Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

НЕ ЗАБУДЬ

ОТЕЧЕСКИЙ ЗАВЕТ

Вдумайтесь в смысл написанного более ста лет тому назад крестьянского письма. И станут более понятны причины былого величия нашей державы и победоносности ее воинства.

† † †

"Если тебя, сын мой, Бог приведет быть в солдатах, то и там живи по-Божьи: храни себя так, чтобы и в малом чем Бога не прогневать. Прежде всего Великому Государю служи верой и правдой, в бою будь тверд, безстрашен, стой мужественно противу врагов, сам отнюдь в руки не давайся; бейся храбро, пока на ногах стоишь. Паки всего бойся измены, чтоб не быть тебе под проклятием и не погибнуть навеки: лучше умереть, чем изменить.

А если тебя соннаго и раненого захватят в плен, то отнюдь не сказывай неприятелю, что наши терпят недостаток в продовольствии или припасах военных; говори: "Мы всем довольны, нет у нас ни в чем скудости". И если бы тебя мучить не стали, ни слова не говори о недостатках своего войска, лучше смерть прими, а недостатков не объявляй врагу; тогда ты ко святым мученикам будешь причтен. Если станут спрашивать: сколько у вас людей в строю, скажи: "Я знаю только, сколько у нас каши, а сколько всех нас в армии, того знать мне непочему, потому что я простой солдат". Про своих товарищей сказывай: "В бою они все храбры, все старые солдаты, опытные, а нашей братии новичков не много наберется". И если уйдешь от них в свои полки, то все, что видел у них исправного, объяви тайно своему начальнику, а своим товарищам не говори, что враги сильны и всем изобильны. Будь ты, сын мой, Богу и Великому Государю верный слуга, будь доволен своим жалованием. А если определенного жалования недостает тебе, то займись каким-нибудь рукоделием, чтобы добыть себе что-нибудь честным трудом, а в неправое дело ни в какое не мешайся, никого ни в чем не обижай, ни у кого ничего не отнимай, и неправильного приобретения бойся паче огня, дабы тебе Бога не прогневать и за неправду души своей не погубить.

Если будешь у кого на квартире стоять, то не моги ты хозяина дома в чем притеснять: будь ему слуга, а не господин; хотя ты чином и службою Царю и велик перед ним, однако же будь во всем кроток и послушен ему, ни в чем ему досады не причиняй, говори с ним всегда любовно и ласково: ведь он иной раз последнюю свою копейку на тебя издержит, а ты придешь, да начнешь его теснить, да из избы выживать, и он от горести сердца своего возопиет к Богу, и Бог, видя скорбь его, за это тебе пошлет еще большую скорбь. Господа ради, будь кроток: ты не уронишь чести тем, что будешь обходиться мирно и любовно с хозяином твоей квартиры. Знай, сын мой: где любовь, тут и Бог пребывает, а где вражда и досада, там дьявол бывает. Рассуди же сам: с Богом или с дьяволом лучше жить? А если хочешь с Богом быть, будь кроток как овца. И если будешь постояльцем смирным и любовным, да если при этом и услугу хотя малую будешь оказывать, то всякому человеку будешь мил: и за такое твое доброе обхождение, всякий будет тебе рад, как своему родному, и будет тебя покоить как своего кровного.

Ничем солдаты так не досаждают народу, как обидами и наглостию, и дерзкими поступками. И ты, сын мой, Господа ради, не будь дерзок, но будь со всяким человеком обходителен. Оттого ты и на войне храбр не будешь, если своих же, христиан православных, будешь обижать. Дома многие держат себя храбро, а на войне за других прячутся. Кто же у себя дома смирен, тот в бою бывает храбрец. Я слышал об одном солдате: он был такой смирный, что его все звали курицей, нельзя было и солдатом назвать; а под Чигирином (русско-турецкая война 1676-1681 гг. - Прим.ред.) он десятка два или три турок изрубил собственноручно. И если б посмотреть на него, то никто не поверил бы: росту небольшого, лицом сухощавый, к тому же еще и сутуловатый, и летами уж немолод был; а по смирению и обходительности не скоро другого такого и подобрать можно. За эту-то вот кротость Бог ему и помощь Свою посылал, так что товарищи не могли надивиться его храбрости. Так и ты, сын мой, не смотри на злых озорников: между своими будь ласков и добр, а в бою против врага будь сердит и безстрашен; дома будь кроткою овечкой, а на поле бранном - львом, страшным для врага. Но и на войне, с товарищами будь обходителен, и со всеми, как военными, так и с мастеровыми, и с торговыми людьми будь любезен. Больше всего бойся, чтобы не обидеть кого, не солгать на кого.

