Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

ОЙ ВЫ, ДНИ МОИ, ГОЛУБИ БЕЛЫЕ…
Архимандрит Гурий (Кузьмин)

Архимандрит Гурий (Кузьмин), настоятель храма Св.вмц.Екатерины в Кингисеппе, кормил во дворе шумную стаю голубей. Он стоял в вихре пронзительно хлопающих крыльев, чиркающих его по лицу, грозящих сбить скуфью с головы, спокойный, сосредоточенный, и равномерными движениями рассыпал пшено. Когда птичья толчея несколько утихла, батюшка пристально оглядел своих подо-печных и строго спросил:
— А где же Даня? Даня, Даня, выходи!
Из-под сарая неуверенно вышел голубь. Шёл он, чуть припадая на бок, и одно из его крыльев торчало вкось.
— Давай, болящий, поспеши, обедать пора! — отец Гурий поднял раненого голубя и принялся кормить его с ладони. И не сводя глаз с больной птицы, начал рассказ:
— …Я долго некрещёным оставался. Одно время ходил у нас по деревне священник, требы какие-то совершал, и я просил у мамы: «Пусть он меня окрестит!..» А мама мне: «Да чем же мы платить-то ему будем? Маслом, что ли? Он маслом не берёт!» И правда, в ту пору денег колхозникам не давали, а платили им «палочками», трудоднями… Мама не знала, чем нас-то накормить, а не то чтобы платить кому-то непонятно за что: она ведь не слишком-то верующая была… А я тогда очень огорчился, даже заболел… Тяжёлые времена… Однажды мама не удержалась: принесла домой с колхозного тока два килограмма ржи; и пришлось ей заплатить за эти два килограмма шестью годами лишения свободы. И остались мы с братом на попечении у бабушки и дедушки в маленькой самарской деревушке…
Был такой случай: братишка мой старший поехал креститься. Возвращается весь в слезах и просит рубль: ему на крестик не хватило. А батюшка, оказывается, узнал, что денег у него нет, и сказал такое: вот, мол, на вино-то у вас всегда деньги находятся, а на крестик не можете наскрести! Большая обида вышла, и мне это запало на сердце.
Но к Богу меня тянуло всё-таки очень сильно. Я ведь в школе, хоть учился и хорошо, а ни октябрёнком, ни пионером никогда не был: противно мне это было, хотелось чего-то нездешнего, небесного. В деревне нашей была только начальная школа, и с пятого класса жил я в районном центре, в общежитии. Когда брата моего призвали в армию, захотелось мне его проводить. Дело было зимой, транспорта нет, и чтобы попасть домой, мне нужно идти из райцентра пешком через лес, почти без дороги. Соседи по общежитию — те, кто постарше, — строго-настрого запрещали мне идти, но я потихоньку
удрал от них и отправился в путь. Иду — вокруг непроглядный морозный туман, снежные горы, дороги не видно. Поплутал немного и понял, что совсем заблудился. Тут охватила меня паника, хотел я зареветь в голос, но потом подумал: «Чего реветь-то? Кто услышит-то меня? Вот я лучше помолюсь». Молитв не знал никаких, а так — слышал что-то краем уха от бабушки. И начал я впервые в жизни молиться. И что же: тут же рассеялся туман, я понял, где нахожусь, и поспешил домой. А по дороге повстречал одного татарина с лошадью, который тоже заблудился, и на его телеге мы очень быстро добрались до деревни. Так я впервые молитвенно обратился к Господу и получил от Него скорую помощь.
Окончил я школу — к тому времени и мама уже вернулась, — стал работать в колхозе на тракторе и был там первым работником — меня даже в район возили напоказ, как передовика производства. Вот работаю я однажды, и вдруг приходит одна моя родственница: «Поехали, Коля, с нами в церковь — покрестишься!» «Э,— думаю, — не выйдет! Денег у меня нет, а получать от батюшки выговор не хочется. Не пойду!» И не пошёл. Не проходит и часа, как она возвращается и — что бы вы думали? — приносит мне деньги: мою зарплату. Сейчас трудно понять, что это было за чудо из чудес, но ведь случилось это в 1954 году, когда колхозникам только-только начали платить настоящими деньгами! Впервые в жизни мне было за что-то начислено три рубля, а я об этом еще и не слышал ничего. Чудо самое настоящее! «Вот, Коля, держи! Пойдешь теперь?» Теперь, конечно, пойду! Я хлебы пёк в тот момент, но, раз такое дело, бросил всё и побежал вместе со всеми креститься.
