёт ему любочестие. Это то, о чем сказал Господь: «Огня приидох воврещи» (Лк. 12:49). Когда есть этот Божественный огнь, то и псалмопение, и молитва монаха, будь она за себя или за других, имеет результат. Особенно женское сердце, когда очистится, обладает боль­шой силой и в молитве весьма преуспевает, становится «ра­даром». А тот, у кого нет любочестия, жертвы, будет иметь или мирскую радость, или мирское расстройство; радования же духовного такой человек ощутить не может.

— Геронда, а возможно ли такое: у меня есть готов­ность помочь другим, но побуждающие к этому мотивы не чисты?

Убирайте из ваших действий самих себя. Человек, вы­ходя из самого себя, выходит из земли, движется в иной атмосфере. Пока человек остаётся в самом себе, он не мо­жет стать человеком небесным. Духовной жизни без жер­твы быть не может. Помните хоть немножко о том, что существует смерть. И раз нам все равно умирать, не бу­дем слишком себя беречь. Не так, чтобы не беречься во вред здоровью, но и не так, чтобы преклонять колени пе­ред покоем. Я не призываю бросаться в опасные приклю­чения, но надо же, брат ты мой, иметь и маленечко геро­изма! 

— Вам всё готовое подавай. Что значит убирать своё «я»? Когда я убираю своё «я»? Как нам изгнать своё «я» из нашей любви? Как нам очистить нашу любовь? Насколько я не беру себя в расчёт, настолько я изгоняю своё «я». И отсекая нашу волю, нашу слабость, наш покой, мы тоже удаляем своё «я». Благодаря послушанию и молчанию, из нашей самости исчезает многое. Когда наша любовь безко­рыстна, мы тоже изгоняем своё «я», но в нашей любви дол­жна быть также и жертва. Вам понятно это? Например, какая-то монахиня хочет сходить к матушке-игуменье и видит, что другая сестра тоже хочет к ней зайти. Если пер­вая сразу же уступит сестре свою очередь, даже зная, что особых проблем у сестры нет, то у неё есть послушание, жертвенность и тому подобное. И когда она от всего серд­ца уступит своё место другой и с матушкой не поговорит, то с ней будет говорить Сам Христос. Однако она должна осознать, что это необходимо, должна сделать это потому, что так подсказало ей сердце, а не просто потому, что «так говорят Святые Отцы». Так она приемлет двойную благо­дать Божию. И в этом случае одна сестра получает духов­ную помощь по-человечески, другая же получает помощь образом Божественным, непосредственно от Христа.

О себе такие люди не думают: они выбрасывают из себя своё «я». И когда они выбрасывают его вон, в них бросается Христос.

предыдущая