Главная   Редакция    Помочь газете
  Духовенство   Библиотечка   Контакты
 

Газета основана в апреле
1993 года по благословению 
Высокопреосвященнейшего
Митрополита 
Иоанна (Снычёва)

  НАШИ ИЗДАНИЯ    «Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

        

К оглавлению номера

Татьяна Горичева: Три беседы о Востоке и Западе

СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА ЕВРОПА

Третья беседа с православным философом, богословом, миссионером Татьяной
Михайловной Горичевой посвящена европейцам: что представляют собой жители смертельно больной Европы? В чём они видят своё спасение? Какими глазами они смотрят на Россию? За одну беседу об этом не расскажешь, и всё-таки…
— Общался я с одним православным французом… Спросил его, можно ли современную Францию назвать христианской страной. «Нет, — отвечает, — нет, ни в коем случае!» А что можно в этом смысле сказать о Германии?
— Германии больше повезло, чем Франции… Как-то в беседе с парижским кардиналом я очень резко выразилась о нашей перестройке, и он мне ответил: «Татьяна, а вы знаете, что у нас уже 200 лет такая перестройка идёт?» Когда-то Франция, по мнению европейцев, была любимым Божиим детищем и называлась Старшей Дочерью Господа. Была даже такая поговорка: «Жить, как Бог живёт во Франции», то есть  в великом почёте и уважении. Каждый второй дом здесь был монастырём или храмом. Поэтому-то удар масонов и революционеров был обращён прежде всего на эту страну. И удар достиг своей цели. Сейчас во Франции страшным преступлением считается показать свою религиозность в общественном месте. Храмы пусты, бедны, священники едва милостыню не просят. В Германии же церковь гораздо богаче, поскольку там каждый по закону обязан платить десятину. В Германии человека с рождения записывают в местную церковную общину — у них организация государства общинная, — поэтому все платят десятину церкви и, следовательно, церковь может организовать внушительные мероприятия на уровне всего государства, например Кирхентаг, Церковный день, на который собирается по 200 тысяч человек, где присутствуют все министры, президент, канцлер, куда могут вызвать любого лауреата Нобелевской премии… Такого французские католики не могут себе позволить. И хотя во Франции есть удивительные святые люди, но это одиночки; есть прекрасные монастыри, но они возникают как бы из ничего, тогда как в Германии церковь развивается планомерно. Шрёдер пытался с этим бороться, но не преуспел.
— С чем это связано? С тем, что немцы в массе своей более благочестивы, чем французы?
— Нет, конечно, дело совсем в другом… Но благочестия немецких католиков я, разумеется, не отрицаю. Знаете ли вы, что у них издано 40 томов православных Святых Отцов древности? И не только греческих: там широко представлена и сирийская школа, которую мы знаем только по творениям Ефрема Сирина и Исаака Сирина. То есть немцы сделали гораздо больше для Православия, чем, к примеру, современные греки. Переводы, комментарии, богословские разработки — как всегда, немцы гораздо лучше нас знают нашу историю, потому что это люди величайшей культуры, глубины и, я бы сказала, любви. Они очень любят Россию. Это, кстати, и к французам относится, в чём я убедилась, когда наш почивший Патриарх служил Литургию в соборе Парижской Богоматери. Я была потрясена, видя, какое счастье испытывают люди, встречая Святейшего. Все ожидали какого-то чуда, какого-то просветления и стояли смирно, как дети, скрестив руки. Когда же вошёл Патриарх и монахи Сретенского монастыря начали петь, когда Святейший благословил молящихся — и протестантов, и католиков, и православных, — все зарыдали. Рядом со мной кто-то упал на колени и долго не хотел подниматься — от благоговения. И, конечно, служба длилась не полчаса, как было задумано, а значительно дольше. Ощущение времени исчезло…
— Откуда такая симпатия? Я не понимаю…
— Причин тому много, обо всём не расскажешь, но ведь французы видят, как русские православные люди относятся к их святыням. Мой добрый знакомый, отец Николай Никишин, священник парижской церкви Трёх Святителей, одним из первых начал открывать древние общехристианские французские святыни. Не то чтобы он был первооткрывателем, — все о них знали, но всем было всё равно. А отец Николай просто пытается вернуть интерес к ним, благоговейный интерес. Почитание мощей… Второй Ватиканский собор очень сильно ударил по этому почитанию, а наш батюшка вместе с другими православными людьми исподволь убеждает французов, что мощи — это всё-таки святыня. Православные служат Литургии в том парижском храме, где хранятся мощи святой Елены, в Амьене, где покоится глава Иоанна Крестителя. Мы паломничаем на автобусах по всем этим церквам, и католики с радостью присоединяются к нам. А ведь ещё недавно святыми мощами интересовались только местные колдуны и экстрасенсы: бесы-то чувствуют, где скрыта особая сила. Сейчас они все разбежались, убоявшись православных, зато католики весьма нам благодарны.
— Вот вы говорите, что симпатии к России на Западе велики… А я говорил с немцами и слышал от них совсем противоположное. Они рассказывали, как страшно было им ехать к нам, какой ужас они испытывали перед Россией и русскими!..
