Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
В
сочельник я проснулся, когда было ещё темно: свеча едва тлела под нагаром; в
соседней комнате горел огонь, и слышно было, как няня Петровна зевала, охала и
шептала: «Господи помилуй, батюшка».
В комнате было свежо; в трубе гудел ветер; иногда сильный порыв его ударял с лёгким звоном в стёкла окон мёрзлым снегом и вдруг удалялся и затихал. Метель бушевала сильная, но в душе у меня бушевала пуще того святочная радость. Сегодня дядя Федя привезёт целый воз всякой всячины, и мы станем убирать (наряжать) ёлку!.. Го-го-го!.. И я поджал колени к подбородку и сразу потом вытянул их, словно брыкнул. Вот она — радость-то какая была…
— Няня, — окликнул я. — Дядя приехал?
— Ш-ш-ш… ты. О Господи! — зашипела на меня нянька. — Угомону на вас нет… Видишь, спят ещё все, а он на крик кричит. Нет дяди ещё; спи, пострел…
«Не приехал!.. Эва!..» — всё во мне упало, но оставалась ещё надежда: значит, дядя приедет к обеду.
На этом «обеде» я и заснул.
†††
Утро началось со скандала. Володя спал как убитый, а мне с Борей было не до сна.
— Стащи ты с него одеяло, ради Христа, — умолял я Борю, — авось проснётся.
Одеяло стащено, но Володя блаженно спит. Постой же… Я взял в рот воды и стал слегка прыскать на него, но тут Боря скривил такую рожу, что я фыркнул и всем ртом прыснул на Володю водой… Володя заворчал, закуксился, сел на кровати и стал злиться, а я отплясывал перед ним босиком индейский танец, чтобы не дать ему заснуть. Р-раз. Я споткнулся о вытянутую Володину ногу и грянулся о пол, так что ладони мне словно обожгло… Скандал вышел форменный: Боря притих, Володя куксился и говорил: «Так и надо»; меня душили горючие слёзы.
Отношения, словом, обострялись ежеминутно…
†††
Прошёл обед. Всё то же. Даже Володя впал в меланхолию и пошёл спать на диван, чтобы скоротать время.
Мы жили в деревне, и до Москвы было около десяти часов езды на машине. Дядя уехал туда дней пять назад и должен был вернуться ещё накануне…
Я несколько раз наведывался к ёлочке, которая теперь стояла такая жалкая, бедная.
— Бедненькая ёлочка! — шептал я, целуя её пушистую ветку, — и тебе скучно…
Ёлка молчала, и мне казалось, что она как бы сочувствует моему горю.
†††
В
одиннадцать часов мы сели пить последний чай.
— Вот тебе и праздник! — многозначительно сказал я, жаждая утешения.
— Не всё праздник, настанет и пост! — усмехнулся Володя.
— Ты-то молчи! — взъелся я на него. — Тебе бы только всё спать!.. У тебя и глаза, как у крота, слиплись…
— А вот я тебя в спальне отколочу ради праздника, — внушительно заметил Володя и вдруг замолчал…
По коридору кто-то торопливо пробежал в переднюю, щёлкнул ключом, а затем сразу заговорили голоса.
— Дядя! — взвизгнул я, бомбой вырываясь из-за стола.
— Приехал!.. — крикнул Боря и помчался следом за мной…
За окном у дома визжали полозья, слышались глухие голоса, пофыркивание лошадей. А в передней дядя снимал шубу и разматывал шарф…
— Вещи в санях прикажете взять? — спросил его повар Антон.
— Нет, со мной ничего не было! — спокойно ответил дядя, после чего все мы открыли рты — не знаю, кто из нас шире…
— Заждались мы тебя, брат, измучились, — сказала мама. — Ну, садись, закуси: обед мы тебе оставили. Что такое случилось?
И дядя рассказал нам вот что:
— Выехали мы — всё было ничего, а ночью поднялась метель, да какая снежная-то. Всё завалила снегом, весь железнодорожный путь. В вагоне-то было хорошо, тепло и уютно. Я славно выспался и так и рассчитывал, что к утру, когда я выйду на станцию, тихо будет. Ну, только открыл я глаза нынче в девять часов утра — ан мы стоим на месте. И метель не унимается, так и бушует. И в вагоне холодно стало. Приходит кондуктор.
