Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"

 

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

ЗАЩИТА

Публикуем отрывок из очерка публициста Наталии СУХИНИНОЙ, герои которого усыновили мальчика.

...Тамара и Вячеслав - умные люди. Они избежали заполошенности и торопливости. Они дали оглядеться Максиму, дали себе разгон, такой необходимый в деликатном деле усыновления. Не забаловали, приучили трудиться сердцем. Мальчик растет удивительно трепетным. Есть в его маленьком серьезном сердечке какая-то удивительная, взрослая правда. Однажды, когда они были в Ярославле, в Толгском монастыре, одна монахиня, обняв Максима, сказала:

- Берегите мальчика. Господь вам великое утешение послал.

Они часто с тех пор ездят к матушке в монастырь. Она просит: дайте мне мальчика, пусть поживет в монастыре.

Они пока не решаются, еще мал. Но прошлым летом они сделали матушке подарок: вывезли ее, еле передвигающуюся, в землю обетованную, святую - Иерусалим. Поехали всей семьей, да еще и старица. Деньги немалые, а Тамара с Вячеславом считают каждую копейку. Но они... продали дачу в Малаховке, чтобы иметь деньги на поездку. Советовались и с Максимом: как считаешь, обойдемся без дачи? Конечно, обойдемся. Зато, шуточное ли дело, Иерусалим! Максиму так много читали о нем, у него есть детская Библия, где много раз вспоминается этот удивительный город. «Хоть бы одним глазком увидеть», - говорила мама. «Хоть бы пройти по его горячим камням», - мечтал папа. «Хоть глазком увидеть и пройти», - вторил Максим. И вот они в Иерусалиме, матушка с ними, радуется, как ребенок, и все прижимает Максима к себе, все шепчет: берегите...

У них от той поездки ворох фотокарточек. Они любят перебирать их и рассказывать. Любили. Сейчас у них другие заботы. Сейчас они спасают Максима, которого, как ни увещевала старица, не уберегли.

Решили Тамара и Слава отправить Максима на каникулы в Белгород с ребятами-скаутами. Сердце, конечно, щемило: впервые без родителей, как оно будет? Но руководители группы успокоили: все будет о'кей. Максим знал, что они побывают на службе в храме, проедут по городу с экскурсией. Он приготовил блокнот для записей, взял с собой свою любимую иконку - Казанской Божией Матери. Да только... плевать хотели скауты на православную программу. Вырвавшись из-под родительского контроля, подростки торопились пожить своей жизнью без уздечек и увещаний. Максим самый среди них маленький и самый совестливый. В храме он услышал матерную ругань. Испуганно посмотрел на мальчиков:

- Нельзя ругаться в храме, грех это...

Скауты загоготали, больно щелкнули Максима по лбу. Он растерялся ведь ребята верующие, как же можно... Опять стал вразумлять:

- Мама сказала, кто в церкви ругается, того накажет Бог.

Опять подзатыльники. Максим отошел в сторонку, а когда оживленная перед обедом толпа вывалила из храма, задержался у свечного ящика. Приглянулась ему иконка - Божья Матерь с Младенцем. Максим купил иконку. Потом несколько пасхальных открыток, еще иконку. Голодные скауты ждали. Максим их задерживал. Ругнувшись на мальчика грязным словом, пригрозили: дождешься! В общежитии, где они остановились, Максим поставил иконку на тумбочку. Здоровый лоботряс протянул к ней руку, да не успел: Максим стремительно схватил иконку, спрятал за пазуху.

- С кем споришь? - покатил бочку лоботряс, надвигаясь на худенькую фигурку Максима всей массой.

- Иконка моя, я маме купил, не трогай.

- Пошел ты...

Он бил Максима по-взрослому. По голове, смачно ругаясь. Пришли сотоварищи. Никто не крикнул, не пришел в ужас - бьет маленького. Нет, они быстренько включились в дело. На слабо защищавшегося Максима посыпались и их удары. Тогда Максим лег на живот, на иконочку:

- Не отдам.

