Главная   Редакция    Помочь газете   Духовенство   Библиотечка   Контакты			Издание газеты "Православный Санкт-Петербург"
НАШИ ИЗДАНИЯ	«Православный Санкт-Петербург»       «Горница»       «Чадушки»       «Правило веры»       «Соборная весть»

К оглавлению номера

СКОРБИ И РАДОСТИ ОТЦА ВЛАСИЯ

- Слава Богу, что на дворе стоит июнь, а то хоть пропадай, - вслух произнес он. Оставив дом, где он прожил долгую жизнь вместе с матушкой, в последний раз оглядел весь тот благочестивый уют, созданный трудами матушки, сотворив молитву на путь шествующим, надел на плечи лямки вещевого мешка, взял посох и шагнул в мир, ныне лежащий во зле. Животов у него в доме не было, кроме небольшой черной собачки, а корову еще три года назад реквизовали комиссары. Собачка, виляя свернутым баранкой хвостом, увязалась за ним, и он напрасно отгонял ее посохом: отбежав немного назад, она вновь возвращалась к хозяину. В конце села было кладбище, где покоилась его матушка. Там было тихо и пустынно, лишь несколько белых коз бродили, объедая кусты. Могила матушки венчалась большим деревянным крестом, возле которого росли розы. Батюшка, пригорюнившись, сел на лавочку и, слезящимися глазами глядя на могилку, шептал про себя краткую заупокойную литию: "Небесному царствию причастники учини, и душам нашим полезное сотвори".

Напоследок он земно поклонился, припав лбом к могилке, поднялся и, тяжело вздохнув, пошел на дорогу. Путь пролегал по холмам и оврагам. В овраге его догнала телега, груженая жердями. Постегивая лошаденку вожжами, сидел на ней хмурого вида бородатый мужик. Отец Власий сошел на обочину, а мужик ехал рядом, присматриваясь к нему.

- Этта, волосья у тебя долгие… Поп, что ли?

- Да, я духовное лицо.

- Ишь ты, - лицо… И собачка тоже твоя?

- Моя.

- Согнали тебя коммунисты-то?

- Согнали.

- Благодари Бога, что не расстреляли. В нашей деревне попа в двадцатом году красные штыками порешили прямо на паперти. И куда ты теперича идешь?

- И сам не знаю. Иду, куда Господь приведет.

- Садись, батюшка, на телегу. Поедем ко мне, переночуешь. А то дело к вечеру.

- Спаси Бог.

Во двор въехали, когда уже начало темнеть. Батюшку приняли хорошо. А собачке хозяйка вынесла в сени плошку с кашей и вчерашним супом.

Получив приглашение, отец Власий помолился на иконы, сел к столу и благословил трапезу. На стол хозяйка подала две миски: в большой - горячая картошка в мундире, в маленькой - ржавая, соленая килька, которую хозяева ели с головой и хвостом. Потом пили чай из медного, с помятым боком, самовара. Ради почетного гостя была выставлена банка ландрина - леденцов, купленных лет пять назад. Подошедших к столу хозяйских детей батюшка благословил, а хозяин дал им по цветному леденцу. Утром хозяин долго мялся, а потом, решившись, попросил батюшку окрестить двух ребятишек. Из сеней он притащил большую деревянную лохань, занавесил окна от любопытных глаз, и батюшка по всем правилам окрестил детей, оставив им имена - Петр и Павел. На дорогу хозяйка щедро положила в торбу гостю ржаного хлеба, вареной картошки и добрый кусок сала. Хозяин провожал отца Власия до ворот. Собачка скакала вокруг людей.

- Отец Власий, - сказал хозяин, - оставь собачку у меня. Она в дороге только вязать тебя будет.

- Ну, что ж, пожалуй, оставлю.

Хозяин привязал к ошейнику веревку и повлек упиравшуюся собачку во двор. Перед уходом заботливая хозяйка предложила батюшке покороче постричь волосы, спадавшие до плеч. Надев ему на голову глиняный горшок, она большими ножницами прошлась кругом, и обмахнула батюшкины плечи тряпкой.

- Ну вот, - пошутил батюшка, - я уже и митрофорный протоирей.

Свернутые ряса и епитрахиль лежали у него в мешке, а шел он в ватнике и серых брюках. Еще хозяин дал батюшке в руку старое ведро, заметив, что человек с ведром в руке не внушает подозрения.

Так и шел батюшка с этим ведром, положив туда торбу с продовольствием. К вечеру в поле он набрел на цыганский табор. У многих шатров горели костры, стояли фургоны с поднятыми оглоблями, везде бродили распряженные лошади, бегали лохматые собаки и шныряли в кустах цыганские дети. В котлах цыганки варили кулеш и заваривали крепкий до черноты чай. У самого костра сидели степенные цыганские старики во главе со своим бароном. Они лениво переговаривались и в ожидании ужина курили трубки. Отец Власий подошел к этому костру, поздоровался и протянул руки к огню. Вечером стало довольно свежо, и он даже немного продрог.

