Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

КОКА МАРЬЯ

На лето мы уезжали в родную деревню отца, в Вологодскую область. Путешествие в тридцатые годы на поезде в общем вагоне да ещё с пересадкой было необычайно трудным. Все проходы были заставлены фанерными чемоданами, большими корзинами с крышками, мешками и узлами, на которых сидели, спали, ели. К корзинам и чемоданам были обязательно привязаны чайники, а если ехали с детьми, то и детские горшки. На больших станциях бегали за кипятком, стояли в очереди, а с гудком паровоза разбегались по вагонам. Освещались вагоны свечками. Над дверью с каждой стороны вагона, проводник прикреплял свечку и зажигал её. Места не были нумерованы. При посадке мужчины брали вагон штурмом и занимали места. Кто не сумел, размещались в проходах. Деревня в эти годы была совершенно разорена. Продукты приходилось везти из Ленинграда, так что багажа набиралось очень много. От конечной станции до деревни мы добирались на лошадке – 20 километров – это целый день пути.

Кока Марья – тетка моего отца, а для нас она была бабушкой, т. к. родные наши бабушки умерли за долго до нашего появления на свет. Слово «кока» в Вологодской означает – крёстная мать, а коко – крёстный отец. Видимо, эти слова употреблялись и на Урале, т. к. Бажов в сказке «Серебряное копытце» своего героя называет  коко Ваня, только написано оно там в одно слово: Кокованя. Видимо, в редакции просто не знали, что делать с таким непонятным словом. В Новгородской крёстную мать называют – лёля, что в славянском языке означало – сестра матери.

Кока Марья придерживалась старой веры, одна во всей деревне. Произошло это случайно. Забрел к ним в дом какой-то странник, пожил недельку, сумел доказать хозяину преимущества старой веры, заинтересовал и его дочь Марию, крестил их, искупав в реке в начале ноября. Мария дала обет безбрачия, странник ушел, а отец её умер через два дня от простуды. Кока Марья, согласно данному обету, должна была жить в отдельной келейке, чтобы мирские заботы её не касались. Брат выстроил ей крошечную избушку  у себя на задворке. Я там бывала, когда мне было года три. Меня поразили тогда чистота и пустота. Лавки по стенам, русская печь, возле печи – залавок и посудник, стол и скамейка. Но был и еще предмет – это зыбка, закрытая красным пологом. В зыбке что-то попискивало. Это была моя младшая сестрёнка. Бабушка качала эту зыбку и погрозила мне пальцем, чтобы я не шумела. Я ушла. Позднее я узнала, что всех детей своего брата, а их было одиннадцать, она качала в этой зыбке, так что жить без мирских забот ей не удалось.

После революции и гражданской войны родители мои решили вернуться в Питер. Отец  был членом профсоюза, имел членский билет, считался пролетарием и рассчитывал получить комнату, а пока думали пожить у брата моей мамы. Меня же оставили у коки Марьи.

Этого периода своей жизни  я не помнила и не знала до самой войны. Только случай воскресил его в моей памяти. Мы были в окружении. От обстрелов и бомбежек прятались в подвалах. Было страшно и как-то очень томительно. В дальнем конце подвала едва был виден огонек коптилки.    Особенно трудно переживал это время мой шестилетний двоюродный братик. Чтобы занять его, я рассказывала ему сказки. Оказалось, что сказок я знала великое множество. Моя тетушка иногда прислушивалась и говорила:

– Ты всё мелешь? Ну, мели, мели.

Однажды она высказала мнение, что я, видимо, до пятнадцати лет ничего, кроме сказок, не читала. Меня это озадачило. Сказок я вообще тогда не читала. Откуда же я их знаю и в таком количестве? Когда я рассказывала сказку, где есть слова: «Волк лег на печку, лисичка на полатцы», я вдруг ясно увидела на полатцах себя. Перед моим умственным взором  представилась картина, где на краю печи лежит моя бабушка, а мне предоставлено для игры все остальное пространство печи и полати. Здесь, в полутьме, я и слушала эти сказки. Мне шёл четвёртый год. Это возраст, когда дети полностью осваивают родную речь. Речь вологжан вполне соответствует литературной русской речи. Они только усиливают звук «о» как ударное, так и безударное. Для восьмидесятилетней бабушки время остановилось. Районный город Грязовец она называла торговым селом Грязивицей, хотя село это в город превратилось ещё при Екатерине Великой. Точно так же, в сказках она никогда не говорила Баба Яга, а произносила в одно слово и на восточный манер: Ягибаба. Ударение на «и», как в слове Алибаба. Сказка про сестрицу Аленушку и братца Иванушку заканчивалась так: «А Ягибабу на воротах расстрелял». Выражение «расстрелять на воротах» очень древнее. Я встречала его в каких-то исторических источниках. Оно означало то же, что теперь «поставить к стенке». Только тогда ставили преступника к воротам и пришивали стрелой.

Сказки, услышанные в таком возрасте, в памяти остаются навсегда, а осознаются постепенно, всю жизнь, от случая к случаю. Только было бы что осознавать! В сказке «Лиса–повитуха»  меня совершенно не интересовало, что значат слова «на повой зовут». Лишь много лет спустя я осознала, что слова «повой» и «война»  одного корня. Выстраивается длинный ряд однокоренных слов: выть – выя (шея) – вой – война – воин (воют бабы, провожая мужиков на войну), повой (воет роженица) – повойник (воет  невеста, когда снимают с нее подвенечный наряд и надевают женский головной убор).

Для малыша всё это не важно. В три года ему важнее интонация, ритм родной речи, ощущение уюта и покоя, которое дарит ему сказка и близость родного человека. Кто не слушал в детстве сказок от задрёмывающей старухи; не достаточно сказать, что он много потерял, он вырос в чём-то ущербным человеком.

Именно отсюда живет в русском человеке чуткое внимание к слову, к интонации русской речи. Отсюда же и истинная народность наших писателей. Ведь кормилицы, няньки, дядьки, т. е. первые воспитатели ребёнка, были самыми светлыми, самыми добрыми людьми из народа. Злые, расчетливые к уходу за ребенком не привлекались. К пяти годам душа ребенка была уже полностью сформирована в национальном плане. Дальше её шлифовкой могли заниматься французы, немцы, англичане. Суть человека не менялась, т. к. они могли придать лишь блеск, лоск, но основу изменить не могли. Достоевский считал, что детей надо растить там, где хлеб растет. Человек, выросший в городе, на асфальте, неизбежно становится космополитом, если, конечно, случай не подарит ему заречные дали и ночное звёздное небо родины.

Кока Марья прожила долгую жизнь. На девятом десятке она работала в колхозе, была «стакановкой». В войну усердно молилась за нас. Узнав, что мы все живы, спокойно умерла в возрасте 94 лет.

предыдущая    следующая