Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
Издание газеты |
|
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
В тридцатых годах я часто бывал в Загорске. Ездил я туда к моему большому другу - писателю Сергею Тимофеевичу Григорьеву. В своем доме он самую большую комнату отвел под гостей, и комната эта никогда не пустовала. Большой, светло-русый, голубоглазый, с окладистой пышной бородой - уже всем своим обликом Сергей Тимофеевич говорил о том, что он русский человек. Все русское он любил как-то особенно. И не только умилялся от всего родного, но глубоко изучил и по-настоящему знал всю русскую жизнь, русскую историю, литературу, искусство, русскую песню, игрушку, всякие наши кустарные промыслы. К загранице он был равнодушен, Россию же изъездил вдоль и поперек. Сам он себя считал верующим и православным. В двадцатых годах водил знакомство со всеми лаврскими монахами, и они у него постоянно бывали. Григорьев вместе со своей женой могли на память пропеть всю всенощную или литургию.
В столовой, над поставцом для чайной посуды, высоко в углу была прибита полочка-угольник, и на ней была поставлена икона. Что это была за икона, разобрать я не мог. Думаю, что если бы я даже снял ее с полочки, я ничего бы не рассмотрел, так она была темна. Издали, когда, например, сидишь за столом, взглянуть на нее - просто черная доска.
Были как-то у Григорьева гости. Приехал его племянник с женой и сыном, мальчиком лет четырех. От Елены Алексеевны - жены Сергея Тимофеевича - я знал, что этот племянник - ярый коммунист. И вот сидим мы вокруг стола. Кончился обед. Шел какой-то длинный разговор о фабрике, полиграфической промышленности. Меня разговор не интересовал. Я стал следить за малышом, который одиноко слонялся по комнате за стульями взрослых. Но вот он остановился около меня, оперся на пустой край стола, положив на него свои кулачки, а сам уставился куда-то вверх. Я проследил за его взглядом. Он смотрел на икону. И я увидел, как его лицо вдруг преобразилось, глаза расширились, засверкали, и среди разговора взрослых раздалось звонкое детское восклицание: "Как красиво!" Все невольно обернулись на него, а потом туда, куда он смотрел. "Как красиво! - захлебывался ребенок в каком-то охватившем его восторге. - Мама, папа, почему у нас этого нет?!" Наступила смущенная пауза. Мать встала и увела мальчика. Все пошло по-прежнему. А я смотрел на икону. Все так же темнела она вверху в углу своим таинственным четырехугольником. Все так же никак нельзя было разобрать, чье это изображение: Божия Матерь, или какой праздник, или лик святого. И я думал: "Что же увидел там ребенок? Отчего так затрепетало и таким восторгом взыграло его чистое сердце?"
Александр ДОБРОВОЛЬСКИЙ
