Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ГДЕ СОСНА ВОЗРОСЛА, ТАМ ОНА И КРАСНА

Нет милей дружка, как родная матушка

— Наша семья была из крестьян-середняков, — начала свой рассказ Нина Ильинична, когда мы уютно устроились за круглым столом, — потому, наверное, и под раскулачивание не попали. Нечего было взять. Одна была коровенка и ту продали. Но жили ладно, дружно, не только в своей семье, но и с соседями, не то что нынешние люди… Самое яркое воспоминание раннего детства — идет сосед-финн и уж с улицы кричит маме: "У моей (жены) молока нет, покорми мальца". И мама берет на руки его сынишку, пристраивает к одной груди, меня — к другой и кормит. Почему помню? До двух лет мама нас кормила, мы уж говорить научились, сидим у нее на коленях, препираемся: соседский мальчик говорит, что у него две мамы — своя и моя. А я ревную, говорю, что это только моя мама… Как подросли, по воскресеньям мама нас, детей — меня, сестру и двух братьев, — рано разбудит и в церковь ведет… А когда началась коллективизация, и вокруг стали говорить, что Бога нет и попы нас обманывают, мама твердо сказала: "Есть Бог". И образа жизни не изменила.

Потом внезапно заболел дифтеритом и умер младший брат Володя. Мне и сестренке Вале мама смазала гланды керосином, чем и спасла в итоге, а Володю повезла в Кушелевскую больницу. А там пока возились с анализами — братика не стало, гланды его задушили… И посыпались беды одна другой горше. В 1932 году умер отец, он был сердечник. Мама осталась одна с тремя детьми, с утра до вечера трудилась на колхозной ферме. Она была животноводом. Я как старшая из детей, мне уж 8 лет было, помогала чем могла — за братьями-сестрами присмотреть, прибрать, обед приготовить, хлебы в печь посадить — всему быстро выучилась.

И вот как-то снится маме сон, будто входит в дом отец, живой, и спрашивает: "Аня, ты печь истопила?" "Истопила", — отвечает. "У тебя в печи два пирожка: один спекся уже, а второй допекается", — сказал так-то и ушел. Вскоре умер второй брат…

Остались в доме три женщины. Трудно жили, но в любви и согласии. И то, — свой дом, какое-никакое хозяйство, две коровушки. А главное, как в той присказке: "Что ты, матушка, в наследство оставишь?" — "Не знаю, дитятко, разве дорогу до церкви". Так верою в Бога и выжили. И все бы ничего, кабы не война…

Войну хорошо слышать, да тяжело видеть

Еще тяжелее быть участником военных действий. А уж Нине Ильиничне, в 1941 девятнадцатилетней девушке Нине, пришлось сполна хлебнуть военного лиха. Началось все с того, что проснувшись однажды утром, они с сестрой не нашли мать. Ночью ее взяли, отправили в Сибирь, "отдыхать", как горько пошутила Нина Ильинична.

— За что взяли-то?

— А ни за что. Потому что Богу молилась... В храме пела...

Свидеться всем троим суждено было лишь в конце войны, но о том сказ еще впереди будет. А пока бросила Нина учебу в педиатрическом институте, год всего не доучилась, а то бы врачом стала, и попросилась на фронт санитаркой. Двенадцатилетнюю сестру Валю взяла с собой. "Все лучше было, чем одну ее здесь оставлять", — вспоминала Нина Ильинична. На фронт уходили по дороге, которая стала называться вскоре "Дорогой жизни" мимо храма Спаса Нерукотворного Образа, что на Румболовской горе. По этой же дороге, мимо этого же храма Нина вернется с войны домой, уже без ноги...

