Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

В ПРЕДДВЕРИИ АДА

Уважаемая редакция! Я участник Великой Отечественной войны, мне 85 лет. Прочел в вашей газете №3 за 2006 г. статью А. Бакулина «Власовцы: война без надежды и веры», и это подвигнуло меня написать о судьбе одного из наших военнопленных, которого я знал лично.

Еще в недавние времена была в Ленинградской области деревня Владенино. В довоенные годы приходил оттуда к нам в храм на службу местный лесник Алексей Дмитриевич Ципленков. Обладая ровным терпеливым характером (что особенно ценилось в те нервные годы), Алексей Дмитриевич состоял членом двадцатки. В церкви он хорошо читал Часы, Шестопсалмие и Каноны. Хотя он был постарше меня лет на 20, мы с ним хорошо подружились. Его любил мой отец и ставил нам в пример как истинного христианина.

После войны, когда мне опять довелось побывать в родных краях, я спросил у знакомой женщины, не погиб ли Алексей Дмитриевич. Та только рукой махнула: «Жив-то жив, да лучше бы погиб. Его мучают болезни и несчастья». В следующий мой приезд, уже через полгода, она передала, что Алексей Дмитриевич очень хочет поговорить со мною. Я отправился во Владенино.

Деревня сильно опустела… Встречает меня на крыльце незнакомая женщина и просит, чтобы я был снисходителен к Алексею Дмитриевичу, ибо он совсем слепой. Ципленков сидит на печи. С помощью хозяйки он спускается, натыкается на стол, и я вижу, каким он стал безпомощным… Долго он стеснялся рассказывать мне о своих горестях, но потом поведал вот что.

В первые же дни войны его призвали в армию — выдали винтовку с патронами и вместе со всеми повели пешком под Либаву. Дома у него осталась жена с детьми. Через неделю часть оказалась в окружении. Не сделав ни одного выстрела, их командиры сдались немцам. Всего и повоевали…

Немцы построили их в колонны и погнали пешком в распределительные лагеря, а оттуда на каторжные работы. Отстающих и больных, которых вначале было немного, пристреливали. Это потрясло пленных, не испытавших еще всех ужасов холодной фашистской безчеловечности. Враги не разговаривали по-русски и только подавали команды, которые пленные быстро научились понимать. Кормили овощной баландой без хлеба, и силы людей быстро истощались. Угнетенные и перепуганные, они не смели и голову поднять, чтобы рассмотреть врагов.

Наконец, распределили по разным лагерям. Ципленков попал под город Йена — поднимал кирпичи на стройке, потом рыл траншеи для кабелей… Здесь, увидев, что он крестится, к нему подошли двое пленных, — со временем они подружились, стали помогать друг другу по возможности. Неожиданно всех погрузили в товарные вагоны и перевезли куда-то в Польшу, где поставили разбирать дома после бомбежки. Здесь они впервые услышали о Сталинграде, и настроение их сразу подпрыгнуло. В охрану к ним поставили поляков, и впервые они услышали человеческую речь вместо немецкого лая… Так, за четыре года плена он прошел шесть лагерей.

— Какой же лагерь был самым тяжелым? — спросил я.

— Для меня, — отвечал Ципленков, — это был Дахау, где мы работали под землей, строя что-то секретное. Здесь несколько пленных пытались бежать, но их поймали, сразу расстреляли, а трупы сбросили к нам в штольню для острастки. Мучения наши были не только физическими, но и нравственными: мы постоянно чувствовали себя как бы в преддверии ада. Многократно присылали к нам агитаторов из РОА, и многие из нас шли к Власову и Малышкину, а я, зная, что это дело неправое, каждый раз уклонялся. Народ в лагерях постоянно менялся: кто-то умирал, кто-то становился власовцем… Часто среди нас объявлялись фашистские сексоты, но они сами себя разоблачали, получая некие преимущества от немцев.

Стали доходить слухи, что русские побеждают, и на душе посветлело. До нас доносился страшный грохот, но почему-то с запада. Неужели союзники наступают быстрее наших? А это шла тотальная бомбежка немецких городов американской авиацией. Согнали нас в один большущий лагерь в районе Мазурских болот, в Польше. Отдельно устроили военнопленных французов, англичан, американцев. Скоро в их лагере заиграла музыка, появились медики в белых халатах, приехали полевые кухни. Англичане так обнаглели, что стали играть в футбол. А мы в отдельном лагере голодали, мерзли и болели, отрезанные эсэсовской охраной от всего мира.

Вдруг появились агитаторы и объявили нам: «Ваш Сталин сказал, что у него нет военнопленных, все они — враги народа и изменники». Это было самое страшное, что могло быть. Родина отказывалась от нас!

Скоро пришло «освобождение». Советские войска погнали немцев на запад, а нас — кто мог ходить — красноармейцы построили в колонну и под конвоем погнали на восток. Погрузили в телячьи вагоны и повезли в Гороховецкие лагеря где-то в Поволжье. Здесь начались непрерывные допросы, снятие отпечатков пальцев, фотографирование, как настоящих преступников. Поджилки затряслись, я стал терять зрение. Содержание было не лучше, чем у фашистов. А когда мы стали спрашивать о судьбе своих родных, услышали злобный лай людей, который был хуже, чем у немецких овчарок.

Мне скоро выдали бумажку: «Ципленков А.Д. освобожден советскими войсками из Мазурского лагеря 20 апреля 1945 года. Слепой». — «А как же я до дома доберусь?» — «Убирайся, пока не пристрелили!» Как уж я домой добрался — Господу известно! Ни денег, ни хлеба. Одежда из немецкого плена, снятая с убитого солдата. Нашлись люди, накормившие картошкой, кто-то довез до станции на лошади. Везде помогали люди, познавшие глубины человеческого горя.

Во Владенино довезли попутно с молочной тарой. Однорукий возчик рассказал, что жена моя умерла, дочка уехала в Сибирь, а сын вступил в партию и отказался от отца — «изменника Родины».

Утром соседка повела меня к моему дому. Он оказался на замке. Пошли к председателю колхоза. Тот застучал костылем: «Явился, паразит!» — и снова лай. Соседка привела меня к себе домой и накормила. На следующий день, в воскресенье, меня привели в церковь. Батюшка, отец Михаил Веревкин, исповедовал и причастил Святых Таин. После службы он пригласил к себе домой, и мы долго беседовали. Это его молитвами Господь устроил мою жизнь. В свой дом меня взяла бездетная вдова-солдатка Зинаида Петровна, и теперь я, слепой старик, содержусь трудами молодой еще женщины. Зинаида получает какое-то пособие, содержит огород — тем и кормимся. Она была пламенной комсомолкой, теперь учится читать по-славянски и петь на клиросе. Господь строит все к лучшему.

Этими словами Ципленков завершил свой рассказ, и я вновь узнал в нем прежнего терпеливого и доброжелательного Алексея Дмитриевича.

Сергей Андреевич СОЛОВЬЕВ