Издание газеты |
|
|||
НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный Санкт-Петербург» «Горница» «Чадушки» «Правило веры» «Соборная весть» |
Заключённого
Павла Груздева повезли на Урал 4 декабря 1941 года — он запомнил, что был
праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Полмесяца ехали они в вагоне:
битком набито арестантов-то, не прилечь, ехали сидя, да такие голодные, что, по
словам отца Павла, и по нужде-то не ходили — а с чего ходить? «А приехали: мне
больно запомнилось, — рассказывал отец Павел, — выгрузили нас, то был день
Николая Чудотворца, Николы зимнего. У-у… Вятлаг! Ворота сумасшедшие, проволокой
всё кругом оцеплено… Когда пригоняют в лагерь, то делят по категориям:
— Специальность?
— Поп.
— Монахи, попы — в сторону, воры — сюда.
Всех разделяют».
Первым делом повели вновь прибывших в баню, одежду на пропарку отдали. Да, слава Богу, вшей ни у кого не было. В бане дали по два ковшика воды помыться — ковшик холодной и ковшик тёплой. Так полковшика тёплой все сразу и выпили. И чуть ли не в первый день накинулись на «новеньких» уголовники. Урки в лагерях были как бы «внутрилагерной полицией», им не воспрещалось никакое битьё, никакие издевательства над осуждёнными по 58-й статье — наоборот, их поощряли и натравливали на 58-ю, воры и бандиты занимали все «командные высоты» в лагере. Урки могли проиграть в карты не только твою одежду, но и твою жизнь, — а жизнь зэка ничего не стоила, как говорили в лагере: «Бырк — и готов».
Отец Павел сам не очень-то любил разговоры на эту тему, но старые
его лагерные знакомые или из родных кто-то рассказывал, что в зоне уголовники
отобрали у него валенки. Привязали его босого к дереву и оставили так стоять —
думали, может, волки разорвут, а может, сам умрёт. Конец декабря, стужа лютая. А
он протаял пятками до самой земли — а снег глубокий — и на земле стоял. И
говорят, что с тех пор отец Павел перестал бояться холода. Что правда, то
правда: босиком ходил по снегу в 30-градусный мороз у себя в
Верхне-Никульском.Эх, Никола Чудотворец, Никола зимний! Не тебе ли, святой
угодник Божий, любимец народный, отзывчивый на всякое горе, молился заключённый
Павел Груздев, стоя по колено в уральском снегу?
Никола на море спасает,
Никола мужику воз подымает,
Никола из всякой беды выручает.
Никольские
морозы — предшественники рождественских, а следом идут крещенские, сретенские —
по названию праздников… Но для заключённого номер такой-то («К примеру, скажем,
513-й, — пояснял отец Павел, — там, в лагере, имен и фамилий не было») никаких
праздников, тем более православных, отныне не существовало.
«В самый канун Рождества, — вспоминал батюшка, — обращаюсь к начальнику и
говорю: «Гражданин начальник, благословите в самый день Рождества Христова мне
не работать, зато я в другой день три нормы дам. Ведь человек я верующий,
христианин». — «Ладно, — отвечает, — благословлю». Позвал еще одного охранника,
такого, как сам, а может, и больше себя. Уж били они меня, родные мои, так не
знаю сколько и за бараком на земле лежал. Пришёл в себя, как-то, как-то ползком
добрался до двери, а там уж мне свои помогли и уложили на нары. После того
неделю или две лежал в бараке и кровью кашлял.
Приходит начальник на следующий день в барак: «Не подох ещё?» С
трудом рот-то открыл: «Нет, — говорю, — ещё живой, гражданин начальник». —
«Погоди, — отвечает. — Подохнешь». Было это как раз в день Рождества Христова».
В вышине небесной много звёзд горит.
Но одна из них ярче всех блестит.
То звезда Младенца и Царя царей,
Он положен в ясли Матерью Своей…
Не по молитвам ли Святителя Николая, рождественского чудотворца, однажды случилось с Павлом Груздевым настоящее чудо? Это было в первую суровую лагерную зиму 1941/42 года. Уголовники лишили его обеда — единственного пайка в тот день. «Только, — говорит, — баланды получил, несу — подножку подставили, упал. А под веничком был у меня спрятан кусочек хлебца — маленький такой, с пол-ладони — столько давали хлебца в день. Украли его! А есть хочется! Что же делать? Пошел в лес — был у меня пропуск, как у безконвойного, — а снегу по колено. Может, думаю, каких ягод в лесу найду, рябины или ещё чего. И смотрю — поляна. Снега нет, ни одной снежинки. И стоят белые грибы рядами. Развёл костер, грибы на палку сырую нанизал, обжаривал и ел, и наелся».
Андрей Рыбак