— Нас, молодых сестричек, — рассказывает Нина Ильинична, — собрали сначала на Мельничном ручье, там брезентовые палатки уже были переполнены ранеными. Мы делали все: ассистировали врачам, делали перевязки, кормили тяжелораненых, топили печки-буржуйки. Потом лагерь свернули, двинулись дальше, через Ладогу. Сначала на тот берег перевезли раненых и медицинское оборудование. Машина, в которой ехала я, шла последней. Немолодой, почерневший от усталости водитель спросил меня: "Машину водить умеешь?" Я мотнула головой: "На велосипеде каталась, на планерах летала..." "Значит, руль в руках держала. Хорошо. Поедешь со мной в кабине". Едем по льду. Он говорит: "Внимательно следи, что и как я делаю, пока я не отключился". Потом посадил меня за руль, показал, как давить на газ. Вскоре он потерял сознание от голода и переутомления, это была уже восьмая его поездка в тот день под обстрелом немецкой артиллерии. Как я довела машину, не знаю, не иначе как руль за меня Ангел-Хранитель держал. Вокруг темень, фары включать нельзя, — немцы где-то рядом, а силуэт передней машины едва виден. Вдруг я почувствовала — под колесами земля. Нас тут же окружили, втащили машину на берег, потом повели в палатку, накормили, напоили горячим чаем, подозреваю, что со спиртом. Повар Миша подмигнул: "Я вам, девчонки, в рисовую кашу изюму кинул".

Не успели отдохнуть, как нас забрали на перевязки, раненые на соломе в бараках лежали, но продолжали поступать. Перевязывали, пока сил хватало, потом валились на раскладушку по трое, и помещались ведь — потому худющие все были. По ночам мороз, обстрелы... Однажды поползла по льду раненого вытащить, тут нас и обстреляли. Сначала снайпер руку мне прошил, потом ногу снарядом раздробило. Но доползла, и раненого притащить умудрилась. Собирать кости ноги врачам некогда было, и ногу мне просто отрезали выше колена... Шел второй месяц моей службы...

Потом меня вместе с другими ранеными, эшелоном на Урал, и дальше в Новосибирск. В Новосибирском госпитале мне и протез сделали. Хотела я уже домой возвращаться, вдруг получаю телеграмму: "Томск, ул.Гоголя,3,кв.3.Мама". И вот я в шинели, с вещмешком за плечами еду в Томск. А сестренка Валя на фронте осталась, она работала при штабе. В войну даже подростки работали и воевали.

На перроне в Томске мы с мамой разминулись, не узнала она в тощей одноногой девушке свою дочь. Встретились на квартире хозяев, у которых она работала прислугой. Она тогда уже не в лагере была, отпустили. Следователь сказал: "Вы свободны, никакой вины на вас нет". И на том спасибо.

Мама как увидала меня, сразу за руки схватила, плачет, рассказывает, будто приснился ей накануне сон, что бегу я ей навстречу, а правый рукав голубого платья пустой висит... "Руки целы, — говорю, — ноги вот нет". Плакала она сильно... Потом стали вместе в томском госпитале работать, а когда перевели его в Кострому, мы тоже поехали, там и сестренка Валя нашлась.

— Как же вы работали медсестрой, Нина Ильинична, без ноги? Работа ведь хлопотная, весь день на ногах…

— Ничего. Работала. И сейчас вот в храме работаю, а мне уж 80 годков в декабре прошлого года исполнилось.

Где не жить, не миновать служить

На работу в храме благословил меня батюшка Иоанн Крестьянкин. Как получилось? Давно это было, лет 25 назад, а то и больше. Поехала я в Печоры именно с этим вопросом. Я и раньше там бывала. Еще как с фронта вернулась, поехала в монастырь. Батюшка сказал тогда: "Трудиться надо у болящих, раз Господь на тебя такую печать наложил". А потом в этом храме служить благословил. Я при храме Спаса Нерукотворного с самого его возрождения, когда еще ни крестов на куполах не было, ни полов внутри храма. Теперь вот уж 15 лет несу послушание казначея.

— Почто же денег за службу не берете?

— А зачем они мне? Я пенсию получаю, на жизнь хватает. Вот когда только с фронта в 1945 вернулась, худо пришлось. Дом-то родительский занят оказался под подсобное хозяйство Куйбышевского треста столовых. Долго пускать не хотели, жила у знакомых, питалась сухарями, что в мешке с фронта привезла. Потом освободили одну комнату, потом весь дом. Правда, уходя, ничего не вернули: ни коров, ни лошадей, даже фанеру и доски срывать с дома стали. Ну тут уж я сказал: "Хватит и того, что у меня нога оторвана, дом терзать не дам". Мама с сестренкой вернулись уже в обихоженный дом. А я решила свой дом строить. И построила, как видите, на окраине Всеволожска. Сама и бревна катала, и доски пилила. Потом муж Николай помогал... А ведь замуж за него и не собиралась, был он старше меня на 18 лет, у меня другие ухажеры были. Только матушки-монахини и батюшки, что знали нас, благословили нас быть вместе и помогать друг другу на жизненном пути. Теперь уж 15 лет, как Коли не стало...

