Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
ПРОЛОГ
Зачем, скажите, вдохновенье
Даётся свыше для души?
Чтобы творить в уединеньи —
Сиди, пиши себе в тиши.
А тут, как при столпотвореньи
Во время оно, — тьмы людей,
Виброзависимых от звона,
Парящих мыслей и идей.
Был в девятнадцатом столетьи
Утешен ссылкою поэт,
Но в двадцать первом в интернете —
для нас, увы, спасенья нет.
Здесь превращается в забаву
Любой литературный труд,
И погребается по праву
Литературы хладный труп.
Но я, воспользовавшись правом —
Для звуков жизни не щадить,
Пытаюсь — слева и направо
В литературе наследить.
†††
О чём писать, в каком размере?
Как Гамлет: быть или забыть —
Решаю я в какой-то мере,
Раскрыв тетрадь, присев творить.
Пожалуй, взять размер отличный
мне нужно и писать смелей.
Чем шире — тем оно эпичней,
Чем уже — тем должно смешней.
†††
Мы
знаем притчу о талантах —
Богатства надо умножать,
Но, превратившись в коммерсантов,
Нам всё равно, чего стяжать.
И нам что храм, что синагога —
Привычно двери открывать.
У нас талантов очень много,
Чтобы талантливых считать.
У нас пророков — точно войска,
Камней не хватит и горстей.
Одна беда — их производство
Идёт из наших «запчастей».
Коль так — предамся сумасбродству,
(послушай, Постум-старина):
Начну отсчитывать, как Бродский,
Или налив стакан вина.
Рассею юные забавы,
Как сон и утренний туман.
И, презирая бремя славы,
Пойду плясать канкан, канкан.
А как любезный мой читатель?
Куда ему нести печаль?
Чу! Cлышу, шепчет он: «Предатель!
Я так надеялся, а жаль…»
Или души сминая фибры,
Силлаботонику круша,
Вдруг отчебучу вам верлибры
Или иные «антраша»:
Создам из междометий повесть
Или роман из двух-трёх слов.
Кричит читатель:
«Как же совесть?»
А совесть нынче для ослов
И остолопов разной масти
Из романтических эпох.
К чему все эти вздохи, страсти,
Коль гонорар не так уж плох?
И вот такой литературой
Обложим мир со всех сторон.
Как мамонта, как злого тура,
Ату! В полон его, в загон!
†††
Пишу, а мокрая рубаха
прилипла к коже на спине.
Представил.
Сам дрожу от страха —
В какой придётся жить стране!
Как будем меж собой
«коннектить»?
Каких мы вырастим детей?
Для контрибуций и аннексий
Нас завоюют без затей.
Не будут нам плести «узоры»,
Вязать цветное «макраме» —
Зачем пустые разговоры?
Когда вокруг ни «бе», ни «ме».
Пусть я не Пушкин, но при этом,
Читатель, будь не очень строг
За то, что вспомню я поэта
любимый стихотворный слог.
†††
Итак, разделавшись с прологом,
Теперь приступим к теме. С Богом!
I
На фоне каменных строений
В пределах городской черты,
Устав от мрачных настроений,
Лелею светлые мечты:
Поехать в гости к деду Тришке,
За просто так и налегке,
В провинциальный городишко
На Волге-матушке реке.
Кольцо России золотое —
От золочёных куполов.
Тут всё для каждого святое,
Здесь Русь понятна и без слов.
Пойти утешиться свободой —
В густой траве, упавши ниц,
В лесу наедине с природой —
Где нет официальных лиц.
Не вдруг на Волге очутиться,
Былых припомнив бурлаков,
И, глядя с круч, повеселиться
Над простодушьем рыбаков.
Берёзки-сосны, ёлки-палки,
Стога за лесополосой,
Глаза загадочной русалки
С волнистой русою косой…
Моя любимая глубинка!
Здесь мысли только об одном.
Здесь всё от клуба и до рынка
Укрыто негою и сном.
Здесь летом по ночам темно,
Здесь всякий день привычно охать,
Здесь все вопросы
только с «Чё хоть…»,
И чаще в слове слышно «о».
Здесь так приятно на досуге,
Ладонь воздевши до бровей,
Вращая головой, как флюгер,
Глазеть на маковки церквей…
Здесь лаптем запросто хлебают,
Здесь видят пользу от газет
Тогда, когда лишь посещают
Отнюдь не «ватерный» клозет.
