Батюшке Николаю Гурьянову
1.
Вечный сон спокоен и глубок,
Позабудет боль душа-подранок,
Только прирученный голубок
Будет биться в окна спозаранок.
Кем же был он: наших дней святой
Или просто с Господом посредник?
Не лукавство сказочки седой.
Повесть из времен уже последних.
В баньке на полке иконостас,
Свет лампадки с темной спорит силой.
Посошнику-мальчику отдаст
Сам владыка свой наперсный символ,
В нем узрев святительскую стать.
Дар, который и для мудрых — тайна:
С белого и чистого листа
Божии читать предначертанья.
Это было: детская игра
В крестный ход да банька, словно келья,
С матушкой молитвы до утра,
Братьев и подначки, и веселье.
Прошлого не в силах воротить.
Памяткою будет без остатка,
Маячком негаснущим светить
Та из детства первая лампадка.
2.
Храмов и святынь не пожалев,
Взвихрив гарь в просторище великом,
Каиновы дети, ошалев,
Будут упиваться русским лихом.
Путь мостя костьми до зимних руд,
Чтоб добыть для домен адских пищу,
Даже с нищих подать соберут,
Выживших сочтут и перепишут,
По юдолям дьявольских утех
Ложь, как лошадь, проведут, хромую,
Мучеников царственных, и тех
Злом ошеломят и ошельмуют.
Может быть, весь этот безприют
Принесла, упав, звезда Галлея?
И мальчишке ноги перебьют,
Праведной души не одолея.
Даже в безысходстве выход есть!
В святотатстве жительствовать тошно,
И взойдут священники на Крест
Первыми, как пастырям и должно.
Те года,
Потомок, не робей,
Лишь в душе аукнутся — вернутся,
Памятку оставят по себе —
Мертвые в гробах перевернутся.
3.
Бог по силе налагает крест —
Это о душе, а не о теле,
Благостью проверит, кто ты есть,
Хоть прошел кровавые купели.
Усмирять гордыню дай обет,
Твой клобук — епископская митра!
Отрекись от прелестей сует
И страстей привременного мира.
Ангельская родина в раю,
Нам свое скупое светит солнце.
Загрустила душенька в краю
Белоглазой чуди и тевтонца.
Дождь балтийский в окна моросит,
Три старушки слушают молебен…
Посмотреть бы, как там на Руси
Крестный ход на Пасху боголепен.
Ну а здесь чужбины холодок,
С матушкой затворные беседки.
Как причастье — Родины глоток
В весточках, что стали слишком редки.
Дни, как след, растаяли в песке,
Время помнит лики, а не лица,
Чтоб потом на псковском островке
Памяткой улыбчивой пробиться.
4.
Храм поднял из праха до высот
Обретенной радости пасхальной.
Чтоб для самых сирых из сирот
Батюшкою стать, родней недальней.
Будет мало, сколько ни раздай, —
И души, и старческой молитвы…
Раньше — хоть по воздуху летай.
Не дойти сегодня до калитки.
- Ты бы храм присутствием почтил…
Затоскуешь вдруг под взглядом цепким,
Вспомнишь позабытое почти:
- В ребрах, а не в бревнах наша церковь!
Господи, прости "слепых кутят",
Бедами надломленных и жалких.
Тарабарским гомоном галдят
Внуки черемиса и русалки.
Лучше уж обидные слова,
Гиканье врагов и лжеюродство!
Прелесть — не достоинств похвала,
Лести сатанинской превосходство!
Говорили,
Видно даже днем
Над его пристанищем сиянье.
Пусть же будет памяткой о нем
Наше перед Богом покаянье.
5.
Сколько плакать на ветру свече?
Скоро в высь неведомо какую!
Белый голубочек на плече
Что ему наскажет-наворкует?
Жизнь вела сквозь боли в благодать
В скорбях и о многих, и о многом,
Чтоб с крестом святительским предстать
Праведнику нынче перед Богом.
Лишь попьет чуток святой воды,
Словно хлеб иной его насытил,
Улыбнется: — Зацвели сады!
Я уже, наверно, небожитель,
Временить с разлукой нет причин,
Легковесна плоть и светел разум.
На исход души прощальный чин
Начали келейницы не сразу…
Прилетели ангелы помочь
С бренным телом душеньке расстаться,
Чтобы ей не камнем падать в ночь,
А парить над радугой цветастой.
Уходил,
Печалясь о судьбе
Тех, кто в гладе и в душевной требе.
Памятку оставил по себе:
"Дома помолюсь о вашем хлебе".
6.
Неужели Батюшкина жизнь
Промыслом кому не угодила?
Как в отместку: кровь и кутежи,
И раздоров скорбная година.
Может быть, и наша есть вина,
Просто Божий гнев давал отсрочки…
И "Бывали хуже времена…" —
Вспомнятся некрасовские строчки.
Кто ты? Чей?
Иным недорога
Память в окаянной обезличке.
Принимая брата за врага,
Каиновой доли не накличьте!
Каждым человеком мир велик,
Для любви задумал нас Создатель.
Не дадут, чтоб сгинул наш язык,
Человечья мать и Богоматерь.
Божий дар, главенствуй и вершись!
Имена детей подскажут святцы,
Будем дальше жительствовать жизнь,
Куличом на Пасху разговляться.
Никогда народ не выйдет весь!
Наши дети,
Коль не сможем сами,
Памятку пошлют: "Еще мы есть!.." —
Батюшке с попутными гонцами.
Валентин ГОЛУБЕВ, СПб
