Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Всякого,
кто сегодня решится полюбопытствовать, что пишут в Интернете о русской
классической литературе, охватит неподдельный ужас: на пространствах Сети
ведётся нешуточная война с русской словесностью. Один блогер за другим с пеной у
рта (так вот и видишь эту пену сквозь строчки текста!) кричит, что русская
классика: а) устарела и ничего не говорит современному читателю, так заметно
выросшему над уровнем
XIX
века; б) слишком непонятна и потому её нельзя преподавать в школе — ведь бедные
детишки могут надорваться, пытаясь её постигнуть; в)… г)… д)… — список претензий
бесконечен. Наш враг выступает стройными рядами, имеет мощную поддержку и во
властных структурах, и среди рядовых пользователей Интернета… Он не думает ни о
какой пощаде и в случае победы не оставит России ни строчки из нашей литературы,
— той литературы, в которой живёт душа русского народа.
Об этой-то войне мы сегодня и попросили порассуждать известного петербургского писателя, публициста, театрального режиссёра Андрея Вадимовича Грунтовского.
— Прежде всего прошу вас задуматься вот над чем: война с русской словесностью началась не сегодня и не вчера. Она ведётся давно, и мы несём в ней весьма ощутимые потери: гибель Пушкина, гибель Лермонтова, Есенина и многих других, переломанные судьбы Тютчева и иных наших гениев. Заметьте, это не просто перипетии их личной жизни: против русских литераторов воздвигались настоящие государственные заговоры, во главе которых стояли лица вроде царского министра Нессельроде, ведущих олигархов того времени… Нападают на литературу и сейчас со всех сторон те, кто осознанно или неосознанно работает по плану Даллеса, внешние и внутренние враги, деятельность которых носит откровенно антигосударственный характер. И вот что меня беспокоит больше всего: нередко нападает на русскую литературу и наша православная братия: либо по новоначальному неразумию своему, либо по чрезмерному рвению, обращаясь в фарисеев нашего времени. И такое не только от неучей исходит. Мне сейчас пришёл на память один из лучших наших православных литературоведов — М.М.Дунаев, который написал о литературе четырёхтомный труд. Я с ним спорил по ряду вопросов: мне не нравилось, что у него, например, Лермонтов и Рубцов оказались в стане язычников. Мне казалось, что это ошибка учёного, хотя я сам выдвигал его на литературную премию…
Надо понимать, что русская литература — явление огромное, и все мы стоим перед ней, как слепые перед слоном: тот, кто потрогал ногу, говорит, что слон — это колонна; тот, кто потрогал хобот, говорит, что слон — это удав; а тот, кто потрогал хвост, говорит, что слон — это червяк. Давайте сдвинемся с этой мёртвой точки, потому что… Прежде всего потому, что она мёртвая.
Вы
знаете, кто был первым литератором на земле? Я считаю, что Адам. Господь
сотворил целый мир, но один акт творения он оставил человеку: дело наименования
тварей земных. Он подводил к человеку зверей, одного за другим, а Адам их
нарекал, то есть, собственно говоря, сочинял им имена, причём такие, чтобы
описывали самую суть животного. Без малейшей натяжки можно сказать, что это
чисто литературная работа. Творцу нужно было произвести такое дело, которого Он
Сам не был бы непосредственным участником, и это дело — творение словесное,
которое Он возжелал созерцать со стороны, как плод своей любви к человеку. И вот
Адам делается первым писателем и описателем.
Мне кажется, что литература стоит гораздо ближе к богословию и даже к богообщению, чем наука и философия. Она использует те же приёмы, какие и Господь использовал в земной Своей жизни. Ведь Христос обращался к народу с притчами — рассказами, составленными по всем правилам изящной словесности. Он, заметьте, не строил философские концепции, Он никогда не говорил ученикам: «Сегодня, друзья, мы разберём гнозис такой то проблемы…» Нет, Он обращался к языку поэзии, и в оригинале, на арамейском языке, Нагорная проповедь — это стихи, это высокая поэзия… И прежде было так же: и Псалмопевец был поэтом, и Соломон был поэтом, и, собственно, все великие религиозные сочинения древности начиная с Книги Бытия — это высокая литература.
Всё-таки религия приходит к нам через литературу. В храме мы слышим то, что было сочинено великими отцами церкви: Иоанном Дамаскином, Иоанном Златоустом… Да ведь само прозвание константинопольского святителя — Златоуст — говорит о том, что народ высоко оценил его поэтический дар… Литераторами делаются и более поздние подвижники, которые писали жития, и современный батюшка, когда он выходит на проповедь, — он тоже прибегает к средствам литературы.
Но тут надо иметь в виду очень важный момент: нельзя путать миссионерскую, богослужебную литературу и художественную. Они родственны, они перетекают одна в другую, — и всё-таки это разные вещи. Когда Нилус пишет свои размышления о Церкви, когда мы читаем проповеди Иоанна Кронштадтского — это миссионерская литература. А когда мы обращаемся к Достоевскому, Толстому, Пушкину — это литература художественная. Того художественного уровня, той глубины, что у светских писателей, мы у миссионеров не увидим, потому что если бы это было им дано, они бы сели и написали «Преступление и наказание»… Но они писали другие вещи. И наоборот! Когда Лев Николаевич, написав много прекрасных романов, сел писать поучения, то у него, мягко говоря, ничего не получилось — ушла благодать. Но это не значит, что нет благодати в «Войне и мире», или в «Казаках», или в «Анне Карениной». Промыслом Божиим она там присутствует. Я просто хотел бы посоветовать вам не соблазняться и не читать его религиозные сочинения — или читать, но с рассуждением, для того лишь, чтобы понять, что происходило с русской интеллигенцией на рубеже XIX и XX вв., почему она оказалась невоцерковлённой и что это случилось не по приказу большевиков.