Здесь телевизор не проформа,
А откровения момент —
Что движется у нас реформа,
Что есть Москва и президент…
II
Консервы, хлеб, бутылка с водкой
(На всякий случай — мало ль что…),
Неторопливою походкой
Иду при шляпе и пальто…
Народ торопится куда-то
Занять места свои спешит
Уж чую запах сервелата,
Залитой кипятком лапши…
†††
Я цель свою скрывать не стану
Перед читателем моим —
Намерен там найти «Татьяну»,
Пленённый образом сиим,
Искусно созданным поэтом —
Российской жизни знатоком,
Осеннею порой воспетом
В имении Михайловском…
Тем, кто при имени Татьяна
Непроизвольно входит в раж,
Отвечу: здесь, как вам ни странно,
Имеется в виду типаж.
Или сказать иным манером —
Обычный русский архетип,
Что служит классикам примером,
Наш символ, то есть логотип.
Она озёрными глазами
Глядит всегда на белый свет.
Хоть ей давно ещё сказали,
Что нет Руси и русских нет
Лишь улыбается девица
(Она всегда других юней) —
Чем больше ворог станет злиться,
Тем крепче вера будет в ней.
†††
Оратор, словно митингуя —
Вокзал клокочет на заре.
Народ о том, о сём толкуя,
Гудит, как Смольный в октябре.
И я подвержен многолюдью
Средь чемоданов и мешков…
Уж проводница мощной грудью
В вагон трамбует ездоков…
†††
Люблю железную дорогу!
Вот эти рельсы в два ряда
Не укачают вас помногу,
Как моря синяя вода.
И я, традиции внимая,
Ей верность до конца храня,
Опять, как прежде, выбираю
Стального резвого коня.
И вот, входя в вагон купейный
(или плацкартный, но не суть),
Сажусь к окну благоговейно
И вижу — чай уже несут.
Да, чай в дороге не кокетство,
Не баловство, не пустяки,
А всенароднейшее средство
От скуки (даже от тоски).
И пусть не судит авиатор,
Моряк не будет слишком строг
За то, что я слыву фанатом
Российских рельсовых дорог!
†††
Вот поезд тронулся, и вскоре
Поплыл за окнами пейзаж:
Пакгаузы, дома, заборы —
Родной российский антураж.
Мы выбираемся из плена
Бетонных джунглей на простор
И начинаем постепенно
Вести дорожный разговор:
Про хворь, про цены на квартиры,
Как раньше жили без затей,
И про озоновые дыры,
Про тёщу, свёкра и детей.
А за окном заморосило,
Мелькают рощи, чернозём,
Всё то, что мы зовём Россией,
Всё то, что Родиной зовём…
И мы всё едем, едем, едем —
То Петербург, то Магадан.
Бегут года, взрослеют дети,
Протёрся старый чемодан.
Жизнь — это поезд. В бесконечность
Несёт, несёт нас тепловоз
До станции с названьем Вечность,
Где мы сойдём под стук колёс…
III
И вот примерно через сутки,
Подав на чай порядка для,
С дурным предчувствием в желудке
Схожу на «берег с корабля».
Но на перроне — как в могиле:
Ни хлеба с солью не несут,
Не слышно маршей и кадрилей…
Хоть бы какой найти приют!
Трещит окрестность от мороза,
Лишь пар клубится из дверей.
(Читатель ждёт уж здесь навоза?
Так на, возьми его скорей!)
Не узнаю Отчизны милой!
Но чья злодейская рука
Твой облик так переменила
И в прах ничтожный обратила
Всё то, что строилось века?
И чья неведомая сила
Перевернула всё вверх дном?
Не узнаю Отчизны милой,
Не узнаю родимый дом.
Лишь вой собак, да ветер свищет.
И захотелось вдруг сказать:
«Вот кабы видеть мог Радищев,
Сумел бы это описать?..»
Всё здесь унынием объято,
И удалого ямщика
Урбанизации проклятой
Взяла костлявая рука.
Не ставят мёд, не пахнет квасом,
И впавшим в крайнюю нужду
Народам недоступно мясо,
Как бланманже или фондю!
На берегу, у самой речки,
Дурной подарок злой судьбы,
Стоит завод — не Богу свечка,
Дым не пуская из трубы.
Одеты в рубище, патлаты,
Собравшись, как на Божий суд,
Шагают странники куда-то,
И лица постные несут…
IV
Вдруг мысли мрачные насели,
И испугался молодец:
«Да жив ли Трифон, в самом деле,
Иль и ему пришёл конец?»
Иду к знакомому порогу
(чтоб долго рифму не искать).