— Одно с другим связано, как ни странно, — и восхищение, и страх. На мои выступления собираются порой сотни людей, и многие приходят именно из страха: хотят узнать, что у русских на уме, не хотят ли они ворваться на Запад… Да, они очень боятся России, но этот страх как-то соединяется с благоговением перед русской святостью, перед нашими мучениками. Верующие на Западе, затаив дыхание, как дети, слушают рассказы о русском духовничестве и старчестве. Для них это что-то невероятное, какое-то живое чудо. Не случайно слово «старец» в числе немногих русских слов вошло в большинство европейских языков без всякого перевода как символ духовной мудрости и святости жизни. Здесь надо понимать: многие ненавидят коммунистов, ненавидят современную российскую власть… Горбачёва поначалу восприняли как освободителя и друга, а сейчас немцы его терпеть не могут: они осознали, что он не только коммунист, но и масон, враг церкви. А ещё в Германии популярно пророчество некоего отца Бонифация, который уверяет, что скоро будет война между Ираном и США, в ходе которой иранцы нашими бомбами разрушат Нью-Йорк и ещё какие-то города, а потом русские войдут в Европу, за несколько часов займут Германию, продвинутся во Францию и под Лионом разразится громадная битва — собственно Армагеддон. А затем уже — царство антихриста и конец света.
— Что-то с трудом верится.
— Да, мне тоже… Однако немецкие католики слушают этого своего отца Бонифация и с опаской смотрят на действия нынешних наших властей.
— А у нас наоборот: Запада боятся…
— Может быть, в этом есть свой резон… Конечно, немцы сейчас сидят очень смирно: им накрепко внушили чувство вины и они совершенно искренне каются в прежних грехах, но… Это очень подвижный народ: сейчас они сидят, но встать могут за секунду. Немцы в чём-то очень похожи на русских: очень, очень сильная нация, безстрашный, безкорыстный народ, но, в отличие от нас, более ответственно относящийся к работе. Они идеалисты, как и русские, они не могут жить без общей, объединяющей всех идеи: сейчас она утрачена, и немцы растеряны, но если она снова будет обретена, то положение дел изменится. Французы на них совсем не похожи: например, антисемитов среди французов гораздо больше, чем среди немцев, и антисемитизм их глубже, сильнее, но вы можете общаться с человеком несколько лет и даже не подозревать о таких его убеждениях. Немец же не может утаивать свои взгляды — у него всё тотчас выльется наружу. 
— А трудно было вам поначалу за границей?
— С одной стороны, трудно, а с другой — очень интересно. Я вошла в европейский мир как человек, который хорошо знал его по книгам, и обрадовалась, увидев его воочию. Я очень любила читать о Германии — и вдруг предо мною эти города, эти люди, разные этнические типы немцев… Как это было здорово! Меня очень хорошо принимали… Надо сказать, что, живя на Западе, быстро научаешься особой тамошней аскетике, дисциплине. Там не прощается разгильдяйство, леность, долгие опоздания. Там если ты чем-то занимаешься, то должен делать это очень хорошо и неизменно попадать в точку. Мне очень нравится такой подход к жизни. Хоть это перерождается порой в жестокость и я критиковала Запад за чёрствость, но хорошо бы нам немножко перенять подобной жёсткости.
И всё же, несмотря на все восторги, меня не отпускало ощущение, что я не живу, а сижу в кинотеатре. И потом, западные люди сейчас одиноки, теплоты общения между ними нет, общей судьбы у них нет. Коллективное подсознательное отсутствует! Оно когда-то было — когда у европейцев были общие задачи, общие войны, общие страдания… А сейчас коллективное подсознательное ушло. А это значит смерть народа. Народа без общей души не существует. Люди хотят как-то объединиться. Вот Германия, как я уже говорила, достаточно религиозная страна. И надо сказать, что деление немцев на католиков и протестантов ощущается там довольно болезненно, поэтому и к экуменизму в Германии отношение иное — не такое, как в России. Люди хотят найти какой-то компромисс со своими соотечественниками. Но очевидно, что этот компромисс не может произойти иначе, как за счёт католиков. Чтобы «примириться» с протестантами, им нужно будет отказаться от веры в Божию Матерь, почитания святых, понимания Евхаристии как Таинства и многого другого. Для немецких католиков экуменизм — это игра в одни ворота…
Я убеждена: душа Европы не умерла — она спит. Спит крепко, но как знать? Мы не можем утверждать, что завтра она точно не воспрянет, как не можем и знать, что именно за этим последует, бояться этого нужно или приветствовать. Я не пророк. Положимся на волю Божию и станем делать то, что  в наших силах.
Впрочем, я уверена, что и для церкви на Западе придёт время, когда Святой Дух явно и властно обнаружит силу Свою (как это происходит у нас в России). Тогда отказ от благ мира сего для европейцев будет не только не мучителен, но даже естественен, он пройдёт сам собой, незаметно. С такой силой людям захочется спасения.


Вопросы задавал
Алексей БАКУЛИН

следующая