Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА

Дети. 1931 годВ 1930 году наша семья поселилась в большом благоустроенном доме на Карповке. В квартире 7 комнат, большая прихожая для господ и узкий коридор для прислуги, кухня, ванная и два туалета, паровое отопление. Комнаты были большие – начиная от 32 метров  и кончая людской – 12 метров. Дом был построен в 1914 году, но о прежних хозяевах этих квартир  никто никогда не вспоминал.

Поселились мы в комнате 18 метров. Семья пять человек. Рядом, в комнате 25 метров, жила вдова с дочерью. Она решила, что это не справедливо и предложила поменяться. Я это запомнила,  т. к. для нас малышей  было очень весело перетаскивать вещи из одной комнаты в другую не через коридор, а через большую дверь, которая до этого была всегда закрыта.

7 комнат – 7 семей. Квартира была многонациональная: латыши, финны, поляки, татары и 3 семьи русские. Всего 22 человека. Из них 6 человек детей. Такие квартиры «коммуналкой» тогда никто не называл. Быт в них складывался не такой, как в хрущевских коммуналках. Все были предельно вежливы, тактичны и нелюбопытны. Выразить свою антипатию,  кому-то было столь неприлично, что даже намека на это никогда не проскальзывало. В чужие комнаты заходить не полагалось. Взрослые общались на кухне. Дети, если собирались вместе,  играли в прихожей. Там стояли сундуки, корзины, комоды и другое барахло в три этажа. Всё это располагалось в дальнем углу и никому не мешало. В середине мы играли в прятки, жмурки, пятнашки и другие игры.  Наигравшись, забирались на сундуки и комоды и пели песни, конечно, революционные: «По долинам и по взгорьям», «Там вдали за рекой», «Каховка» и множество других.

Строго соблюдался раз и навсегда установленный порядок. Уборка – пятидневка на человека. В будние дни квартира подметалась, перед выходным (нерабочих суббот тогда не  было) в кухне мыли пол, а в коридоре протирали паркет влажной тряпкой и натирали щеткой. Все остальное мыли и чистили до блеска. Сдавая дежурство, мыли все двери и окно на кухне. На окно вешали свежую бумажную занавеску. Такие занавески продавались на Сытном рынке. На бумаге был пробит рисунок как кружево.

Электричество рассчитывалось по общему счетчику на человека. В местах общего пользования и лампочки были общие. Никакого недовольства по поводу начисления платежей никогда не было. Дежурный рассчитывал, прикреплял бумажку к полке, и все клали туда нужную сумму.

Парадная  дверь запиралась на французский замок. Звонков было два. Один общий, другой, пониже, для ребятишек. На ночь все парадные  лестницы запирались. Черные лестницы не запирались, но они выходили во двор, а двор запирался в час ночи. У ворот был звонок в дворницкую. Кто возвращался домой поздно, приходилось дворника будить. Жильцы редко пользовались черной лестницей. По этой лестнице дворник выносил из квартир баки с отбросами и приносил дрова, которые заказывали ему хозяйки, собираясь печь пироги.

Парадная лестница была уже в прямом смысле парадной. Огромные дубовые двери с зеркальными стеклами, с резными украшениями. Лепные карнизы, на стенах барельефы – львы. Пол – цветная плитка. Перила лестницы укреплены на ажурной решетке. Чистота была идеальная. Я помню, как девочка моего возраста  протирала эти завитушки, намочив тряпку в керосине. Это была дочь швейцара. В нашем доме была такая должность, но означала она уборщицу тетю Дусю. В других домах, на Большом проспекте или на площади Льва Толстого, еще сохранялись парадные с настоящими швейцарами. Это были седые старики в ливрее с галунами и с бородой всегда какого-то особого фасона.

Наш дом был построен в форме четырёхугольника. В  середине двор-колодец.  Сюда выходили окна кухонь и людских. Нередко во двор заходил шарманщик со своей шарманкой. Его сопровождал мальчик, иногда женщина, которая пела под шарманку. Мы бежали к родителям, просили денег, заворачивали монетки в бумажку и бросали через кухонное окно во двор. Мальчик подбирал монетки и отдавал шарманщику. Бывало, заходил старьевщик со своей тележкой или точильщик с точилом. К нему выносили ножи, ножницы и другие предметы.

В нашей квартире на Рождество всегда устраивали для детей коллективную ёлку. Время это было проникнуто воинствующим атеизмом.  Продажа ёлок была запрещена, но у нас каждый раз лесная красавица стояла в самой большой комнате. Наши матери сговаривались и выходили ночью на Вяземский. Туда, через Каменный остров, по льду переезжая Большую и Малую Невки, минуя мосты и проспекты, крестьяне на своих лошадках привозили отличные ёлки. Игрушек ёлочных в продаже не было. Их изобретали и изготовляли сами дети. Часто взрослые к нам присоединялись с помощью и советами. Наряжали ёлку взрослые, нас пускали, когда все уже было готово. Подарков не было, но гостинцы были щедрые: большой кулек пряников, конфет, яблок, мандаринов и, конечно, орехов.

Дети готовили к празднику сценки. Однажды приготовили пьеску «Два Потапыча». Речь шла о леснике Потапыче и ручном медведе Потапыче. Медведь куда-то исчез, и лесник его ищет. Я должна была играть лесника. Меня нарядили в штаны и куртку брата, а косы убрали под большую папину фуражку. В какой-то момент лесник обращается к зрителям: «Не видали ли?» Естественно, ответ должен быть: «Нет, не видали». Дальше следовали заученные фразы лесника. Но не успели зрители ответить, как тетя Лиза выкрикнула: «Видали, видали! Вон туда побежал». Я просто остолбенела. Всё вылетело у меня из головы. Взрослые тоже растерялись, набросились с упреками на тетю Лизу, потом решили, что все надо начинать сначала. Но у меня шапка съехала с головы, косы высыпались на спину, слёзы полились ручьем, и я убежала плакать в ванную. Другие артисты очень на меня обиделись. Столько трудились, а на сцену выйти не удалось.

Кажется, в 1936 году ёлки были разрешены, но не рождественские, а новогодние. Тогда игрушки тоже делали сами дети, но цепи разноцветные из бумаги на ёлку вешать запрещали. Цепи – символ рабства.

Однажды в нашей квартире произошло чрезвычайное происшествие: по обмену въехали новые жильцы. На кухне появился столик, запертый на замок. Все сделали вид, что ничего не заметили. Как и прежде, приветливо улыбались друг другу и новой соседке, а, накормив семьи ужином, чистили примуса до солнечного блеска и ставили все шесть ровным рядком на огромную старинную плиту. Вскоре к ним присоединился и седьмой,  а замочек со стола исчез.

следующая