Вот пришли мы — за 18 километров по страшной жаре — в храм. Кланялись в ноги батюшке, просили, чтобы он окрестил нас, но он не захотел. «Я, — говорит, — не буду, а вот идите-ка вы к новому священнику, он только что с Колымы вернулся — он вас окрестит!» И правда. Тот колымский батюшка, отец Прохор, он очень добрый был, окрестил меня, дал мне белую рубаху, молитвослов и сказал: «Ходи в церковь!» И я это принял как закон. Тут же целую службу отстоял — это был Петров день, — и на следующий тоже… И радость такая была: я и забыл обо всем земном — небо для меня открылось!  Вернулся домой, а тут мама: «Где ты ходишь? Нам вчера разрешили сена покосить, а сегодня уже поздно! Остались мы без сена из-за твоего крещения!» Я умом-то понимаю, что она права, а на душе — полное спокойствие. И говорю я ей так: «Не волнуйся, будет у нас сено!» — хотя сам не знал, откуда бы ему взяться. Но вскоре и вправду нам с братишкой удалось столько сена накосить, сколько ни у кого в деревне не было.
В ту пору подружился я с двумя бабулями: с Агафьей и Акулиной. Эти старушки Божьи были слепыми, но всё Евангелие знали наизусть, всю службу помнили и всё мне объясняли. Бывало, придёшь к ним, а они: «Ты, Коля, знаешь, какой праздник приближается? Такой-то. А в чём его смысл? А вот в том-то». Много знали наизусть духовных стихов. Мне особенно ложился на душу стих про Алексия Божия человека. Невольно приходили в голову мысли: а я-то смогу так же или нет?.. Полюбил я общаться с Агафьей и Акулиной. А в колхозе прослышали, что я крестился, что я к бабушкам слепым в гости хожу, и стали меня звать Святым. Да со злостью такой: «Эй, ты, Святой!..» «Ты, Святой, — бригадир мне говорит, — если на праздник в церковь убежишь, мы тебя догоним, свяжем да в тюрьму!» Может, пугал, а может, и нет, а только я всё-таки убежал. Возвращаюсь — они меня уже ждут. «Ну, — говорят, — теперь берегись! А попу твоему мы все волосы выдерем!» Вот тут я испугался по-настоящему. Батюшка только-только с Колымы вернулся, а ему такие неприятности! И утром снова побежал я в церковь, чтобы преду-предить батюшку. Бригадир за мной на лошади гнался — не догнал. Прибегаю, рассказываю, а отец Прохор был не пугливый: «Пусть, — говорит, — приходят, ничего! А ты, раб Божий Николай, живи при церкви, мы тебя в сторожке определим». И я сразу понял, что так и нужно, и остался у батюшки. Учился всему понемногу, и к Рождеству уже выучил всю службу, знал неплохо устав, умел прислуживать в алтаре… Однажды захотел я вымыть иконостас — забрался на него да как грохнусь вниз на цементные ступеньки! Здоровенный кусок цемента отломился, а мне хоть бы что!.. В храм народ стекался со всех сторон… Так люди в церковь тянулись!.. Представьте только: за один день бывало у нас по 150 крестин и 75 венчаний!.. Тому причиной было и то, что именно в эти годы в наших краях произошло знаменитое «стояние Зои». Сам я в ту пору в Самаре не был, но сестра о.Прохора побывала рядом с домом «каменной Зои» и видела, какие огромные толпы народа осаждали этот дом, как даже крыши всех окрестных зданий были переполнены людьми и как пытались власти безуспешно разогнать толпу при помощи пожарных брандспойтов…
…Так и прожил я у о.Прохора до 1960 года, а потом батюшка самочинно сделал в церкви ремонт, и за это уполномоченный отобрал у него регистрацию…
Приезжали к батюшке два семинариста, оба Николаи, один из Московской семинарии, а другой из Ставропольской. Тот, что из Московской, очень сильное впечатление на меня производил: бывший моряк, одет всегда в костюм, всегда при часах; а более того поражал он меня своим знанием и своей — как бы это сказать? — значительностью. Смотрел я на него, смотрел, и сам захотел в семинарию. А второй Николай, ставропольский, он службу знал хуже меня, неучёного, и тем не менее вечно пытался меня поучать…  Вот что, кстати, любопытно: этот семинарист не хотел быть монахом, а собирался жениться на батюшкиной племяннице, но та перед самой свадьбой сбежала с другим. Расстроился Николай, долго переживал, а потом отправился за советом к старцу, к архимандриту Гавриилу, что сейчас в Ульяновской области причислен к лику местночтимых святых. Старец тоже не сказал ему ничего о монашестве, а велел обратиться к такой-то девушке — назвал её имя, дал адрес, благословил… Николай обрадовался, поехал по указанному адресу, и с ходу предложил девушке руку и сердце. Но та вежливо его выслушала и вежливо отказала. Второй раз у Николая ничего не вышло с женитьбой. Он третьего раза испытывать не стал, а пошёл в монахи. Мне эта история очень запала в душу…
