Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты				Газета основана в апреле 1993 года по благословению  Высокопреосвященнейшего Митрополита  Иоанна (Снычёва)
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

НА ВОЛГЕ

Вхождение в войну обычно начинается с вокзала, где происходит погрузка воинской части в эшелон, составленный из старых щелястых обшарпанных товарных вагонов, в которых теснились солдаты, и платформ, на которых везли полевые кухни, танки, грузовики, пушки и зенитные установки с прислугой на случай воздушного налета юнкерсов. На дворе еще стояло бабье лето, и поэтому двери вагонов были открыты, но перегорожены деревянной балкой, чтобы какой растяпа не вывалился на ходу.

Немецкая авиация уже активно действовала в этом районе, и поэтому наш эшелон двинулся ночью. Видимо, машинист не отличался деликатностью: вначале паровоз осадил назад так, что лязгнули стальные буфера, а затем резко рванул вперед, и мы горохом посыпались с вагонных нар на пол с криком и матерком в его адрес.

Мы были полностью экипированы и оснащены всем, что полагается по штату. Во-первых, громоздкой мосинской винтовкой образца 1891 года с трехгранным штыком вороненой стали, про который наш старшина Степан Охрименко, протирая его суконкой, любил говаривать, что пуля - дура, а штык - молодец. На ремне в патронных сумках полный комплект обойм с новенькими желтыми патронами с торчащими из них острыми пулями, которые я бы не назвал дурами. При ходьбе по заду ритмично хлопала саперная лопатка в чехле, годная не только для окапывания, но и для схватки в траншеях в ближнем бою. Стальная каска спасала только от комьев земли и камней, но осколки снарядов довольно легко рвали и дырявили ее. На боку в зеленой торбе висел противогаз с носатой резиновой харей; тут же был прицеплен круглый солдатский котелок - наш лучший друг и питатель, неразлучный до могилы. Пилотка с красной звездочкой украшала, но не грела голову. Серая шинельная скатка - дорогая подруга на всю солдатскую жизнь. На ногах грубые тяжелые ботинки на резиновом ходу с обмотками до колен. В брюках-галифе узенький специальный карманчик с роковым черным пластмассовым футлярчиком, куда вкладывалась бумажка с фамилией бойца и адресом родителей, и который была обязана изъять похоронная команда.

А паровоз наш несется по степи во тьме ночной, выбрасывая из трубы клубы черного дыма с огненными искрами. Под стук колес заунывно играет гармошка. Это наш ефрейтор Вася Селезнев, свесив с нар ноги, играет и поет сиплым прокуренным голосом: «Черный ворон, что ты вьешься над моею головой…». Старшина Охрименко ругается и приказывает Васе рвануть что повеселее. Вася делает задорное вступление и поет, как с одесского кичмана бежали три уркагана…

Утром старшина, вскрыв несколько банок с американской колбасой и разрезав ее финкой на вертикальные дольки, производил солдатский дележ. Наводчик противотанкового ружья Кузьма Брюханов был поставлен лицом к вагонной стенке и выкрикивал фамилии. Старшина, подцепив финкой кусок колбасы, спрашивал Кузьму: «Кому?» Кузьма кричал: «Иванову». Иванов подходил и снимал с ножа свою долю. «Кому?» - «Юсупову». Старшина обернулся к Юсупову: «Юсупыч, колбаса из чушки. Будешь брать?» Коренастый узбек, заряжающий ПТР, ослабившись, подошел и, сняв кусок, положил его на хлеб: «Чушка, барашка, все равно кушать мала-мала надо. Барашка ек - кушай чушка, чушка ек - кушай махан».

Поев и попив из канистры воды, щепотью доставали из кисетов грубую крошковатую махорку «Бийский охотник», сыпали ее на клочок армейской газеты и завертывали, послюнив края. Вагон наполнялся синим махорочным дымом так, что некурящие заходились в кашле и старались держаться ближе к открытой двери. Крепка и забориста была фронтовая махорка. Про то, что нас ожидает, старались не говорить, а больше вспоминали то, что оставили дома.

Война показала свой страшный оскал в степи за станцией Лиски. Три юнкерса-88, покружась каруселью, пошли в пике на эшелон и клали бомбы по обе стороны полотна. С платформ огрызались скорострельные зенитные пушки и строчили крупнокалиберные пулеметы. От одного юнкерса пошел легкий дымок, и все они, развернувшись, ушли на запад. В нашем вагоне осколком бомбы убило молодого солдатика Родионова. Небольшая такая ранка в правом виске, и крови-то вытекло совсем мало, но тем не менее он был мертв. Хоронили его на полустанке в степи. Место на горке нашли сухое, песчаное, могилку выкопали неглубокую, просторную и положили его во всем одеянии: в гимнастерке с застегнутым ремнем, пилотка со звездочкой, сапоги новые на нем. Все честь по чести. Лежит родимый, молодой красивый парень, и все при нем. Жить бы ему да жить, а тут засыпали землей и отправили на веки вечные. Дали салют из винтовок и разошлись по вагонам.

