Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

Мария Андреевна стала для меня самым близким, надёжным и доброжелательным человеком. Она была совсем одна.  Муж погиб на войне. Один ребёнок погиб в эвакуации. Второй «был не больно тороват. Да такого-то еще жальчее».

Крошечная избушка. Именно крошечная. Брёвна были заготовлены на баню. Кланялась, просила, а расплачивалась годы. Всё необходимое поместилось. Две печки – русская и «галанка». Высокая кровать с горкой подушек, стол и даже комод. И всюду рукотворная красота: занавески, накидки, салфетки – всё вышито крестецкой строчкой. Ценность-то какая! Откуда это? Смеется:

– Сама строчила!

– Знаменитая крестецкая строчка?!

– А чему ты удивляешься? Крестцы-то рядом.

Я уже слышала это название – Крестцы, – но никак не думала, что это родина крестецкой строчки, такой дорогой и редкой тогда у нас и такой лакомой за границей. Здесь многие этим занимались. И колхозники подрабатывали. Для постоянной работы даже избы в деревнях снимали.

В избушке удивительная чистота и порядок. Но самое главное – ничего лишнего! Как много в моей семье, в моей квартире накапливалось лишних, совершенно ненужных вещей. Не нужны, а выбросить жалко. Ведь когда-то вещь требовалась, за неё платили деньги, с таким трудом собранные. Это теперь многие работающие люди уже не думают о цене товара. Заплатят лишние сто рублей и не заметят. А раньше думали, пройти две остановки пешком или истратить 5 копеек  на автобус.

Мария Андреевна нигде не работала, кроме как надомницей от фабрики крестецкого шитья. Впервые получила пенсию при перестройке, когда стали выдавать минимальную абсолютно всем.  Самым доходным промыслом для неё была клюква. Зимой пряла шерсть, вязала из тряпок яркие коврики. Здесь такое рукоделие среди старух распространено.

Иногда приходила ко мне в гости, часто с ночёвкой. Целыми днями мы сидели и беседовали. Самовар шумит, горячий пирог на столе, а про все остальное забыли. Рассказчица она была необыкновенная. Рассказывала, как читала:

«Отец мой был портным, обшивал всю округу.  Я была ловкая шубы шить. Как с хозяйством управимся, уже из разных деревень татиньке наказывают приезжать пошить. Татинька сейчас машинку в саночки – и поехали. Живём у одних, пока не сошьём что нужно. А там уже и другие ждут. Ели мы аккуратно, но чаёк татинька любил. Хозяева раза три в день самовар ставили. Они с хозяином весь самовар выпьют, а мне только одну чашечку позволял. Хозяева предлагают, а он, бывало, скажет: «Достаточно, ни к чему баловать». (Рассказывает это Мария Андреевна с полным пониманием и сочувствием к такой строгости.) Порядок в семье был. Заканчивалось чаепитие тем, что блюдце отодвигалось на середину стола, на него опрокидывалась чашечка кверху донышком, а на донышко клался недососаный кусочек сахара. Это означало, что гость сыт сверх всякой меры».

Так рассказывала Мария Андреевна и сама демонстрировала этот обычай.

«В колхоз отец вступать категорически отказался. Хотели описать  и забрать у него швейную машинку. Поставил он её в сарае и сеном закидал до самой крыши. Сделали обыск, не нашли. Поняли, что под сеном прячет. А с ними еще из Москвы Беленький был. – Я удивилась. Знакома мне была эта фамилия среди московских деятелей раскулачивания. – Да ты не думай, это фамилия  такая. Волосы у него черные и на голове, как шапка. Говорит, как ворона каркает: «Раскидывай сено!» Да я не испугалась: «Тебе надо, ты и раскидывай!»  Постояли, постояли и ушли.