А сам-то стал монахом совсем иначе. Учился я в нашей Академии и не знал ещё, какой мне путь избрать. И не задумывался особо над этим: мол, как Господь управит, так тому и быть. В Академии много слышал я про старца Андроника, который жил в Тбилиси и был очень в ту пору известен своей прозорливостью. Очень мне захотелось съездить к нему, наставиться у него в духовных вопросах и посоветоваться о своей будущности. Уговорил я своего друга отправиться вместе в Тбилиси, но как туда ехать-то, мы и не знали. Решили: возьмём билеты на ближайший поезд, куда бы он ни шел. Ближайший поезд шел на Одессу — нам это подходило, но билетов достать не удалось. И что же? Поговорили мы с проводником, и он взял нас без билетов. Приехали в Одессу — теперь нужно пароходом ехать до Батуми. Билетов опять нет, но едва мы несолоно хлебавши отошли от кассы, как кассир кричит нам вслед: «Молодые люди! Нашлись билеты!» Какая-то женщина два билета сдала! Так нас Господь всю дорогу вёл за ручку. И вот уже в Тбилиси, в храме Св.Александра Невского, мы старца Андроника нашли. Когда я его увидел впервые — ох, у меня сердце встрепенулось и ноги задрожали! Я думал, это сам Серафим Саровский к нам вышел, — такое от него сияние исходило. Он как увидел нас, так сразу говорит: «О, священники ко мне приехали, священники!» А одеты мы были по-мирскому, и бород у нас не было: как догадаешься, что мы будущие священники? Старец с нами был ласков, дал отдохнуть, познакомиться с городом, и только потом повёл с нами беседу. О чем мы беседовали, я сейчас говорить не буду, скажу только, что благословил он меня выбрать монашеский путь, и я, нимало не раздумывая, по приезде в Ленинград подал прошение. В тот же год меня постригли в монахи с именем Гурий. Никогда не думал, что будет мне такое имя, но так оно вышло…
Служил я по разным приходам: в Рождествене, в Тихвине, в Ополье, преподавал Устав в Академии, пока не прибыл наконец в Кингисепп, или, вернее, в богоспасаемый город Ямбург — никаким иным названием мне его называть не хочется, — и впервые увидел здешний красавец-собор во имя св.вмц.Екатерины. В ту пору размещался в нем городской краеведческий музей. И начал я ходить на приемы к первому секретарю горкома с просьбой: отдайте храм верующим! Секретарь мне обычно отвечал: «Мы на восстановление этого собора затратили два миллиона рублей, а вы хотите его даром забрать?» «Во-первых, — говорю, — разрушали его не мы. А во-вторых, построили его не для вашего музея, а для того, чтобы в нем Богу молиться!» Но, конечно, ничего из таких разговоров не получалось: с шуточками да с улыбочками первый секретарь от решительного ответа уходил. Тогда я стал проводить регулярные дежурства возле храма: народ собирался, читали Псалтирь, молились… Нас пытались прогнать, нам угрожали, но мы не отступали. Как-то раз, уже в перестроечное время, меня пригласили принять участие в торжественном шествии по случаю Дня Победы. Идем мимо собора. Верующие меня просят: «Батюшка, давайте остановимся здесь и отслужим панихиду по убиенным воинам!» Я им объясняю: «Подождите, не время сейчас! Вот дойдем до кладбища, там помолимся!» Но люди эти, что обратились ко мне, были настроены решительно. Они остались возле храма: пока, мол, молебен не будет отслужен, не уйдём отсюда! Я в это время молился на кладбище — вдруг ко мне приезжает городское начальство: «Батюшка, успокойте народ! Что это у вас за незаконное сборище возле собора?» Я в ответ: «Обещайте, что передадите собор Церкви, тогда мы разойдемся!» Им делать нечего: пообещали. И я этому обещанию поверил. Но проходит полгода, год — а дело с места не двигается. Я снова к властям, а они мне: «Мы бы рады, да не знаем, куда девать экспонаты музея!» Тут я им и говорю: «Вы что же, думали меня обмануть? Так знайте, что обманули вы самих себя. В этот раз я на 9 Мая уезжаю в Москву: успокаивайте народ сами, как хотите!» Тут они очень быстро подготовили все документы, и вскоре мы уже выносили из храма музейные стеллажи и весь тот хлам, что сотрудники не потрудились убрать за собой.
То был 1990 год… Четырнадцать лет прошло с тех пор: каждый день новые труды, новые хлопоты — одна только православная гимназия сколько сил требует… Собираемся строить новый храм, освящаем источники по всему району… Хватает забот, но Господь и без утешений не оставляет — и больших, и маленьких: вот, например, научился я грибы собирать. Теперь как мои сотрудники собираются за грибами, так и я с ними, хотя к лесу еще недоверчиво отношусь — побаиваюсь его пока от непривычки…

предыдущая    следующая