Уже готов молиться Богу,
Да только церкви не видать.
Бреду, угрюмый и сердитый,
Иду, сознанием в бреду —
И вдруг, воронами обжитый,
Весь почерневший и разбитый,
Мне явлен купол на виду.
Да, вот он храм, но вид кошмарный,
И где народная тропа?
Гляжу на дверь — замок амбарный,
Кругом же нету ни… попа.
Чуть от досады не рехнувшись,
С тоскою сплюнув сажу в снег,
Шагаю прочь, не обернувшись,
Искать у Трифона ночлег.
V
Вот дом, крыльцо — и двери настежь!
(Лицо уж мокрое от слёз.)
Эй вы, Татьяны, Ольги, Насти,
Я тут вам кой-чего привёз!
Кому — платок ручной работы,
Кому — колье из янтаря,
Я как матрос, вернувшись с флота,
У вас «бросаю якоря».
Встречайте странника младого,
Что есть в печи — на стол мечи,
От шанег до пельменей с пловом —
Разнообразные харчи.
Вот Трифон — жив, но как-то тускло…
Народ всё больше сам не свой…
Как будто пересохло русло
Реки в палящий летний зной.
Сплошь неприветливые лица…
Набравшись мужества и сил,
Подумал я: «А может, снится?» —
И тихо Трифона спросил:
— Скажи, которая «Татьяна»?
— Увы, увы, — ответил дед, —
— Сегодня все не без изъяна,
«Татьяны» нынче тоже нет…
А так… — сплошное мелколюдье,
И мелкотравчатость одна,
Мелькание безликих будней,
А форсу нету ни хрена!
Вот так всю жизнь перекосило!..
(Что ж, и меня, Шишков, прости
За этот «форс», поскольку в силах
Я был его перевести.)
†††
Да что же это, кем мы стали?
На что теперь похож наш лик!
Где нашей бронзы, нашей стали
Победный, благодатный блик?
Я сам извечно нелюдимый,
Вокруг народ — как саранча.
Так кто же этот враг незримый,
Что рубанул по нам с плеча?
Кто, наши растоптав святыни,
Смеясь, глумится над страной?
Кто гордости лишил нас ныне?
Неужто сами… Боже мой!
Покуда в душах запустенье,
«Звон» денег, мрак и злая мгла,
Все наши беды и мученья
Идут за нами без числа…
VI
Под вечер с дедом, чуть хмельные,
Мы вышли воздухом дышать,
Гляжу — а всё ж края родные,
Что тут добавить, что отнять?
Всё то же поле, та же пашня —
Родной и милый сердцу вид,
Здесь не один поправит «башню»
Больной душою «инвалид».
Здесь всякий вспомнит, что несладко
Всегда жилось Святой Руси,
И перекрестится украдкой:
Господь, помилуй и спаси!
Струится дым, и пахнет кашей,
Морозной свежестью зимы…
Родное, всё от века наше —
И лес, и поле, и холмы…
†††
Над Волжской гладью чайка стонет,
Кричит, рыдает, как актриса.
Вот та же чайка на Афоне,
Но называется «ларисса».
И тоже мечется в тревоге,
Не убоясь, что отзовётся,
Так почему же лишь на Волге
Их стон вдруг песнею зовётся?
И почему у волжских плёсов
Нам всюду видится Эйн-Геди,
Хоть мы от ледяных торосов
В далёкий город не уедем.
Не нужен нам турецкий берег,
Вот только Сирию мне жалко…
Тропинка вьётся — пустошь, ерик,
Крутой обрыв, речная балка.
VII
Пусть ставят нам в пример Европу,
Где глянцем кроется разврат.
Не станем целовать ей… руку,
Как наш прозападный собрат.
Да, я, конечно, не Онегин,
И слава Богу, что не он —
Певец безделия и неги,
Духовно-чёрствый пустозвон.
Я счастлив тем, что не Печорин
Кладёт мне «длань» на «эполет»,
Хоть был на выдумки проворен
Жестоковыйный пустоцвет.
Наш идеал лишь «щи да каша»
В аспекте материальных благ,
Зато жива духовность наша —
Не сменим церковь на кабак,
Хоть и пряма тропа меж ними
Порою в русском бытии…
Хотят нас видеть таковыми,
Но в рай уходят со святыми
Творя святое житие —
Не многие, зато достойные,
Из тех, что призваны Отцом,
С молитвами заупокойными
Венчаясь святости венцом…
Анатолий КОЗЛОВ