Но стала у нас скотина пропадать. Что ни год, то корова, то лошадь сдохнет. Татинька начал подумывать на соседа. Вот и решил он на Чистый Четверг подкараулить обидчика. Забрался он в хлев с вечера, ждет. Уж за полночь слышит: по снегу – «скрип, скрип, скрип». Видит татинька, рука в куриный лаз протягивается и соломку с навозцем прихватывает. Татинька метлу хвать – и шварк по руке. Тотчас побежал кто-то по снегу. Татинька из хлева, но обидчика и след простыл.

Маменька тогда и говорит: «Ты бы лучше к колдуну в Середею съездил, может, он скажет, кто нашу скотину портит». Собрался, поехал. Добрался до Валдая, зашёл в церковь, отстоял службу да потом батюшке всё и рассказал. Батюшка ему: «Зачем же ты к колдуну собрался? Ну скажет он тебе, кто вредит, и будет промеж вас свара. Эдак и до убийства может дойти. Хорошо ли? Бесовскою волею тебе скотину портят, а ты у беса же пошёл защиты искать. Да ты и сам, верно, Бога чем-то прогневал, вот и положена на тебя кара Господня. Ты молебен отслужи да помолись за недруга своего, чтобы Господь вразумил его и на путь истинный наставил». Ладно, отслужили молебен. В Середею татинька, конечно, не поехал, домой вернулся, маменьке все рассказал.

Стали ждать, что дальше будет. Время проходит, вроде всё ладно. Но вдруг заболел наш сосед, сам измучился, домочадцев всех измучил, а умереть не может. Однажды вбегает к нам его сын и прямо татиньке в ноги: «Андрей Степанович, отец молит, приди ты к нему, хочет он у тебя прощения просить». Пошёл татинька, сосед ему: «Виноват я перед тобой, Степаныч. Прости ты меня, грешного». «Бог простит, а я уж давно простил», – ответил татинька, и не успел до  порога дойти – испустил дух сосед. Знать, и Господь простил его».

Сын Марии Андреевны жил в посёлке, работал киномехаником. Полагается там и второй киномеханик, но найти непьющего трудно. Оформится человек, а работать за него приходится Феде. Так и работает Федя за двоих, а зарплату получает за одного. За это  его поедом едят жена, дочка и тёща. Первый год, пока внучка была ещё мала, Мария Андреевна ездила погостить к сыну. Но позднее эта открытая, грубая ругань трёх женщин так допекала её, что она совсем перестала туда ездить.  Федя же утешал её:

– Полно, маменька, я их и не слушаю. Я то на работе, то во дворе.

– Но ведь и спишь-то ты на кухне, на раскладушке у самой двери.

– А об этом ты не кручинься. Мне так еще удобнее – ругани меньше.

Когда Мария Андреевна совсем состарилась и не смогла сама себя обслуживать, её забрал к себе племянник.

Рассказывать о судьбах других моих деревенских знакомых просто нет сил, настолько они нелепы и трагичны. Вот Зина. Она убита горем. Сын её служил в армии,  теперь осуждён на четыре года за групповое изнасилование. Брат её только что отсидел десять лет за разбои в Прибалтике под видом «лесных братьев». Кличка у него Васька Сталин. Да и сама Зина со странностями. Она не могла дома сидеть одна, всё ходила по соседям, мне она очень надоедала.  Но соседи к ней относились спокойно. Вместе весной возделывали огороды, вместе собирались «на печёнку». Иногда подсмеивались над её причудами. Причуды были безобидные. Пришла однажды ко мне:

– Африкановна, дай мне целый мешок, а то у меня с дырками. Я Насте должна мешок, а она с дырками не берёт. Говорит, целый брала, целый и отдай.

– У меня нет мешка.

– Как нет? Ведь вчера всей деревне муку привозили.

 – Так и вам ведь тоже приво-зили. Освободите и отдайте.

– Мне одной мешок не освободить.

– Так и мне одной не освободить.

– А ты возьми миску и миской из мешка муку вычерпай.

– Зачем же я буду черпать? Вы уж сами свой мешок и освободите.

– Так не дашь?

– Нет. Не дам.

Спокойно ушла. Не получилось – не надо.

предыдущая    следующая