Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Былинки Александра Ракова

ЖАЛОБА СЧАСТЬЯ

Что бы ни говорили, а работа снашивает человека. Крестьянину ни к чему заниматься физкультурой — он с этой самой физкультурой целый день с хозяйством возится, безконечные домашние дела делает, а им конца-края нет. Здесь и силушка надобна, и сноровка, да всё на улице, а непогодь загнать крестьянина в дом не сумеет. И простужается сельский житель, как ни странно, намного реже городского, избалованного. О мигрени или о плоскостопии селянин и слыхом не слыхивал — банька почти всё лечит, но уж от жесточайшего радикулита или болезни суставов страдают крестьяне худо. Даже раскалёнными кирпичами поясницу пытаются лечить да растираниями разными. А знаете, к чему я разговор такой завёл?

Жил на свете учёный-физиолог Иван Михайлович Сеченов (†1905), всего себя посвятил мышечной работе человека; и вот на основании многолетних исследований учёный делает вывод: человек должен 8 часов работать, 8 часов спать и те же 8 часов давать мышцам отдых. Именно поэтому в нашей стране установили восьмичасовой рабочий день. «Как ты знаешь… приходится трубить в канцелярии — жаловался герой рассказа Чехова «Трагик поневоле». — Работа аспидская: одно и то же, одно и то же, справка, отношение, справка, отношение, — однообразно, как зыбь морская».

МУСКУЛЫ

Я глажу их нежно:
мне верить в них нужно.
Растут они спешно,
растут они дружно.

Рукав у рубашки
становится узким…
Так будь колобашкой,
будь каменным, мускул!

Будь жёстким, жестоким,
мой каждый, мой сотый…
Ведь жизнь на планете
зовется — РАБОТОЙ!

Глеб Горбовский, СПб

Я, конечно, не физиолог, но книжек прочитал за жизнь много, и один факт поразил меня: ни графы, ни графини, ни княжны, ни иные чины имущего класса практически никогда не работали. Так, иногда, смеха ради или скуку развеять женщины играли в лаун-теннис, крикет, а больше сплетнями баловались. Мужчины развлекались охотой, наукой, дуэлями, путешествиями — тем, к чему лежала душа. Спали взахлёб, ели от пуза, пивали в удовольствие. А главное, жили-поживали лет до ста, а то и поболе, и умирали от старости, а не от болезней страшных. Без особого шума помирали и смерти особенно не боялись. А многих молодых скоротечная чахотка уносила — венца не успевали надеть.

И задумался я: если отсутствие труда не влияет на продолжительность жизни, то откуда Сеченов взял пресловутые 8 часов? Я занялся чтением Максима Горького «Беседы о ремесле»: «Решающее культурно-историческое значение труда я тоже понял довольно рано, как только почувствовал вкус к работе, — почувствовал, что пилить дерево, копать землю, печь хлебы можно с таким же наслаждением, как песни петь». Да прав классик, тысячу раз прав! Вот где собака зарыта! И как тут не вспомнить еще одного ныне опального классика (Фридриха Энгельса), который утверждал: «Собирать цветы для продажи — работа; взбираться на высокую гору ради удовольствия — отдых». Вот теперь мы с вами и разобрались.

ЖАЛОБА СЧАСТЬЯ

Руки болять! Ноги болять!
Клевер скосили. Жито поспело.
Жито собрали. Сад убирать.
Глянешь, а греча уже покраснела.

Гречу убрали. Лен колотить.
Лен посушили. Сено возить.
Сено сметали. Бульбу копать.
Бульбу вскопали. Хряка смолить.

Клюкву мочить. Дро´вы пилить.
Ульи снимать. Сад утеплять.
Руки болять! Ноги болять!

