Газета основана в апреле |
||||
НАШИ ИЗДАНИЯ | «Православный Санкт-Петербург» «Горница» «Чадушки» «Правило веры» «Соборная весть» |
Шло время, семья разрослась втрое, появились две мои старшие сестры — Капитолина и Нина, брат Алфей и я, самая младшая Руфина родилась в 14-ом году прошлого века. Работали все, от зари до зари. Старшие сестры занимались стряпней и хозяйством вместе с мамой, брат помогал отцу в поле и на покосе. Отец сам сеял рожь, овес, ячмень, лён. А когда урожай был собран, мы веялкой очищали зерно, а потом везли в соседнюю деревню на мельницу, рожь молоть и отжимать льняное масло. Хозяйство было большое — три коровы, две лошади, козы, свиньи, птичья живность. Каждое утро на заре мать выгоняла коров за ворота, а скотопас трубил в рог, собирал коровушек-кормилиц в общее стадо. Кормили скотопаса всем селом по очереди. Тяжелый это труд — пастуший, "скотину-то водить, не разиня рот ходить"… У нас было три коровы, значит, и кормили мы пастуха три дня подряд. Помню, нам ничего не надо было покупать — мясо, молочные продукты, овощи, хлеб, мед, — все было свое…
Мои обязанности были невелики — наносить воды в кадушку для стирки и в деревянные колоды для худобы (домашнего скота — прим.автора), помыть полы, отнести отцу завтрак в поле. Любимое мое занятие было — караулить пчелиный рой, чтобы молодой рой не улетел и не сел медведем, то есть не облепил улей снаружи. Когда молодой рой вылетал из улья, я примечала, где он сядет комом. Чаще всего это были душистые ветви яблонь. Тогда я кричала отцу, а он с фонарем-дымарем, в котором дымил сухой коровий навоз, перемешанный с соломой, окуривал молодой рой, собирал его в роевник, специальное лукошко с холстиной, и пересаживал в новый улей или колоду. К моему рожденью у родителей было уже 30 ульев!
Сызмальства приучали нас детей иметь страх Божий: мы учили молитвы, соблюдали посты, перед сном и трапезой крестились, ходили в церковь, справляли все православные праздники. Перед Святой Пасхой я мыла иконы, воду же мама наставляла выливать туда, где люди и скот не ходят — на стену или в заросли крапивы.
Лён убирали всей семьей: вытаскивали его из земли руками, развешивали на изгороди, чтобы поспело и выпало семя. Потом расстилали его на луговину, мяли, трепали, чесали. Долго отбеливали в воде, на солнце, в снегу. А тягучими зимними вечерами сестра Нина при лучине ткала полотно. Сначала мама делала основу на кросно, я наматывала нитку на цевки и мотовило. А рукодельница сестра уже и ткала, и одежду шила.
Отходами льна — головицами и высевками — кормили кур. Весь урожай хранился в большом амбаре, доступ куда имел только отец да кошка Муська, истреблявшая мышей и крыс. Однажды мама припозднилась, дожиная полосу овса, когда вернулись коровы с пастбища. Стоят у ворот, помыкивают, хозяйку ждут. Умница Муська помчалась в поле, разыскала маму и стала мяукать, домой звать. Так и жили мы все дружно в труде и молитве.
А потом пришла беда: отца посчитали кулаком и как-то ночью забрали; конфисковали все — зерно, скотину, холсты и многое из утвари домашней. А я всегда знала, что кулаки — это те, кто работали, не разгибая спины, а беднота — это лодыри. Но с властью не поспоришь. Меня мама отправила в Ленинград на заработки, паспорт у меня тогда уже был. Ведь как дочь кулака меня могли угнать на лесозаготовки, где я бы просто пропала: на лесозаготовках работали одни мужики. Долго мыкалась я в большом городе, наконец самовольно решила вернуться… В отчем доме теперь жили чужие люди, а мама ходила по миру, собирая милостыньку. Спать ее потихоньку пускала к себе наша бывшая соседка. Она же рассказала, что отец мой в заключении ослеп и умер. Он не видел своей пайки, и ее съедали соседи по камере…
Потом нашу избу разобрали и перевезли на железнодорожную станцию, приспособили под сторожку. Как проезжаю мимо, вижу ее, и сердце щемит, будто все только вчера произошло.
Со слов бабушки Руфины записала Г.Майкова