Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

О духовном трезвении

А КТО ОН, ЭТОТ ДОН-КИХОТ?..

…Хочу рассказать вам об открытии, поразившем меня, когда я впервые целиком прочёл роман Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». До сих пор, не читая романа, я был уверен, что Дон Кихот — положительный герой. И все, кто писал о Сервантесе, поддерживали меня в этом убеждении, говоря, что «хитроумный идальго» не просто положительный, но единственный совершенно безгрешный герой в мировой литературе. И не просто безгрешный, а святой! И даже не просто святой, а… Боюсь сказать. Словом, ещё больше, чем святой.

Испанский поэт Мигель де Унамуно, прославляя свой родной испанский язык, выразился даже так:

Не зря на нём Сервантес написал

Евангелие нам от Дон Кихота.

Вот так — ни больше ни меньше! Роман Сервантеса в простоте сердечной приравнивается к Евангелию!

Между тем, прочитав роман от корки до корки, я не нашёл в хитроумном идальго, Рыцаре печального образа, Рыцаре львов — не только ничего от святости, но и вообще ничего положительного. Этот персонаж показался мне чуть-чуть смешным, очень-очень жалким, не особенно обаятельным и совершенно не годным быть примером для подражания.

Судите сами. Что доброго совершил в своей жизни Дон Кихот? Перебил несколько чужих овец, погубил несколько чужих бурдюков с вином, ни за что ни про что покалечил несколько человек, а одного (ни в чём не повинного) прямо-таки убил! Отпустил на волю целую толпу отъявленных злодеев, лишний раз настроил хозяина против мальчика-слуги… Что ещё? Ещё совершил не менее десятка достаточно безобидных глупостей (вроде поединка с мельницей или путешествия на «летающем» деревянном коне), от которых вреда, конечно, не было, но и пользы они никому не принесли…

Подлинное имя Дон Кихота — Алонсо Кехада по прозвищу Добрый… Да, возможно, он и был добрым, до тех пор пока графоманы не свели его с ума своими безумными сочинениями, но о той, дорыцарской жизни Дон Кихота мы ничего не знаем. Алонсо Кехада нам неизвестен, мы знакомы только с Дон Кихотом — безумным, восторженным, душевно слепым, подчинившим всё своё существо погоне за химерой, вычитанной из бездарных книг.

Вот именно химера — чудовищный обман, чудовищная подделка под истинную отвагу, истинную доброту, истинную любовь — двигают Дон Кихотом. Несчастный безумец, он раб этой химеры и в погоне за ней, за призраком свое­образной рыцарской святости, творит лишь зло —
если не всегда для окружающих, то уж для самого себя наверняка: страшно читать о тех бесчисленных побоях, которым подвергается этот «спаситель всех обиженных». Воплощение «рыцарской химеры» — вымышленный, вымечтанный образ Дульсинеи Тобосской, прекрасной дамы, которой нет, — а если её нет, так, стало быть, можно в воображении придавать ей какую угодно телесную красоту, какие угодно душевные добродетели, как угодно подстраивать её под собственные хотения, — что, конечно, намного легче и удобнее, чем любить живого человека с его неизбежными несовершенствами и недостатками.

Дон Кихот постоянно твердит, что окружающая действительность заколдована злыми волшебниками, укрывшими идеальный мир под личиной грубой вещественности. На деле же выходит совсем противоположное: «заколдован» не мир, а сам Дон Кихот, — он заколдован своей химерой и не в состоянии увидеть подлинные добро и красоту. Взгляните, как высокомерно он относится к своему верному Санчо Пансе! А ведь Санчо, он-то и есть подлинный положительный герой романа: заботливый до самоотверженности, преданный до самоуничижения, рассудительный и смиренный… Лучшие страницы романа, на мой вкус, — это главы о губернаторстве Санчо Пансы, где простоватый крестьянин вдруг показывает себя мудрым правителем — таким, что впору самому царю Соломону, — заботливым хозяином своих владений, истинным защитником угнетённых… И этому преображению Санчо в губернатора охотно веришь: не раз в истории народные вожди нежданно-негаданно поднимались к вершинам из низовой массы — вот взять хоть Козьму Минина…

Но беда в том, что Санчо Панса поневоле находится в зоне действия донкихотовской химеры, а потому его «губернаторство» оборачивается таким же обманом, как и мельницы-великаны и овцы-сарацины его хозяина. Однако хитроумный Сервантес недаром пустил параллельно главы о Санчо-губернаторе и главы, где Дон Кихот пускается в водоворот очередной иллюзии, в поход на освобождение «похищенной дамы». Резким контрастом видятся мудрые деяния народного губернатора Санчо и пышный, пустой спектакль, в котором с радостью принимает участие Дон Кихот. Тут рыцарь по всем пунктам проигрывает своему оруженосцу.

И надо же заметить, что Сервантес вовсе не пытается сделать из своего героя объект для подражания. Наоборот: он методично раз за разом развенчивает Дон Кихота, бросает этого фантазёра лицом в грязь, являет читателю его несостоятельность, его беспочвенность, его бесполезность и бестолковость. В первом томе автор выставляет героя попросту шутом гороховым, недостойным и капли сочувствия, — ко второму тому симпатий к Дон Кихоту у Сервантеса немного прибавляется, но отнюдь не настолько, чтобы возвести Рыцаря химеры на пьедестал для всеобщего поклонения.

Словом, вот что я понял, прочитав роман: для писателя Дон Кихот — это вовсе не святой, не праведник, не герой, — совсем наоборот. Для Сервантеса Дон Кихот и донкихотство — это то, что надо преодолеть, то, что нужно исключить из духовной жизни человечества как вредную, губительную заразу, как подмену подлинной отваги, подлинного благородства, подлинной любви бесплотной химерой, бесовским обманом.

Так почему же в мировой культурной традиции Дон Кихот стал олицетворением всяческой добродетели? Откуда взялись эти рассуждения о «благородном безумстве Дон Кихота», о «возвышенном мечтателе, стоящем выше грубой действительности»? Что это за рассуждения о «евангелии от Дон Кихота»?

Уж не кроется ли причина в том, что наш мир — «прелюбодейный и грешный» — и в самом деле околдован неким злым волшебником, который, увидев, что Сервантес пытается разоблачить его злодейства, вывернул наизнанку идеи мудрого писателя, замутнил читательское зрение и внушил человечеству, что чёрное есть белое? Чисто донкихотское предположение. Не стоит сваливать на волшебника то, в чём все мы понемножку виноваты: всем нам порой случается гнаться за химерой, и нам лестно, что одержимый тем же духовным недугом Дон Кихот возносится на пьедестал всемирного поклонения.

А знаете, кто в русской классической литературе может быть назван родным братом Рыцаря печального образа? Догадаться легко — Иван Александрович Хлестаков. Поистине, мельницы-великаны Дон Кихота ничуть не лучше и не благороднее тридцати пяти тысяч курьеров Хлестакова, а чудодейственная целительная мазь рыцаря сварена из той же субстанции, что и хлестаковский суп, привезённый из Парижа на пароходе. Оба героя — и русский, и испанец — одержимы одной и тою же химерой, безумной мечтательностью, уводящей из реального Божиего мира в мир фантомов и обмана, а в конечном счёте и духовной гибели. Хлестаков верхом на Росинанте, с медным тазом на голове, столь же естественно смотрится, как и подвыпивший Дон Кихот в гостях у городничего, — кажется, разницы никто бы не заметил.

Вот только Хлестакову никто ещё не поставил памятник на главной площади столицы…

Алексей БАКУЛИН