И не отдал. Он так отчаянно сопротивлялся, что сытые, здоровые парубки, вдвое старше, не смогли отобрать иконку. Он лежал почти без чувств на полу, плотно прижавшись к его холодным плитам. Били его долго. Потом он долго плакал от боли в костях, звал на помощь. Двое взрослых, сопровождавших скаутов в поездке, утверждают теперь, что не слышали ни драки, ни детского плача. Но ведь агрессия подростков против совестливого мальчика началась еще в храме, продолжалась в автобусе и ни для кого секретом не была.

...Зная, с каким нетерпением ждут возвращения Максима родители, я позвонила им.

- Максим с Тамарой в больнице, - сказал Слава. Голос в трубке был потухший, глухой. Врач, снимая побои, говорил Максиму сердечные слова: «Держись, дружок, будет немного больно, потерпи, родной». Максим молчал. Сжав губы, молчал он и тогда, когда расспрашивали о случившемся. Лишь дома маме он протянул помятую иконку и сказал:

- Это тебе. Я ее не отдал.

Тогда она не поняла его слов. Поняла позже, когда сидела рядом у капельницы, когда меняла компрессы на головке, когда нежно гладила лиловые синяки на ногах.

Он стал бояться людей, маленький Максим, побывавший в Иерусалиме и знающий, что ругаться в храме - грех. Когда в палату заходил кто-то посторонний, он залезал под кровать и плакал. Глубокий стресс, сильнейшие побои, сотрясение мозга, черепно-мозговая травма.

- Мы, конечно же, его подлечим. Но, поверьте, душевная травма еще долго будет о себе напоминать, - сказал доктор.

- Почему они ругались? - спросит Максим маму.

- Потому, что не знают, что это грех.

- Но я же им сказал, они не послушались. А почему они дрались?

- Потому что они не боятся Бога...

Непонятно, как могли попасть в скауты не боящиеся Бога подростки. Непонятно, почему сейчас, когда Максим лежит в больнице, к нему не пришел никто из родителей тех, кто его бил, не попросили прощения. Напротив, когда Тамара стала обивать пороги, ища справедливости, все отнекивались, даже осуждали ее, что растит такого недотрогу.

А она растит его - совестливого. Заполнив ею, совестью, все свое сердчишко, мальчик рассчитывал, что и у других она есть. «Нельзя», «грех»... Эти слова вызывают смех только у тех, кто очерствел окончательно. Страшно, что тем подросткам еще жить и жить, а без совести... Я рассказала эту историю знакомому, отцу троих детей. Он сказал:

- Если бы мой сын был среди тех скаутов, я посчитал, что совершил преступление перед людьми. Максим окрепнет, а эти дети, что их ждет в будущем?

Мамы стоят на страже. Мамы не хотят шума. Мамы готовы до конца отстаивать невинность своих оболтусов. Они не хотят видеть в этой истории глубоких корней. И хотя есть показания врачей, рассказ самого Максима, Тамара и Вячеслав понимают, что добиться их наказания им вряд ли удастся. Сейчас они заняты другим. Они вытаскивают своего мальчика из глубокого потрясения. Он уже потихонечку отходит. Рисует. Впервые после беды нарисовал... Божью Матерь с Младенцем. Приходил батюшка Алексий, заглянул в палату:

- Ну что, раб Божий Максим, за Православие кровь пролил?

А Максим ему в подарок иконку, самим нарисованную. Растрогался батюшка, в храме прикрепил ее на стену, всем теперь показывает, говорит: «Мне Максим подарил, раб Божий Максим».

...Тамара много думает сейчас над тем, в чем был их просчет. Может, не надо было отпускать мальчика одного, может, рано ему еще в воины Христовы? Но где гарантия, что подобные «скауты» не настигли бы ее ребенка в собственном дворе и не погнали бы, улюлюкая, в подворотню?

И как ни жестоко звучит, - все в этой истории правильно. Житейская история, в которой все по местам: и добро, и зло, и Божий свет, и сатанинская тьма. И она, история эта житейская, не закончилась, а только начинается. Потому что теперь Тамаре и Вячеславу предстоит возвращать по чуть-чуть своего мальчика к нормальной жизни. Они, я уверена, и после всего случившегося не будут науськивать Максима на детей: давай сдачи, защищайся. Он ведь не смалодушничал, он и защищался, только защищался не сам по себе, а как православный человек, защищая от поругания то, что давно и прочно в их семье свято.