Газета основана в апреле |
||||
НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный Санкт-Петербург» «Горница» «Чадушки» «Правило веры» «Соборная весть» |
Как-то, закончив арьергардный бой с противником и подобрав раненых, рота капитана Лукова догоняла своих. Идут солдаты узкой тропой над самым обрывом пропасти, растянулись на версту.
Не отставай, не отставай! — кричит Луков. — Раненых впе ред!
Перетащили раненых. Прошла рота версты две. Стемнело. Задул ветер. Взыграла, закружила метель. Идут солдаты час, идут два, три... Всматривается капитан вперед — не видать ли походных костров? Нет, кругом кромешная тьма. Слепит глаза вьюга. Треплет упругий ветер солдатские сюртуки и накидки, задувает снежные иглы под воротники, морозит руки и лица. Спотыкаются, скользят в темноте солдаты. С трудом передвигают одеревеневшие ноги. Все тише и тише солдатский шаг.
— Не отставать! — кричит Луков.
Прошел еще час. Кончились силы солдатские. Остановились. Повалились солдаты на камни. Хоть убей — не пойдем дальше.
— Вперед! Вперед! — надрывает голос капитан. Да только нет такой силы, чтобы снова подняла солдат в поход. Изнемог Луков, посмотрел еще раз в темноту — не видно костров, опустился и сам на камни. И вдруг:
— Вижу! Вижу!
Встрепенулся капитан. Встрепенулись солдаты. Смотрят: с носилок привстал раненый солдат Иван Кожин и тычет рукой вперед.
— Видит! Видит! — пронеслось по цепи. И откуда только сила взялась. Повскакали солдаты с камней. Подхватили ружья — и снова в дорогу. Повеселели солдаты. Ай да Кожин! Глазастый!
Прошли солдаты с версту. Только что-то огней по-прежнему не видно. Те, что ближе к Кожину, стали шуметь:
— Где твои костры? Соврал?
— Вижу! Вижу! — настаивает на своем Кожин и тычет пальцем вперед. Всматриваются солдаты — ничего не видят. Не видят, а все же идут. Кто его знает, может, и вправду Кожин такой глазастый. Прошли еще около версты. Не видно костров. И снова стали роптать солдаты:
— Не пойдем дальше! Не верьте ему!
— Братцы! — кричит Кожин. — Вижу. Ей-Богу, вижу! Теперь уже совсем недалеко. Теперь рядом. Вон как полыхают!..
Бранятся, ропщут солдаты, а все же идут. Завернули солдаты за скалу, и вдруг внизу, совсем рядом, сквозь метель и непогоду и впрямь заблестели огни. Остановились солдаты, не верят своим глазам. Переспрашивают друг у друга:
— Видишь?
— Вижу!
— Ай да Кожин! Ай да молодец! Ну и глазастый! — кричат солдаты. — Первым увидел. Ура Кожину!.. — Сорвались солдаты с места и рысцой вниз, к кострам, к теплу, к боевым товарищам. Притащили и носилки с Иваном.
— К огню его, — кричат. — Пусть отогревается. Заслужил! Всех выручил! — Осветило пламя Иваново лицо. Глянули солдаты и замерли. Лицо обожжено. Брови спалены. А на месте глаз...
— Братцы, да он же слепой! — прошептал кто-то.
Смотрят солдаты. Там, где глаза, у Кожина пусто. Выбило вчера в арьергардном бою французской гранатой глаза солдатские.
Сдружились они в походах — солдат молодой и солдат бывалый, Клим Дуга и Матвей Бородулин. Вместе отступали от самого Немана. Вместе бились у Витебска. Чуть не погибли у стен Смоленска. Вместе пришли к Бородинскому полю... Матвей при Климе словно бы дядька. Уму-разуму в военных делах наставляет: как порох держать сухим, как штык наточить, как лучше идти в походе, чтобы ноги меньше уставали. На привале Бородулин уступает младшему место поближе к костру. Упирается Дуга:
— Да что я, дите какое?
— Ложись, ложись! — прикрикнет солдат. — Я привычный. Мне на холодке даже и лучше.
Делят кашу, и тут Бородулин о друге думает. Из миски своей к нему в миску добрую часть отвалит.
— Дядя Матвей, — отбивается Клим, — да что я, хряк на откорме?
— Ешь, ешь! Тебе в рост, тебе в пользу.
В Бородинской битве солдаты сражались рядом. Клим — богатырь. Бородулин — усох с годами. Прикрывает Дуга собой старшего друга. Да недоглядел: ранили вдруг солдата. Повалился Матвей Бородулин на землю, талым сугробом осел.
— Дядя Матвей! — закричал Дуга. Рухнул он на колени, тормошит Бородулина. Ухо к груди приложил. — Дядя Матвей! Родненький!..
Приоткрыл Бородулин глаза, глянул на друга.
— Воды, — простонал и снова забылся.
Схватились солдаты за фляги — пусты фляги. Скоро десять часов, как бой идет. Не осталось во флягах и глотка воды. И ручья поблизости нет. Ближайший ручей в руках у французов.
— Воды! Воды! Воды! — идет по солдатским рядам. Нет нигде воды, как в пустыне. Поднялся Дуга на ноги. Смотрит растерянным взглядом. И вдруг словно ток прошел по солдату. Схватил он пустую флягу, руку поднял и рванулся навстречу французам, туда, где штыки и ружья, где за ними ручей в овраге.
Перехватило дух у тех, кто рядом был.
— Господи, верная смерть...
— Достался Дуга французам!
Смотрят солдаты с тревогой вслед. Смотрят на бегущего русского и сами французы.
— Камрады, — кричит Дуга, — дядька Матвей погибает! Дядька просит воды! — И пустой флягой, как белым флагом, машет.
— Во-о-ды-ы! — несется над полем.
Французы хотя и враги, а тоже ведь люди. Непонятна им русская речь, однако сердцем людским поняли: неспроста побежал солдат. Расступились французы, открыли дорогу к ручью. Стих на участке огонь. Не стреляет ни эта, ни та сторона. Замерло все. Лишь:
— Дядька Матвей погибает! — режут воздух слова солдата.
Добежал Дуга до оврага. Зачерпнул флягу воды студеной, в разворот — и назад мимо солдат французских. Подбежал он к дядьке Матвею, снова стал на колени, голову ему поднял, флягу поднес ко рту, потом смочил лоб, виски. Приоткрыл Бородулин глаза. Вернулось к старому солдату сознание, признал молодого друга:
— Где же ты водицу, родной, достал?
Где? Из сердца достал солдатского.
Сергей АЛЕКСЕЕВ