Святое Евангелие дает такие заповеди воинам: "Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем" (Лк.3,14). И только за сии три добродетели или заповеди воинам обещано спасение, кольми паче, если приложить к ним пост и молитву, и от блуда воздержание, потому что в бою чистота паче щита медянаго, да и в гражданском быту чистота - великое добро. Израильтяне были в бою народ непобедимый, поэтому враги их нарочно подсылали к ним жен своих и девиц, дабы те с ними грешили, чтобы за блуд Бог попускал им одолеть израильтян. Видишь, сын мой, изстари даже неверные знали, что чистота в бою дороже щита, а блуд - погибель.

Об одном греческом воине есть повествование, что когда он шел войною противу болгар, то по пути случилось ему ночевать у одного человека; ночью пришла к нему девица и стала на грех побуждать. А он удержался, и три раза прогонял ее от себя. Потом он заснул и видится ему поле: и на том поле видит он греков побитых; все поле покрыто было трупами, и между них он увидел порожнее место, так, как можно лечь одному человеку; и было ему сказано: "Лежать бы тебе на этом месте, но за то, что три раза боролся со змием, ты не будешь убит". Вот как, сын мой, чистота телесная хранит человека в бою; а если будет воля Божия, и чистого человека убьют, то он к святым мученикам будет сопричтен. А кто живет блудно и во всяких неправдах пребывает, тот хотя бы и за веру пострадал, однако же один Бог ведает, получит ли он награду за то. Бойся же, сын мой, блудного греха. И хотя бы не было войны, ты два раза в году исповедывайся и Святых Таин причащайся. А в военное время во все четыре поста говей и причащайся, и будь на всякий день готов умереть.

Воину надо во сто раз больше, чем монаху хранить себя от всякого греха, как бы кого не обидеть и жить в чистоте, потому что ему надобно всегда быть готовым к смерти. Если увидишь, что неприятель гонится за твоим офицером, или товарищем, или за другим кем, то - хотя бы этот человек и зло тебе какое учинил, - ты всячески постарайся избавить его от беды. И если тебе удастся спасти его, не моги ты хвалиться тем, что себя не пожалел и врага своего от смерти избавил: пусть знает это только Бог да совесть твоя, потому что дело великое - зла не помнить; Господь заповедует: "любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас" (Мф.5,44). И кто так поступит, тот сыном Божиим наречется. А если ты, сын мой, выручая недруга своего, будешь сам убит, то я и сказать не могу того, как Бог за сие возвеличит тебя во Царствии Своем и вечною славою прославит. Ибо Господь сказал: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.15,13), а кольми паче если положить душу свою за врага!..

В военном деле командирам своим, как старшим, так и младшим, будь во всем послушен; ружье имей в исправности, порох держи в сухом месте; зарядов попусту не расходуй, чтобы казна Государева напрасно не пропадала, и учись стрелять в цель: ни одной недели не пропускай, чтобы хоть раз в цель не выстрелить. Тогда ты и один послужишь за десятерых. Да смотри, сын мой, не носи при себе никаких заговоров. Если будешь иметь их при себе, то Бога оскорбишь тем: ведь они вместо Бога будут у тебя, и если с ними убьют тебя, то и кровь твоя, и душа ни за что погибнут. А если скудность будешь терпеть, не моги ты ничего у других отнимать насильно: лучше Христовым именем питайся или у своей братии нанимайся, а силою ни у кого ничего не отнимай: избави тебя Бог от этого! Помни: солдатством души своей не погубишь, а злыми делами погубишь; если и в духовном чину будешь, да со злыми делами не расстанешься, то погибнешь, а в солдатах будучи, если будешь жить по Божии, - спасешься и жизнь вечную наследуешь".
Прислал Александр КОБЕЗСКИЙ, г.Приморско-Ахтарск