- Садись с нами, добрый человек, - сказал, вынув изо рта трубку, цыганский барон. Отец Власий присел на траву и ему предложили трубку, но он вежливо отказался.

- Русские священники табак не уважают, - сказал один из цыган.

- Откуда вы знаете, что я священник?

- Э-э, милый, попа и в рогожке узнать можно, - сказал барон.

- А куда ваш табор направляется? - спросил батюшка у барона.

- Через южно-русские степи в Молдавию. Раньше останавливались возле Курско-Коренной пустыни: игумен Пафнутий нас всегда хорошо принимал. Допускал к чудотворной иконе "Курская Коренная Знаменье". Мы, цыгане, эту икону считаем своей цыганской Божией Матерью. Старики от своих прадедов слыхали, что в давние времена стоял в сосновом лесу табор, а когда снялся с места, цыгане забыли при корнях сосны икону Божией Матери. Потому она и называется Коренной. Русские нашли икону и устроили там Коренную пустынь. На пустынь эту татары-крымчаки, люди хана Гирея, набег сделали, монастырь сожгли, икону саблей надвое раскололи. Когда вернули монахи, они эти две половинки подобрали, сложили вместе, они и срослись. Много от этой иконы чудес и исцелений было потом. А теперь ее нет. Генерал Деникин куда-то увез - то ли в Сербию, то ли в Словакию. Давай, батя, свой котелок, мы тебе кулеш положим. Кушай на здоровье. Раз уж Бог послал тебя к нам, то от табора будет к тебе просьба. У нас старая Зина помирает. К утру кончится. Так сделай милость, отпой ее как положено. Ведь мы, цыгане, тоже народ православный. Сделай все по совести, и мы тебя отблагодарим.

- Отчего же не отпеть. Отпоем как надо, чтобы ангелы отнесли ее на Лоно Авраамово.

- Да, да, пусть отнесут!.. Она была хорошей женщиной. Детей имела много, гадать умела хоть на зеркальце, хоть на картах, хоть по руке. Судьбу могла предсказать верно. Больше ее никто в табор денег не приносил. Ну, конечно, не без греха жила. Мужей у нее было пять. Табак уважала и от водочки не отказывалась, а под старость совсем спилась. А так святая старуха была. Молитвы все знала. В церковь любила ходить и там с тарелки не крала, сама деньги туда бросала. Да будет земля ей пухом!

- Да что ты, Николай, она ведь еще жива!

- Да какое там жива!.. Уже черти из нее душу тащат.

Утром весь табор был занят погребением старой цыганки, и после тризны по покойной батюшку отпустили с миром. Он уже порядочно отошел от табора, как услыхал сзади конский топот. На резвой кобыле, без седла, охлюпкой, догонял его старый цыган. Одной рукой он держал поводья, а в другой пару сапог. Остановившись рядом, старик улыбнулся, показав желтые прокуренные зубы и сказал:

- Наш барон жалует тебе свои сапоги. Мы, цыгане, уважаем хромовые сапоги.

Сказав это, он вручил батюшке подарок и поскакал назад.

- Хорошие сапоги, - ощупав голенища, сказал батюшка. - Ну, а старухе вряд ли будет Царствие Небесное. Слишком много у нее было мужей.

В городе, куда он пришел, милиционер не стал смотреть на ведро: задержал батюшку и привел в отделение. Дежурный долго составлял протокол в том, что этот подозрительный старик долго стоял у витрины ювелирного магазина и что-то высматривал. Действительно, отец Власий, проходя мимо витрины, увидел выставленные на продажу церковные золоченые потиры и архиерейский крест с украшениями.

- Старик, - кричал дежурный, - ты у меня брось юлить, колись немедленно! Ведь ты наводчик! Кто послал тебя следить за ювелирным магазином?!

- Никто меня не посылал. Просто я стоял и смотрел на витрину. В конце концов, могу же я ходить по своей земле и стоять, где хочу.

- Слушай, ты, поп, - я изучил твой паспорт и вижу, что по советским законам ты - лишенец. А как у лишенца и бывшего служителя культа, нет у тебя своей земли. Да, да, нет у тебя земли. Твое есть только Царствие Небесное, куда тебе бы и отправиться - чем скорее, тем лучше.

- Гражданин следователь, ведь вы же крещеный человек… В школе при царе Закон Божий учили… Как же вы можете со мной, стариком, так разговаривать?