Игорь Шкляревский

ВЫХОДЯТ ДЕТИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

По пути к метро захватил сумку с мусором, благо наши «сталинские» дома мусоросборниками не обременены. Подхожу к контейнеру, а в нём трое бомжей выискивают необходимое для продолжения жизни. О лицах лучше не говорить, да и одежонка та ещё, но сразу пришло на память, как сам господин писатель во время оно находился не в лучшем положении. Зажал в руке десятку, ищу повода отдать без унижения. А как отдать? Они на нас, как и мы на них, внимания не обращают: словно живут на планете две расы, но в контакт не вступают. Потоптался я на грязной контейнерной площадке и побрёл в нужную сторону. Иду и с Господом разговариваю: «Господи, Ты же знаешь, я безкорыстно хотел помочь бездомным людям, но ничего не получилось. На добрые дела мы всегда отговорку найдём».

И в тот же день пришёл в редакцию испитой бомж из Эстонии с просьбой помочь вернуться домой — в трёхкомнатную квартиру с мамой и ванной. Для консульства нужна фотография. Зная по опыту, насколько тяжело опустившемуся человеку пройти мимо винной лавки, я отправил с ним нашего сотрудника. Через несколько дней Павел показал выправленные для переезда через границу документы. Денег на автобус мы ему дали.

Иногда я вспоминаю этого человека из Нарвы и мучаюсь: вырвался он из тины пьянства на родной земле или всё так же продолжает с отвращением потреблять «фунфырики», но с эстонским названием? Совершил же для тебя Господь чудо: не оставил без внимания даже такую, на мой взгляд, ничтожную просьбу помочь опустившемуся человеку. Ты уж там держись, Савл, чтобы стать новым Павлом. Крепко помни — ты Богу слово давал! Он подождёт, подождёт и спросит…

†«Пьянство — утрата рассудка, истощение силы, безвременная старость, кратковременная смерть». Св.Василий Великий, †379.

БОМЖИ

В часы невольного безделья
я различаю голоса:
выходят дети подземелья
и прячут скорбные глаза.

Я вижу спины на рассвете,
я слышу брань по вечерам:
то брошенные нами дети —
двадцатого столетья срам.

Они смирились с этой долей.
Они бродяжат среди нас,
как сгусток безысходной боли,
как вопиющий в поле глас.

Мы исподволь следим за ними —
они везде, куда ни глянь, —
и в общем хаосе и дыме
меж нами призрачная грань.

Николай Астафьев, СПб

А недавно я наблюдал сцену, удивительно точно описанную в стихотворении сызранского поэта. Детали немного разнятся, но суть передана правдиво: бомж и бездомная собака дрались за выброшенную еду. Никогда бы не поверил, если бы не довелось быть прохожим…

И ещё случай всплывает в памяти. Холодным декабрьским днем я возвращался после выступления из Дома Радио на Итальянской. Мороз был градусов 15, не меньше, и люди кутались в свои натуральные и искусственные шубы. На бульварной скамейке лежал человек, а две работницы спецмашины с помощью длинного распылителя обрызгивали лежащего — уничтожали насекомых. Я спросил милиционера, что случилось. «Да бомж ночевал на скамейке и замёрз, — ответил страж. — Сейчас труп обработают и увезут». Я посмотрел на замёрзшего; пальто с помойки согреть его не могло, а на ногах даже носков не было. Но, хотя уже вечерело, неподвижная, скрюченная от холода фигура человека явно говорила: «Ну вот я и отстрадал. Я больше никого и ничего не боюсь — ни холода, ни милиции, ни самой смерти». «Скажите, вы не знаете его имени?» — опять обратился я к представителю власти. Милиционер заглянул в бумажку и ответил: «Николаем звали, 28 лет». «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Николая и прости ему все прегрешения, вольные и невольные…» — про себя прочитал я и, не удержавшись, последний раз взглянул на покойника. Лицо его выражало покой и освобождение. Я перекрестил его и побрёл к метро, которое доставит меня в тепло родного дома, чтобы заснуть в кровати с ортопедическим матрасом для пущего удобства…

ЗАМЕРЗАЮЩИЙ БОМЖ

Где я кружился?
Куда я бежал?
Вот я сложился,
как в маме лежал.

В чёрную стужу
Богу шепчу:
«Больше наружу
я не хочу.

Мучить негоже
на рубеже,
Господи Боже,
вот я уже».

Виктор Гофман

предыдущая    следующая