— Господа, — говорит, — здесь вам и холодно, и неудобно будет, а ждать придётся часов пять, потому что у нас и паровоз обмёрз, да и путь вовсе завален. Пока расчистят. А тут рядом село…
Ну вот вылезли мы, пошли по сугробам и кое-как добрались до околицы. А там, в селе, оказалась небольшая барская усадьба. Конечно, приняли нас чуть не с распростёртыми объятьями, отогрели, чаем напоили, накормили. Обрадовались, потому что сами страшно скучают в деревне. Только вот ждём-пождём, а поезд наш всё не трогается! Разговорились с хозяином, и вижу я — бедность большая. Неурожай был… Вот сижу я у него, рассказываю, что еду с подарками, ёлку устраивать в деревню, и ребята теперь, чай, бранят меня, старого дурака! А у него трое детей; облепили они меня, глаз с меня не сводят: «Покажи да покажи игрушки!..» Ну, я и показал… Так надо было видеть, что с ними сталось! Чуть с ума не сошли от радости. Вижу я, отец смущается, краснеет.
— Ну, дети, — говорит, — отдавайте гостю назад игрушки!..
Батюшки, какой тут содом поднялся: слёзы, рыдания… А хозяин и вовсе растерялся. Не знает, что начать. Ну, тут и понял я его, встал, простился с ним и ушёл… Благо на поезд нас кликнули. Поверишь, сестра, не выдержал… не могу и не могу отнять у ребят этих игрушек. Они-то ведь отродясь ничего подобного не видывали!.. Надеюсь, и вы, ребята, — обратился дядя к нам, — тоже со мной согласны?
Гробовое молчание было ему ответом. Нас поразило это всё как громом…
— Конечно, — рассуждал я с Борей в детской, — дядя мог рассчитывать на нашу деликатность, а всё же так бить по сердцу человека он не имел права!.. Игрушки, собственно, принадлежали нам, а не ему.
— Это верно, — сказал Боря задумчиво.
— А этот всё спит! — сказал я, пылая гневом на Володю.
†††
Был канун Нового года, и мы, «несчастные безъёлочники», места себе не находили от тоски. Хорошо ещё, что утром наш лесник принёс нам в подарок каждому пару лыж. В сумерки, когда медленно наступила тихая, ясная, лунная ночь, мы отправились на лыжах к старой заброшенной мельнице.
Около десяти часов вечера вернулись мы домой, усталые, голодные. Володя, конечно, немедленно лёг на диван в гостиной, а мы сели пить чай, потому что, по обычаю, ужинали мы как раз под Новый год…
Всё было тихо-тихо, и вдруг залаяла собака; к ней пристала другая, третья, и вскоре во дворе поднялся невообразимый шум. Дядя пошёл в переднюю, мы за ним… На дворе раздавались глухие голоса, булькали круглые бубенцы ямщицкой тройки… Потом пришёл сторож Анкудим.
— Так что, значит, барин, — сказал он, — гости к вам приехали. Дозволите пускать?
— Ну разумеется…
†††
Прежде всего показалась фигура какого-то низенького человека, который сразу спросил дядю:
— Что? Не узнали? А я скоро собрался навестить вас.
Это был тот самый помещик, у которого дядя останавливался в сочельник. За ним шёл молодой парень и нёс небольшую свеженькую ёлочку, а следом ввалились укутанные, увязанные три детских фигурки, дети этого господина.
— Милости просим, — сказал дядя.
— Мы к Новому году явились — с пожеланием всего доброго. Ёлку привезли, сейчас живо, в полчаса её уберём. Вы как уехали от меня, так оставили все покупки. А я детям и говорю: «Смирно, ребята, у меня держи ухо востро… Неведомый дядя одарил вас игрушками — и баста, будьте довольны, а остальное — не трогать. А вы ведь там и свёртки с гостинцами оставили!.. Свезём, говорю, на Святках тем детям, которые из-за вас вовсе без ёлки остались!
— У-р-р-ра!.. — Земля поплыла подо мной от восторга.
Что рассказывать дальше? В мгновение ожил весь зал. Володю мы силой стащили с дивана и, как пленника, подвели вплотную к самой ёлке, чтобы он хоть понюхал её. А затем дружными усилиями мы принялись за уборку ёлки. И такого весёлого вечера мы и припомнить не могли; тешились мы вовсю, и маленькие гости вскоре перестали стесняться и не отставали от нас.
Часы пробили 12…
— С Новым годом! — сказал гость, вставая.
— И с новым счастьем! — подхватили мы.
— С счастьем, которым умеем делиться с другими, — тихо добавила мама и добилась того, что за это мы её почти задушили в объятиях, так как сила наша увеличилась тремя приезжими детьми. Эти малыши тоже вопили во весь голос:
— С Новым годом! С новым счастьем!
И как были искренни их пожелания…
Александр ФЁДОРОВ-ДАВЫДОВ