Издание газеты
"Православный Санкт-Петербург"
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
Издание газеты |
|
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Деревенская усадьба, начало марта, первые недели Великого поста. Дни темные, однообразные. Но это уже канун весны. Я живу затворником, за работой с утра до вечера. "Се тебе, душа моя, вверяет Владыка талант: со страхом приими дар". Нынче я опять не заметил, как прошел мой день. Но вот темнеет, синеет за окнами. Усталый, умиротворенный, я кладу перо, мысленно благодаря Бога за силы, за труд, одеваюсь и выхожу на крыльцо.
Сумерки, тишина, сладкий мартовский воздух… Я иду по деревне, додумываю вои думы, укрепляя свои тайные вымыслы, но все вокруг вижу, зорко все замечаю и чувствую - всему открыто мое сердце, мои глаза. Ах да, канун, канун. Даже в зимней угрюмости этих сумерек уже есть весна - в их чуть зримой синеве.
Зыбки серые снега полей за деревней, избы в деревне чернеют смутно, нигде ни одного огня. Темно и в усадьбе, на которую гляжу я, возвратившись из деревни. За усадьбой облаками темнеет под хмурым небом сад. Но и в этом весна - в том, что так поздно не зажигают в деревне огней и что сад похож на тучу, что так хмуры и небо и вершины сада. На выгоне - церковь, там служба. Я подхожу и различаю у церковных ворот парные сани, крытые старым ковром, помещичьи. Тут же, у коновязи, - мужицкие лошади в дровнях, мелкие, лохматые, за зиму обросшие густой шерстью. На снегу возле них - клоки сена, перебитого с конским навозом, и все это пахнет свежо, сыро, по-весеннему. Полевым, нелюдимым гулом гудят голые тополя, возвышающиеся над церковной оградой…
Поднявшись на крыльцо, чувствую тот сложный, особый запах, что бывает только на папертях русских церквей, ранней русской весной. В церкви густое и пахучее церковное тепло, темная стена народа и свет за нею. Там, у большого священника, стоит девушка, та, чьи сани я видел за воротами. Она бледна, свежа и так чиста, как бывают только говеющие девушки, едва вышедшие из отроческого возраста. Ее серо-голубое платье приняло от блеска свечей зеленоватый, лунный тон. На спине лежит черная коса. Озарен нежный овал лица и густые ресницы, поднятые на образа иконостаса. От каких грехов очищается она постом, стояниями, своей бледностью? Что за чувства у меня к ней? Дочь она мне? Невеста?
В темноте возвращаюсь домой и провожу вечер за книгой, в мире несуществующем, но столь не разделенном со всем, чем втайне живет моя душа. Засыпаю с мыслью о радостях завтрашнего дня…
Ей, Господи, не даждь ми духа праздности, уныния. Больше мне ничего не надо. Все есть у меня…
1916 г.
