Газета основана в апреле
1993 года по благословению
Высокопреосвященнейшего
Митрополита
Иоанна (Снычёва)
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть»|
|
Газета основана в апреле |
|||
| НАШИ ИЗДАНИЯ |
«Православный
Санкт-Петербург»
«Горница»
«Чадушки»
«Правило веры»
«Соборная
весть» |
|||
Вот
перед вами беседа с литератором и журналистом, полковником запаса Борисом
Подопригорой. Борис Александрович закончил Военный институт иностранных
языков дважды, став специалистом по Китаю и Афганистану, а также факультет
психологии СПбГУ. До увольнения в запас он проходил службу в армии на
должностях, связанных с аналитической работой, прошёл семь кризисных зон.
Награждён двумя орденами и 20 медалями. Перед увольнением в запас Б.А.
Подопригора занимал должность заместителя командующего федеральными силами на
Северном Кавказе.
— Борис Александрович, какой опыт — личный и профессиональный — дал вам Афганистан?
— Как личное отделить от профессионального? — Одно обогащает другое! Тот, кто за последние 25-30 лет получил офицерские погоны, не может считать себя полноценным офицером, если он не прошёл через войну. Разумеется, это не относится к морякам, ракетчикам, иным служивым, несущим боевое дежурство.
Ещё до Афганистана мне довелось побывать в двух горячих точках в Африке. Кстати, именно там переболел почти всеми экзотическими болезнями, включая холеру. Но в дальнейшем, находясь ещё в пяти «кризисных зонах», проблем со здоровьем не имел — сказался опыт. Хотя если кто-то скажет, что Бог помог, я спорить не буду.
Так или иначе, моя офицерская судьба началась не с выпускного вечера 28 декабря 1978-го в Военном институте иностранных языков. Офицером я стал 12 августа 1987 года на кабульском аэродроме. Если же вернуться к личному опыту, то в Афганистане я приобрёл трудно объяснимую словами жажду жизни при философском взгляде на всё преходящее. По крайней мере моё отношение к быту стало снисходительнее. И уж точно стал безразличным к гламурной мишуре.
— Сейчас принято говорить, что афганский опыт для ветеранов — это только негативный, печальный опыт. Как, по вашим наблюдениям: боевые действия только ломали души солдат или всё-таки было в этом нечто по-своему позитивное?
— Со временем в памяти остаётся в основном хорошее. Накануне вывода войск по просьбе иностранных журналистов я спросил простого солдата — звали его Василий Тёркин, — что он думает об афганской войне. Солдат ответил: «Знаете, со мной ничего ТАКОГО, наверное, уже не будет». И ещё: встретив однажды своего бывшего водителя, я поинтересовался, надевал ли он после службы полевую форму — «афганку». Его ответ до сих пор стоит в моей памяти: «Надевал, когда относили заявление в загс, — дело-то серьёзное».
— Случалось ли вам во время службы в Афганистане быть, что называется, на волосок от смерти? Что дают душе такие минуты?
— Такие мгновения связаны с глубоко личными переживаниями. Ибо в них поместилось и то, чем гордишься, и то, чего стыдишься. Не верьте тем, кто говорит иначе. Тот, кто действительно услышал звонок с того света, вспоминать об этом не любит. У войны есть свои тайны, и не надо делать из них ширпотреб.
—
Случалось ли вам в Афганистане испытывать на себе явную помощь Божию: когда,
казалось бы, помощи ждать неоткуда, — она вдруг приходит совершенно необъяснимым
образом?
— Это тоже личный вопрос. В боевой обстановке солдат рассчитывает на офицера, а офицер — на своих солдат. В этом состоит и не всегда очевидная в мирное время суть субординации, и заданный природой смысл отношений Отца и Сына. Да и Русская армия пока умеет из вчерашнего школьного хулигана делать защитника Отечества. Поминает ли он Господа? Ответ живёт лишь в его душе. Но не будем лукавить: война оставляет мало места для молитвенности. Больше — для мата и смеха. Они мобилизуют лучше.
Впрочем, расскажу о другом. Запомнилось множество картонных образков, на которые наталкивался взгляд на двухстах метрах пути от общежития ташкентской пересылки до таможни аэродрома Тузель. Кто-то оставил образок в ящике тумбочки, кто-то выронил, кто-то положил в паспорт. В Афганистане у солдат не отбирали ни крестиков, ни образков. С офицерами — сложнее. Говорят, кого стыдили, кого наказывали, но, по правде говоря, без особых последствий: всё-таки уже 80-е годы! Кстати, я сознательно включил характерный эпизод в родной для себя телесериал «Честь имею!». Мой герой — воюющий в Чечне российский офицер, бывший «афганец», сначала высмеивает своего подчиненного за несвоевременное «военно-полевое» богоискательство. А затем перед неминуемым боем вручает другому офицеру замусоленный образок. Вручает в качестве талисмана со словами: «За него меня в Афгане на парткомиссию вызывали. Тогда сошло…»
— Какое самое светлое воспоминание от службы в Афганистане у вас осталось?