Была бы охота, а впереди еще много работы

— Нина Ильинична, знаю, что были вы дружны с монахинями, ученицами Иоанна Кронштадтского...

— Да. Мне было лет десять, когда приехали во Всеволожск две Леушинские монахини Варвара да Неофита. Это когда монастырь-то закрыли и затопили. Понадобилось властям именно на том месте Рыбинское водохранилище строить и ушли под воду церкви, кладбище монастырское, могилка игуменьи Таисии. Грех-то какой! Правда, сейчас с каждым годом мелеет водохранилище.

Вот и повадилась я к ним бегать, бывало и ночевать оставалась. Мама меня часто сама к ним посылала с гостинцем — то молоко, то яичек передаст. Жили монахини бедно, хоть и служили в храме, Варвара алтарницей, Неофита на клиросе певчей, но денег получали 3-5 рублей в месяц. Дома шили стеганые одеяла, продавали по 10 рублей. На вырученные деньги я бегала, покупала продукты, которые матушки отправляли посылками в разные города и селения России, везде куда разбросало монахинь Леушинских. Старенькие матушки были, вот я и помогала.

Много рассказывали они мне о батюшке Иоанне Кронштадтском. Они выросли при нем и очень его любили и почитали. Вот рассказывали, что когда батюшка приезжал к ним в монастырь, они его всегда встречали на берегу. Он называл их: "Все мои птички". Вот как-то едут они на пароходике, а игуменья стоит рядом с батюшкой, жалуется на трудности. Он и говорит: "Трудно тебе, знаю. Мне тоже так бывало трудно... А посмотри, вот мушка — Божия тварь зацепилась за палубу. Какие у нее маленькие лапки, но как она крепко держится! Так и ты держись и терпи. А Господь все управит". Урок этот матушки на всю жизнь запомнили, и никогда не роптали, а за все благодарили Господа, и меня тому научили.

Говорят, ничего не проходит безследно. Это так... Однажды матушки пошли в баню. А матушка Варвара росточку была небольшого, вот я ее наряд монашеский и надела, апостольничек-то у меня свой маленький был. Нарядилась я таким образом, села на диван на кухоньку и жду. Так и встретила их. Мать Неофита улыбнулась и говорит: "Вот так и я в свое время надела это, и до сих носить приходится. И ты надела, значит, тебе тоже придется стать монахиней". Я и то думаю, что теперь уж скоро...

— Да как же, Нина Ильинична? Ведь 80 лет вам, а монашеский подвиг не из легких...

— Всю жизнь готовилась. Уж договорено все на Леушинском подворье, на ул.Некрасова. Ждут меня. Только вот тут у меня еще дела остались. Надо помочь племяннице сыновей воспитать. Двое их у нее без отца осталось. Да и батюшки меня не отпускают. Не благословляет пока настоятель храма, говорит, что трудно без меня будет. Значит, надо еще потерпеть.

† † †

Да, трудно представить себе храм на Румболовской горе без этой маленькой старушки, по-молодому энергичной, на всякую работу безотказной. Пока мы разговаривали с ней без малого три часа, приболевшая Нина Ильинична успела ужин приготовить, кошкам-собакам тюрю заварить, двух посетительниц принять, по телефону несколько неотложных храмовых дел решить, звонила в дом престарелых в Свердлово, все безпокоилась о какой-то старушке, помещенной туда. При этом еще потчевала меня по русскому обычаю, чем Бог послал, и рассказала всю свою жизнь, пережив заново радости и горести, случившиеся за долгие годы. Жаль, что все меньше остается их, наших русских добрых стариков, на которых все держится, которые и землю от врагов отстояли, и веру православную для нас с вами сохранили.

Беседовала Ирина РУБЦОВА