А иногда такое мнение слышишь: «Я человек воцерковлённый, мне ни искусство, ни поэзия, ни театр не нужны!» Есть такое мнение — и оно справедливое, я не стану с ним спорить. Действительно, существуют такие люди — готовые столпники, — им, кроме Псалтири, другой книжки не надо. Ну что ж? Им можно позавидовать. Но вот в чём беда: их очень мало, гораздо меньше, чем тех, кто считает, будто он уже перерос всю мировую литературу. И уж конечно, такой принцип нельзя распространять на детей, на молодёжь. Жалко мне тех детей, которых лишат литературы, которые вырастут без сказок Пушкина, без стихов Есенина: они будут обеднены, обворованы.
Да, мы живём в грешном, падшем мире, — но это ведь не значит, что в человеке нет ничего, кроме греха. Благодать в нас тоже бывает! И литература наша — литература грешного, падшего мира, но и в ней есть благодать, а разделить грех и благодать — и в душе человеческой, и в литературе — не представляется возможным вплоть до Второго Пришествия; ныне же всё существует в смеси.
Говорят: «Пушкин был страшный безбожник!..» Кто-то из русских отцов Церкви в своей книге о Пушкине заявил, что поэт воцерковился только на смертном одре. Другой церковный писатель возражает: «Нет, Пушкин воцерковился ещё в Болдине!» Третий утверждает: «Вы знаете, наверное, он всегда был православным писателем». Я занимался этой темой отдельно, она меня интересовала всегда, я даже целый ряд работ написал: «Богословие Пушкина», «Богословие Есенина», «Богословие Рубцова». Даже «Богословие Маяковского» — большая исследовательская работа, где на конкретном анализе, на текстах показываю отношение Маяковского к вере… Но заметьте: богословие, а не философия! А вот если мы заговорим о философии Пушкина, философии Лермонтова, то тут же попадём в яму. Если мы будем из живых стихов извлекать схоластические смысловые конструкции, превращать наших поэтов в философов, то увидим, что кругом еретиков немереное количество. Вообще грешный, падший человек — он всегда отчасти еретик, и даже мы с вами — не успеем от Чаши отойти, как в наших душах уже начинается процесс искажения и растрачивания благодати. А иначе, если бы мы не теряли благодать на каждом шагу, мы все были бы уже святыми, и Царство Небесное уже наступило бы.
Эти рассуждения я обращаю к нашим братьям — православным людям. Если говорить о наших врагах — врагах России и русского народа, русской культуры, — то вот что хотелось бы заметить…
Все мы слышали о плане Даллеса. Говорят, что никакого плана Даллес не писал, что план этот впервые прозвучал в книге Анатолия Иванова «Вечный зов» и является литературным трудом… Но если мы проанализируем выступления западных лидеров, начиная с Вильсона и Черчилля вплоть до наших времён, до Трампа и т.п., — рассмотрим их не секретные, а открытые высказывания на публику, то мы увидим, что Даллес отдыхает.
Понятно, что Даллес русскую литературу не любил. Причём, обратите внимание: автор плана не на политиков русских нападает, не генералы русские его страшат, — русские писатели! Автор пишет, что мыде отучим их отображать истинную жизнь, мы приучим их изображать пошлость и мерзость, развращать свой народ, и таким образом мы победим самый непокорный народ мира. Русские писатели — вот главные враги, стоящие на пути у Запада. Это как у Бжезинского в книжке о России написано: мол, главный наш враг — это Православие. Выходит, Бжезинский (а уж его-то книга и вправду им написана!) тоже не в генералах видит главную опасность и не в ядерном щите России.
И к этому внешнему натиску на нашу культуру добавляется внутренний: современная российская социальная политика, культурная политика государства. Сейчас утверждается, что культуру должен урегулировать рынок. Хорошо, обратимся к истории. «Преступление и наказание» вышло тиражом 2 тыс. штук, и то их очень трудно было распродать. А современник Достоевского писатель Решетников выпускал свои залихватские романы стотысячными тиражами. Но вот что удивительно: на похороны Достоевского пришло 80 тыс. человек, а на похороны Решетникова — только его близкие. В советскую эпоху Крестовского, Решетникова и им подобных перестали печатать вообще, и я думаю, что это правильно. Они не попали в школьную программу, а Толстой и Достоевский попали. В культуре советской эпохи была опора на классическую литературу. Потом началось духовное возрождение нашей поры — и снова не Решетникова печатали миллионными тиражами, а Шукшина, Абрамова, Шолохова — великих русских советских писателей. А сейчас мы пришли к тому, что профессия писателя исчезла из списка профессий, утверждённого Думой. В этом списке есть всё что угодно: там есть профессия «коллектор», есть профессия «экстрасенс», а профессии «писатель» нет. Нам при Ельцине сказали, что рынок урегулирует культуру; вот он и урегулировал! Рынок — это мамона, а ведь сказано, что нельзя служить двум господам… Это и к писателям относится: нельзя писать умные, глубокие вещи и быть при этом успешным дельцом…
И в заключение разговора хочу пригласить всех читателей «Православного Санкт-Петербурга» на мой творческий вечер. Он состоится 19 сентября в 19:00 в театре «Странник» на заводе АТИ, на Цветочной ул. Приходите, если успеете, буду рад видеть вас!