Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

85 лет Николаю Рубцову

«ПАМЯТНИК — ДОБРЫЙ КРЕСТ…»

Восемьдесят пять лет Николаю Рубцову… Наверное, многие сейчас восклицают, хотя бы мысленно:

— Он же мог дожить до этого дня!

Такая естественная мысль, такое понятное движение души…

Но он ведь жив, — и не только там, в запредельности, но и здесь, на Земле, — и будет жить, пока есть хоть один человек, которому его стихи хоть что-то говорят, чья душа откликается на рубцовские строки. Я вот как ни возьму томик его стихов, как ни перечту сотню раз читанное — всякий раз вижу нечто новое, всякий раз известные наизусть строфы доносят новые и новые оттенки смысла, порою совершенно неожиданные. Речь Рубцова не смолкла, поэт продолжает говорить, продолжает петь, и его пение по-прежнему звучит в лад с великим напевом России, хотя столько лет минуло, столько всего изменилось, и Россия как будто не похожа на ту, какой она была в 70­х годах ХХ века… И это, кстати, говорит о том, что Россия, несмотря ни на что, жива, ибо никто в мире, оставшемся без России, уже не сможет ни прочесть, ни понять, ни почувствовать рубцовской поэзии. Эти стихи умрут тотчас же, как прекратится Россия.

Ладно, не будем о грустном. Россия жива, и Рубцов жив, и живы люди, которым рубцовские стихи питают душу.

Но всё-таки если бы он был жив телесно, попросту, по-человечески!.. Сколько он всего успел бы ещё написать! Каких духовных сокровищ лишила нас его гибель!..

Вот и сказал я это тяжкое слово «гибель»… Не смерть, не кончина, — именно гибель. Глухая, тёмная. По нашему мелкотравчатому разумению, такой образ конца не может говорить ни о чём ином, как о вечном осуждении, вечной тьме, непрощении…

Помните, как тот богомаз, который на своей картине Страшного суда изобразил Лермонтова горящим в геенне огненной? Уж этот-то живописец, верно, понимал себя весьма правильным человеком — куда правильнее, чем грешный Лермонтов! — и с высоты своей праведности определил поэту достойное место по делам его.

А для меня вот одной из самых неразрешимых загадок остаётся вопрос: каким образом Бог станет судить поэтов?

Поэт — особое существо, нравится нам такая мысль или не нравится. Пусть даже, по слову Пушкина, «средь детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Но в следующей же строчке Пушкин говорит: «Но лишь Божественный глагол до слуха чуткого коснётся…» Понимаете? Ничтожных детей мира сего много, очень много, но не всякий из них — нет, не всякий! — слышит Божественный глагол. И это очень много — слышать такой глагол, это огромный дар, непереносимо тяжкий для «ничтожного дитяти», почти не оставляющий сил для размеренного, правильного земного существования. Потому-то и уходят поэты так рано, потому-то порой и ломаются под ношей…

Я обращаюсь ко всем, кто написал в жизни хоть одно стихотворение, кто страдал над чистой бумагой, пытаясь верно и ярко выразить тревожащую его мысль, которая одновременно и мысль, и музыка, и картина, и что-то ещё, неназываемое. Вы знаете, что это за труд — написать одно стихотворение, — труд совершенно особый, не похожий ни на физический, ни на умственный. И, написав одно-единственное стихотворение, простой человек надолго, если не навсегда, лишается сил для создания второго, не говоря уж о третьем. А вот поэт пишет стихи — великие стихи! — порою по нескольку в день (как Блок). Какой же силы должна быть его душа? Невероятной, невероятной! И ясно, что на простую жизнь этой силы уже не хватает.

Рубцов жил, как лист осенний на промозглом ветру, хотя, я уверен, мог бы жить по-обывательски крепко, уверенно, иметь хорошую семью и почётную работу. Но тогда он перестал бы быть Рубцовым. Он пил? Да тысячи пьют, десятки и сотни тысяч, а кто в этих хмельных толпах напишет: «В этой деревне огни не погашены…», или «В комнате моей светло…», или «Тихая моя  родина…», или «Россия, Русь! Храни себя, храни!..» На такие вершины даром не всходят.

И неужели Суд Небесный примет во внимание только гору опорожненных бутылок и не вспомнит ни об одном бриллианте духа, которые дарил поэт людям? Не учтёт ту глубокую, ясную радость, которую несла поэзия Рубцова в души тех, кто способен слышать поэзию? Не оценит ту великую силу, скрепляющую народ, которую несёт в себе всякое значительное явление национальной культуры?

Впрочем, я сейчас рассуждаю о том, что выше людского понимания: что мы можем знать о суде Божием? И чего ради я пытаюсь оправдать Рубцова? Он в моих оправданиях не нуждается, его оправдание — его стихи, а в величии этих стихов никто, кажется, не сомневается. Прочтите хотя бы эти два четверостишия — небесного света в них столько, что хватит озарить им целый народ, а ведь ими наследие Рубцова отнюдь не исчерпывается:

Если умру — по мне
Не зажигай огня!
Весть передай родне
И посети меня.

Где я зарыт, спроси
Жителей дальних мест.
Каждому на Руси
Памятник — добрый крест!..

Алексей БАКУЛИН

предыдущая    следующая