СТРАННЫЙ НАРОД ЭТИ РУССКИЕ

Тетя Надя держала корову и кур. И вот, как раз когда я гостила у нее, заглянул к ней во двор немолодой уже немец. Тетушке не жаль было дать пленному ни творогу, ни яиц, да и пробеседовать с человеком из другого мира, с тем, кто был по ту сторону окоп, - небезынтересно. Самое удивительное, что ни хозяйку, ни гостя ничуть не смущало, что говорили они на разных языках, в буквальном смысле. Немец показывал фотографии своей "фамилии", тетушка - фотографии сына. Беседа затягивалась и продолжили ее уже за самоваром. "Ти-машине!" - уважительно удивлялся немец самовару. Тетушка не возражала: "Знамо дело, хорошая машина. Люблю, грешная, посидеть за самоварчиком". Наконец немец наелся-напился и стал выкладывать на столе новенькие портянки, что-то быстро и конфузливо лопоча. Наконец из целого потока иностранной речи тетушка выхватила знакомое слово "яйки". Поняла, засмеялась: "Зачем мне твои портянки? Так дам". Немец не понял, почувствовал только, что портянки чем-то хозяйку не устраивают. Он растерянно смотрел, как хозяйка идет в сенцы и возвращается оттуда с двумя мисками. В них творог и яйца. Это много, очень много по тем голодным временам. Немец соображает, что одних портянок, пожалуй, маловато будет, начинает лихорадочно рыться в мешке, выискивая чего бы прибавить. Тетя Надя деловито складывает портянки, сует их немцу обратно в мешок и пододвигает миски с дарами: "Бери, бери! Так бери. Не нужны мне твои портянки. Посидели с тобой, побеседовали, чайку с пирогом попили, вот и ладно". Слова "бери, бери" немец хорошо понимает, но никак не может в толк взять, почему эта русская изможденная старуха с грустными глазами отдает ему такую ценность за просто так, да еще при этом дружелюбно улыбается… Странный народ эти русские!
Анна СУДОМОИНА, п.Лычково, Новгородская обл.

КАСКА

Заладил мой внук Юрка:

- Дедушка, принеси мне эту каску! Принеси. Что она в лесу ржавеет? А у нас в школьном музее экспонат будет.

Каску я нашел в апреле еще. Снег только-только сошел, и я ходил на дальнее озеро - проверять медвежью берлогу: выходил уже из нее хозяин или спит еще. Примерно в километре от берлоги, за большой, мхом заросшей корягой, и лежала она… Ржавая, старая, как раз посередке пробитая осколком. Поглядел я на нее и еще подумал: с чьей-то головушки сшибло тебя лихим огнем? Каска-то наша, не немецкая, от чужой бы, может, такая мысль и не кольнула. Рассказал я про нее внуку, он и завелся: "Принеси!"

Пообещал я. И в середине мая, как собрался за березовым соком, так и лукошко прихватил, - положу каску, невелика тяжесть. Иду, надрезы делаю, чашечки на белых с серебринкой стволах креплю, а муравьишки, мои лесные друзья, уже рядом вьются, сладеньким лакомятся. Я ведь все муравейники в лесу знаю, считаю, учитываю. Мне, леснику, всех лесных жителей знать надо, а им - меня, чтоб, значит, не чурались и не прятались.

Иду, не стерегусь - медведь давно из берлоги ушел. Дошел до каски. Лежит моя каска на месте, взять ее тут некому. Нагибаюсь… ба! Вижу - заселили каску. Лежит в ней посерединке гнездышко - кругленькое, аккуратное, корзиночка такая. А в гнездышке - шесть яичек голубых в серую крапинку… И непросто лежат, в них уже тюкает кто-то, а из одного яичка сквозь прорешину вострый носишко пробивается.

Так я внуку и обсказал: занята каска, нельзя трогать. Он сразу за свою "Смену": - Дед! Сведи меня туда, я сфотографирую!