— Летом — урчащий кондиционер и холодный арбуз. Зимой — тушёнка, на пиропатронах разогретая возле бронетранспортёра. Круглогодично — баня и письма. Некоторые в почтовый день недели получали их штук по двадцать. После боевых выходов и награждений, иногда приуроченных к возвращению в гарнизон, светлое — это расслабляющий стакан спирта под одуревшую лентопротяжку магнитофона: «Глазам не верю — неужели в самом деле ты пришел?..». Вперемешку с «расхристанными» хохмами. Например, о том, что самый популярный тогда у офицеров орден — «За службу Родине в Вооруженных Силах» — он же самый «неудобный»: ни в стакан, ни в фаянсовую кружку не помещается — как же его «обмыть»? В Афганистане мы думали о дарованном судьбой дне и о доме — в виде разноцветной мозаики фотокарточек на стене жилого модуля или внутри бронетранспортёра. Дом — он и есть солдатский Бог. И всё же самое светлое — это воспоминания о молодости, когда хватало четырёх часов сна в сутки. Воспоминания о ребятах, с тех пор ставших ближе, чем родственники…
— А какое самое мрачное, самое тягостное?
— …уже в советской Кушке, после завершения вывода войск, около 10.00 15 февраля 1989 года. Траурного вида женщины настойчиво расспрашивали: «А что? Обозов не будет?» Кем-то был пущен слух, что здоровых выведут через Термез, а раненых и больных повезут через «незаметную» Кушку. Около сорока женщин приехали из разных мест Союза — вдруг врёт похоронка и живы сын, муж или брат. И сегодня стоит перед взором очаровательная молодая женщина в дорогой шубе и с шизофреническим блеском в глазах: «Вы — из Красного Креста (по-видимому, аналогия с ооновцами, которых я сопровождал)? Мне-то вы скажите правду, когда повезут уродов?» На её ресницах вместе со снежинками таяла последняя надежда человеческая.
— Облик советского солдата-«афганца». Я понимаю, что общий для всех портрет создать трудно, но, может быть, можно выделить несколько основных типов?
— …невыспавшийся, плохо выбритый, в пыльной промасленной «афганке», с чёрными от мазута и грязи руками. С совестливым взглядом помудревшего русского мужика. И, повторю, больше всего мечтающий вернуться домой. Когда отпустит война. Были ли другие? Были. Только о войне и армии судят по большинству.
— Встречались ли среди афганцев люди, с искренним доброжелательством относящиеся к Советскому Союзу? Или все наши «афганские друзья» преследовали корыстные цели?
— Афганцев, веривших в социализм и считавших себя идейным другом Советского Союза, встречал немного. Хотя были и такие. Большинство местных искренне желали, чтобы в Афганистане, как в тогдашней Средней Азии (её афганцы представляли лучше, чем остальной Союз), в каждой семье был водопровод и холодильник. Другое дело, что это же большинство скорее уповало на Аллаха, чем на себя, в том числе и при нашей поддержке. Афганистан и сегодня не миновал эпоху феодализма с вкраплением прочих экономических формаций. Можно ли обвинять афганцев в корыстолюбии?
В житейских ситуациях мы по-разному относились к особенностям поведения местного жителя, но по человеческому разумению принимали афганцев такими, какие они есть. Когда сегодняшний афганец сравнивает нас с натовцами, он приводит неотразимый — по его жизненному опыту — довод в нашу пользу: «Шурави не боялись ходить по лавкам-дуканам». В понимании афганца мы уважали его ремесло, значит, считали его себе равным. Натовцы же по базарам не ходят, то есть «не уважают». Кто знает, какие зёрна взойдут с возделанного нами тогда поля? Ведь сегодня даже бывшие душманы-моджахеды с неделанным добродушием встречают русского, например, журналиста…
— Вам случалось испытывать ностальгию по афганским годам?
— Ностальгия никогда не развеется. Ностальгия по тому времени, когда за спиной ощущалась страна — проблемная, но великая. Проявлялось это по-разному…
В редакционной полуземлянке дивизионной газеты под маскировочной сетью ежемесячно собирались барды-«пииты» со всего многотысячного шиндандского гарнизона. Именно Афганистан подарил нашей культуре пронзительную поэтическую струну, которая до сих пор связывает бывший Союз прочнее, чем СНГ. Струну и строку Игоря Морозова — «И отплясывают рьяно два безусых капитана, два танкиста из Баглана на залатанной броне...», Михаила Михайлова — «Мы еще не вернулись, хоть привыкли уже находиться средь улиц и среди этажей…», наконец, Виктора Верстакова — «Прощай, Афганистан, которого мне жаль…»
Соб. инф.