Наконец, ночью мы прибыли к Волге, переправились на левый берег и стали в резерв недалеко от Средней Ахтубы. Сталинград, протянувшийся по правому берегу Волги на пятьдесят километров, был весь в огне. Черным дымом заволокло небо, и не было видно солнца. Немецкая авиация делала на город по две, иногда по три тысячи налетов в день. Сбрасывали не только мелкие осколочные, но и бомбы по половине и по тонне весом, так что земля вздымалась и ходила ходуном, как при землетрясении. Кроме бомб для устрашения немцы сбрасывали с самолетов рельсы, тракторные колеса, бороны, листы котельного железа, - и все это с диким воем, скрежетом и лязгом летело с неба на город. Сами юнкерсы, входя в пике, включали мощные сирены, и только от одних этих адских звуков душа готова была выскочить из тела. Перед нами была прижатая врагом к берегу Волги 62-я армия генерала Василия Ивановича Чуйкова. В виде дуги флангами она опиралась на берег, фронтом же занимала несколько улиц. Немцы через радиоустановку призывали сдаваться: «Рус, завтра Вольга буль-буль».

Утром, прибыв на правый берег, я увидел дымящийся и лежащий в руинах город с почти непроходимыми улицами, заваленными обрушившимися стенами домов, столбами и деревьями. Среди руин стояли разбитые сгоревшие танки, бронетранспортеры, грузовики и лежала целая армия трупов. Они были везде: в руинах домов, на улицах, в подвалах, в оврагах и траншеях. Особенно меня поразила пересекающая город речка Царица, протекавшая в узкой глубокой балке, русло которой было сплошь завалено трупами так, что не было видно и воды. Они лежали в разных нелепых позах, раздувшиеся и страшные в своем неправдоподобии. Немцы не прекращали свои атаки ни на один день, пытаясь по мелкому руслу Царицы прорваться к Волке, где их и уничтожали шквальным пулеметным огнем.

Из вновь прибывших бойцов формировали штурмовые группы для ночных боев. Группы были небольшие, не более шести человек. Вместо винтовок нам выдали автоматы Шпагина, гранаты и ножи, а мне еще дали ранцевый огнемет. Командовал нами опытный в ночных боях сержант. Нашей задачей было ночной вылазкой проникать в дома, где на верхних этажах засели немецкие снайперы и солдаты с крупнокалиберными пулеметами, обстреливающие водную переправу, и уничтожать их, а также минировать эти дома и подходы к ним. Тихо, как тени, пробирались мы в развалинах, прислушиваясь, где могли находиться немцы. Обнаружив их, действовали молниеносно: подкравшись, бросали в помещение гранату, после взрыва давали еще очередь из автомата, и если этого им было мало, я бил туда огненным шквалом из огнемета. После этого мы так же быстро чтобы избежать скорого возмездия. И так - всю ночь. Не все возвращались из ночных рейдов. Раненых товарищей мы тащили на себе и сдавали в медсанбат у переправы.

Как-то быстро наступили зимние холода, и мы дрогли от холода в своих землянках. Печурку топить было нельзя, так как немцы сразу засекали дым и начинали обстрел из минометов. Они уже были близко от наших позиций, буквально в ста метрах, а кое-где на бросок гранаты. На Волге образовалась шуга, а потом пошел лед, и снабжение на какое-то время прекратилось, потому что лодки и катера затирали льдинами. На помощь пришла наша авиация, сбрасывая на парашютах боеприпасы и продовольствие. Но немцы были так близко от нас, что часть грузов попадала к ним. Хитрый узбек Юсупов придумал какой-то особенный дымоход, шедший по земле и прикрытый ветками, чтобы дым рассеивался. Тогда мы обогревались и варили мерзлую конину.