- Ну нет, - говорю. - Чего выдумал. Мало, что тебе рано еще в такую даль ходить, так и птиц пугать я тебе не позволю. Натопчешь, нашумишь, защелкаешь затвором, испугаются птахи, еще гнездо бросят. Погоди вот - опустеет гнездо, а я в августе в эти же места за брусникой пойду, тогда и возьму твою каску. Все равно в школе-то каникулы сейчас.

- Ладно, - вздохнул Юрка, соглашаясь.

Пришел август. А брусники у нас на дальнем озере - что травы! По всем кочкам красные серьги поразвешаны. Иду, ведерко уже полное. Повернул бы назад, да помню свое обещание - каска! Нашел опять. Место приметное, я в лесу всякую кочку найду, все равно как улицу в городе. Нагибаюсь взять… Гляжу - что такое? Рукавица-не рукавица лежит в каске. Зайчонок! Свернулся, уши вдоль спины вытянул. Ждет. Прибежит мама, накормит и дальше поскачет. Не важно, своя ли мама, чужая ли, у зайцев ведь зайчиха всякого малыша накормит своим молоком, если встретит.

- Ах ты, молодец! - похвалил я зайку. - Хорошо устроился. И не ветрено, и сухо, и лиса не подберется: они, лисы-то, запаха железного не любят, капканов стерегутся.

Так про то и рассказал вечером Юрке. Он: - Дед! Ну возьми фотоаппарат, сам сфотографируй!

- Нет, - говорю. - Лес шума не любит. Да и не будет заяц ждать меня с твоей "Сменой". А мне тоже полдня шагать туда лишний раз ни к чему. Погоди вот, в начале сентября пойду лосей "отмечать", ну и заверну уж за каской.

Прихожу в сентябре. Кочка моя пожелтела, побурела. Лес вокруг желто-красный стоит, шелестит густо и дружно - последним теплым дням радуется. Заглянул в каску - пусто. Вздохнул, тронул ее рукой, хотел уж поднять. А она как зажужжит! Что за наваждение? Нагнулся ниже, а под каской, под ее краешком, белый шарик лепится, что твой мячик. И жужжит. Ну, думаю, дела! Осы. Слепили свой домик бумажный, кругленький, да под железную крышу упрятали. Надежно. Не стал их трогать. Сколько им осталось жужжать? Лето-то кончилось, и сентябрь пройдет.

Внуку слово дал, что приду в это место в апреле, чтоб еще ни гнездышек, ни зайчат, и уж принесу ему экспонат для музея школьного "с гарантией".

Прошелестела, продождила, просвистела ветрами осень. Зима отвьюжила и отсеребрилась на солнышке северным своим бриллиантовым нарядом. Заметелил март, засосулил апрель. Пасха минула, и снег сошел. Иду в лес, здороваюсь с первыми муравьями-разведчиками, с жуками-храбрецами, что в апреле вылетели, даром что майские, со старой щукой в знакомом омуте, которая всплыла к самой береговой кромке и пялит на меня свои глаза-таращилки. Ну вот и кочка высокая, бурая. Вот и каска моя лежит среди жухлого мха. А над ней… Да что же опять такое? Смотрю и дивлюсь: из пробитого дна каски поднялась, проросла елочка-малютка, вся-то в полвершка высотой, еле-еле над краем каски видна. Лапочки нежные растопырила, распушилась, расхорошилась, как большая… Знаю я, что елки быстро растут, но чтоб так выскочила… И нашла же место! Теперь каску не стронешь - не то придется ломать веточки-мохнаточки, ствол корежить.

Прихожу домой, говорю Юрке:

- Бери свой аппарат. Будет тебе в музей фото. А каска, извини уж, в лесу останется. Будет лежать, пока не станет мала елке-партизанке, и та ее не разломает. Каска-то ржавая, пробоина большая. Нажми покрепче - до конца треснет. А у молодой елки и сила молодая, лесная… Не видать вашему музею этой каски.

- Ничего, дед, - утешил меня неожиданно внук, - в лесу каска и впрямь нужнее. А, видно, хороший человек был тот русский солдат, кому каска принадлежала. Не зря в ней лесные жители приют находят, чуют доброту.
Со слов лесника записала Елена КРУЧИНИНА