- Закон-то Божий я изучал, но в Бога не верю. Я верю в Маркса, Энгельса, Ленина, чего и тебе советую. Брось ты этот свой опиум для народа…

Вошедший в кабинет начальник отделения обратил внимание на батюшку и смерил его строгим взглядом.

- А это что за старикан? - спросил он следователя.

- Да так, бродяга. Состава преступления я у него не нахожу.

- Так возьми с него подписку, чтобы немедленно выметался из города, и гони его в шею.

- Есть, гнать в шею!

На окраине города решил отец Власий зайти в кладбищенскую церковь. Церковь была небольшой, освещенной лишь горящими на кануне и возле икон свечами. Вышедший из алтаря настоятель сразу оценил душевное состояние отца Власия, по-братски исповедал его и причастил запасными дарами. Как-то сразу отлегло на сердце у батюшки, дыхание сделалось легким, а в душе словно открылось окно в горний мир. И опять он двинулся в путь через поля высокой ржи с глазками синих васильков, мимо посевов картошки и гречихи. Сзади догнал его грузовик. Из кабины выглянул молодой белозубый шофер.

- Отец, тебя подвезти?

- Подвези, если можно.

Батюшка, пыхтя, забрался в кабину, и грузовик тронулся, поднимая облако пыли.

- Далеко собрался? - спросил парень.

- Да так, - батюшка назвал ближайший город.

"А правда, куда я иду? - думал он, - Мне просто некуда идти. Монастыри разорены, церкви закрыты. Вот в этом городе, где я был, осталась одна церквушка. Раньше я мог пойти в Почаев, на Соловки, в Оптину, в Троице-Сергиевскую Лавру. А сейчас куда? Некуда! Кругом духовная пустыня".

Не доезжая до города Н. батюшка попросил шофера остановить машину у лежащей близ дороги деревни. Начинало темнеть, и отец Власий пошел к ближайшей избе, проситься на ночлег. В доме этом жила семья старообрядцев, состоящая из деда, старухи и их внука. Батюшка постучался. На крыльцо вышел мальчик лет десяти, молча посмотрел на странника и захлопнул дверь. В избе он прокричал лежащему на печи старику, что какой-то странник просится на ночлег. Дед, свесив голову с печи, спросил:

- Наш?

- Нет, никонианин.

- Гони его в шею! - злобно закричала старуха, накрывая на стол.

- Молчи, старуха, цыц! - сказал дед, спуская ноги с печи, - "Пришедшего ко мне не изгоню вон". Кто это сказал? Христос это сказал. Что бы сталось, если бы Авраам прогнал в шею трех путников, пришедших к нему? Колька, зови странника. Я желаю с ним говорить.

Отец Власий, войдя в избу, поднял руку, чтобы помолиться на иконы, но старик его остановил.

- Не положено тебе, никонианину, креститься на наши иконы.

Отец Власий, не говоря ни слова, вынул из мешка медный складень и помолился на него.

- Ловко, - сказал озадаченный старик, - Видно, что не простец ты… А кто?

- Я грешный протоирей Власий.

- Тебя с места согнали?

- Согнали.

- Я тебе сочувствую и жалею тебя. Раньше гнали нас, а теперь и вы гонимы, но, впрочем, и нас гонят по-прежнему. Поэтому я тебя из избы не выставлю, как мы теперь на одинаковом положении. Раздевайся и оставайся на ночлег. Ужинать тебе дадим, но не обижайся - в отдельной скоромной посуде.

- Спасибо, побереги свою посуду. У меня есть котелок, ложка и кружка.

Хозяин помолился, благословил трапезу и все сели за стол. Старуха начерпала каши и налила молока в посуду отца Власия.

Все ели молча, лишь ложки стучали. Потом пили чай - много, до пота. Прочитав молитву после вечерней трапезы, старик завел разговор с батюшкой.

- Смиренный ты, отец Власий. Всегда такой был, или смирился, как жизнь помяла.

- А какой ты был бы на моем месте?

- Это верно… Может, и я бы смирился… А где же твоя матушка?

- Умерла. Царство ей Небесное.

- И детей нет?

- И детей нет. Один как перст на белом свете. Только и отрада, что Господь всегда со мною.

- Н-да… Это ты верно говоришь. При Боге находиться - разлюбезное дело. А скажи ты мне, отец, если сможешь: что с нами дальше будет, вот с теми, которое веруют?

- Хорошего, любезный хозяин, ждать не приходится. Все мы восходим сейчас на Голгофу. Нынешняя безбожная власть сейчас нас просто уничтожает. Христос им стал поперек горла потому, что он своим учением освободил нас от страха смерти. А страх смерти необходим потому, что только этим-то страхом они и утверждают свою сатанинскую власть и держат народ в повиновении.