В декабре, на немецкое Рождество, нам было дано задание ликвидировать пулеметные гнезда на верхних этажах «Дома специалистов». Около двенадцати часов ночи мы прокрались к этому зданию и, затаившись, выяснили обстановку. Немцы спустились на нижний этаж и справляли свой праздник. Их было четверо, и по голосам мы определили, что они находятся в порядочном подпитии. Было слышно, как один играл на губной гармошке, а другие пели рождественскую песню «Хайлиге нахт». Пели пьяными голосами и с какой-то большой тоской, так как знали, что дела их плохи и близок полный разгром. Один из них, продолжая напевать, вышел из дома и стал мочиться на стенку. Я прыгнул на него сзади и ударил финкой в шею. Из раны хлынул фонтан крови, и он, захрипев, повалился на снег. Я обшарил его карманы и вынул документы. Тут из-за облаков вышла луна, и я увидел у него на брюках привинченный орден Красной Звезды. Я быстро вырезал его финкой и положил себе в карман. Я подозвал товарищей, и мы приготовились к броску. Немцы из комнаты уже звали пропавшего Вилли. Мы ворвались в помещение и перекололи их ножами. Поднявшись на верхний этаж, обнаружили два крупнокалиберных пулемета и привели их в негодность.

Днем мы обычно отсыпались в блиндаже, хотя немцы предпринимали безпрерывные атаки на наши позиции с бомбежкой и артобстрелами. С левого берега через наши головы в расположение немцев с воем летели реактивные снаряды «Катюши» и снаряды тяжелой артиллерии. Все тряслось, грохотало, с накатов на нас сыпалась земля, но мы, привыкшие, спали. Проснувшись, садились закусывать. Были у нас и трофейные деликатесы, принесенные из ночных рейдов. Если бы не эти трофеи, то мы почти всегда ходили бы голодными, потому что со снабжением было плохо. Помню, ели мы итальянские сардины, упакованный в пленку непортящийся немецкий хлеб; спаржу в банках мы попробовали и выбросили, как неподходящий продукт для русского брюха. Ели шоколад в круглых оранжевых коробках. Сибирская махорка к нам давно уже не поступала, и приходилось курить слабые сигареты с верблюдом на пачке под названием «Варум ист яно рунд». Попадался нам и отличный французский коньяк, а немецкий шнапс был сущая дрянь, наверное, из опилок. Запасались мы и немецкими боевыми гранатами. Они имели длинную деревянную пустотную ручку, и гранату можно было прицельно и далеко бросить, а когда она падала, то ручка не позволяла ей катиться в сторону от цели.

Однажды ефрейтор Вася Селезнев спрашивал старшину Охрименко: «А правда, Степан, что с немцами Сам Бог? Ведь у них на пряжках написано: «Гот мит унс». На что старшина, постучав согнутым пальцем по васиному лбу, обозвал его глупым телей и дал такое объяснение: «С ними не Бог, а сам сатана, если посмотреть, что они творят с нашей страной и нашим народом. Был прекрасный город Сталинград, а во что они его превратили?! Пепел, камни и трупы. А то, что с ними Гот, это правда, но какой Гот? Разве ты не знаешь, кто у них командует танковой армией? Да генерал Гот. Вот тебе и «Гот мит унс». «И то правда, старшина», - сказал ефрейтор Вася.

С приходом ночи наша штурмовая группа опять выходила в рейд. Так было до 22 ноября 1942 года, когда, развивая наступление, части Юго-Западного фронта соединились со Сталинградским, замкнув кольцо окружения вокруг шестой армии Паулюса и части 4-й танковой армии Гота. В окружении оказалось 330 тысяч человек. Вначале немцы сопротивлялись упорно и все надеялись, что их деблокируют и выведут из окружения группы генерала Гота и Манштейна, но эти группы были нашими войсками разбиты и отброшены. До 10 января мы в составе 62-й армии атаковали немцев штурмовыми группами. От нашей роты в живых осталось всего два человека: я и узбек Юсупов. В конце января, находясь в безвыходном положении от голода, морозов и отсутствия боеприпасов, подвергаясь постоянным артобстрелам и бомбежкам, немцы стали сдаваться в плен тысячами. А 31 января в плен был взят весь штаб шестой армии вместе с фельдмаршалом Паулюсом.

Я стоял на Мамаевом кургане, смотрел на разрушенный и сгоревший город. А внизу, к Волге, куда они так стремились, конвоиры вели сотни и тысячи немецких пленных. На них было жутко смотреть, так они в лютый мороз были плохо одеты, оборваны, истощены и обморожены. Их переправляли за Волгу и размещали в бараках. Но рок преследовал шестую армию. Как я после узнал, среди пленных началась повальная эпидемия сыпного тифа, так как все они были завшивлены. Слабые, обмороженные люди были уже не в силах сопротивляться болезни, и от шестой армии фельдмаршала Паулюса мало что осталось. Вся Германия, узнав о гибели армии, была в шоке. Гитлер объявил трехдневный траур, но падение фашистской германии было уже неотвратимо. Так закончилась великая и кровавая битва за Сталинград, где ценой тяжелых потерь нами была одержана Победа.