- Вот-вот! Как ты, батя, их верно раскусил! А то мне и невдомек, за что такое гонение на леригию. Спаси тебя Бог. Сейчас, отец, ложись почивать. Вот старуха уже тащит сенник, а утром тебе баньку истопим - попаришь свои косточки.

Утром, когда батюшка проснулся, хозяин стоял посреди избы, и почесывая лохматую голову, спрашивал его:

- Ну, как спал-почивал, батюшка?

- Слава Богу, спал на твоем сеннике, как архиерей на перине.

- А блоха не беспокоила?

- И блоха не беспокоила.

- Старуха! - закричал хозяин, - Поднимайся живее. Довольно тебе нежить свои ревматизмы. Да истопи нашему гостю баньку, а опосля живой рукой спроворь хороший завтрак. Нажарь яичницы, что ли, с салом.

- Ишь ты, заворчала старуха, - еще и с салом. Вот погоди, я ужо расскажу наставнику, как ты никонианина ублажал.

- Цыц! Молчи, старуха. Видно, что ты давно не битая. Вот я сичас тебя клюкой поучу!

- Очень испугалась твоей клюки.

- Этта што такое? Бунт! Ну, погоди ты у меня, старая!

- Ладно, ладно, не срамись перед путником. Иду, иду, все управлю, как сказал.

- Вот то-то же! Смотри у меня, старая. Да убоится жена мужа своего.

После бани отец Власий, распаренный и красный, вдвоем с хозяином пил чай. На шее у него висело полотенце с вышитыми крестиками петухами, котором он вытирал пот с лица.

- Вот, что, мил человек, - многозначительно и почему-то шепотом говорил хозяин, - ведь скоро зима и надо тебе на зиму куда-то определяться, а то пропадешь как муха. Я дам тебе адресок дальней сродницы. Она ваша - православная. Живет в городе, в дворниках. Значит, ты к ней и ступай. Скажи, что дядя из деревни прислал. Она добрая и очень церковная. Живет одна. Мужик ейный пропал еще в амперилистическую войну. Там тебе будет покойно и тепло. Церковь открытая рядом. Так ты у ней и перезимуешь. А там, что Бог даст.

- Спасибо тебе за твою доброту, хозяин.

- А тебе спасибо за твое смирение и душеполезный разговор.

Так и расстались они - дружелюбно, примиренные перед лицом сатанинской власти. Батюшка припрятал в карман адресок и опять пошел странствовать по дорогам, лишенный всего, чем живет человек на земле. И единственным, что не смогли у него отнять, была вера, которая согревала и животворила его душу. Лето уже кончилось, и дело близилось к зиме. По утрам грязь на дороге уже схватывало, и все деревья сбросили листву. И когда ночью первый снег лег на промерзшую землю, батюшка пошел в город и отыскал дворничиху, обитавшую в полуподвальном помещении, где в окно были видны только ноги прохожих и пробегающие собаки. К счастью, подвал был теплый и сухой. Приветливая дворничиха приняла батюшку хорошо и выдавала его за старенького, больного дедушку из деревни. Она поставила ему в углу железную койку и отгородила ситцевой в цветочках занавеской. Отец Власий старался поменьше выходить на улицу, разве что иногда в церковь, а так все больше сидел на кровати за занавеской и, перебирая четки, творил молитву Иисусову. Дворничиха Аннушка утром давал ему кашу и чай с булкой. В обед - постные щи или суп с ржаным хлебом, а вечером жарила картошку. И, слава Богу, старик не голодал и был всем доволен. Над кроватью Аннушка повесила ему Казанскую иконку Божией Матери и приладила лампадку. И он молился за нее - упокоившую его старость. Понемногу, по Аннушкиному выбору, к нему стали приходить жаждущие слова Господня и научения в законе Божием. Ходил все больше народ молодой: работницы с ткацкой фабрики и студенты. Обычно за занавеской у старика сидели два или три человека и жадно внимали тому, что он им рассказывал. И уходили они задумчивые, осторожно и тихо, как бы боясь расплескать драгоценное вино полученной премудрости. Так и шли дни за днями, и одни гости сменялись другими. И много стало к нему приходить народа, и это не укрылось от всевидящего глаза НКВД, и великую опасность признали они в старце, сидящем на узкой железной койке, обутом в ветхие, подшитые валенки. И был он взят, ввергнут в узилище и осужден на 15 лет приполярных лагерей, на работу в глубоких свинцовых шахтах, в проклятом краю, где полгода длится ночь, а полгода - день. И дальнейшая его судьба неизвестна, как неизвестна судьба десятков тысяч других служителей Христовых. Но Бог их всех знает, и все они стоят у Престола Всевышнего и ждут, когда исполнится число мучеников, и наступит великое возмездие палачам земли Русской.